В кольцах змеиной любви (СИ) - Аадет Тэль - Страница 12

В голове перепуганной птицей металось: «Не надо! Не надо, Эс! Только не целуй!», но вслух я ничего не произнесла, и он, конечно, поцеловал. Стыдно и трудно признавать, но вместо отвращения от предательской близости с нелюбимым (а нелюбимым ли?) пришло какое-то обречённое успокоение: теперь бежать уже поздно.

Смотреть на Эса снизу вверх, да ещё с такого маленького расстояния было волнующе и странно. Он нависал надо мной, опираясь на руки, его глаза по-змеиному мерцали, однако страшно не было вовсе. Беспокойно, жарко, тревожно, стыдно — да, но не страшно.

Заметив, мой взгляд, он на миг замер, и я робко дотронулась до его щеки. Стремясь продлить ласку, Эс чуть наклонил голову, прижимаясь к ладони, а потом взял её, развернул тыльной стороной и горячо, благодарно, поцеловал.

Ему нравится? Он этого хотел?

Наверняка, хотел, ведь до сих пор я не решалась на подобное. Вот глупая! Одних слов всегда мало! Нужно было бы раньше догадаться, как важно ему видеть и, самое главное, чувствовать, что мне тоже нравится его касаться. Я всё твердила, что не боюсь, но на самом-то деле куда больше змеиной ипостаси опасалась подобной близости и избегала даже взглядом показывать, как он мне нравится! Эс с самого начала был честен в словах и желаниях, а я, принимая его любовь и ласку, ничего не давала взамен.

Присоединив вторую руку, погладила плечи и шею, чувствуя, как частит пульс, провела вниз по спине.

Отстранившись лишь на секунду, Эсайдес торопливо стянул рубашку.

Не рассчитывая, что эффект будет таким, сглотнула, однако отвернуться не хватило духу: совсем недавно мне хотелось именно этого.

По мере того, как взгляд скользил по ровным плечам, рельефной, красивой груди и плоскому животу, желание пройтись по его телу ладонью или даже поцеловать куда-нибудь под выступающую ключицу становилось всё назойливее.

Эс не шевелился. То ли давал себя рассмотреть, то ли чего-то ждал, и только глядел — неотрывно и пронзительно.

Раньше, чем я успела передумать, руки сами потянулись к нему, обнимая и притягивая ближе.

И это простое прикосновение разбило хрупкие остатки сдержанности.

Всё было быстро. Навалившись, Эс вжал меня в подушки, и изумлённо-испуганный вздох заглушили его поцелуи. Нежные поначалу, с каждой секундой они становились всё менее и менее скромными. Даже простое дыхание на коже отзывалось волной жара, прогоняющей воспоминания о доме и Двейне, делая неважным всё, кроме мягких губ и блестящих глаз напротив. Как бы я за них не цеплялась, мысли разбегались прочь.

Чувствуя, что мы только что перешли какую-то невидимую черту и остановок теперь не предвидится, я попыталась было отстраниться, но бесполезно: он гораздо сильнее и тяжелее. Эс даже ничего не заметил, продолжая обжигать и нежить одновременно, успокаивая лаской и убеждая остаться. Притягивая ещё ближе, его руки сжимали талию, комкали юбку, бесстыдно задирая её до самого верха, и гладили бёдра.

В первую минуту внезапное облегчение дыхания даже обрадовало, но потом я сообразила, что причина в наполовину расстёгнутых пуговицах. Сама мысль о том, чтобы предстать перед мужчиной обнажённой, вызывала ужас, и я хотела судорожно вцепиться в ворот, но было уже поздно. Эсу, видимо, надоело возиться с мелкими застёжками, поэтому он просто с силой потянул платье вверх, оставив меня почти без одежды.

Несмотря на отсутствие света, все очертания тела было отчётливо различимы, и я стыдливо прикрыла грудь руками, зажмурившись и мечтая оказаться где-нибудь подальше. Где угодное, главное чтобы там не было этого взгляда. Даже с закрытыми глазами, я точно знала, куда именно Эс смотрит.

— Красивая, — с восхищением выдохнул он, подушечками пальцев исследуя живот и очерчивая грудь. — Ты очень красивая, Клирия.

В тихом, хриплом голосе угадывалось столько желания и любви, что стыд отступил, позволив следить за происходящим сквозь опущенные ресницы.

Вот только ничего больше не было.

С невнятным, болезненным звуком перекатившись на бок, Эс буквально стиснул меня в объятиях.

— Извини.

— Что ты…

— Я всё-таки не могу так продолжать. Это нечестно. Пока рядом со мной ты мечтаешь о ком-то другом — нечестно, — торопливо пробормотал куда-то в волосы. — Мне хочется, чтобы ты выбрала меня не от безвыходности, а из любви. Чтобы ни о чём не жалела. Понимаешь?

По мере того, как до меня доходил смысл слов, становилось всё хуже. Нужно было радоваться, что совесть не позволила Эсайдесу воспользоваться моментом, но вопреки всему я чувствовала сожаление и разочарование. Мне хотелось всего того, что должно было случиться. Хотелось и дальше смотреть в его глаза, целовать и ласкать, видя, как жадно он тянется к каждому — пусть и не очень умелому — прикосновению.

— Я верю, что Наория действительно любила Зартасса, — продолжал сбивчивым шепотом. — Верю, что ты чувствуешь ко мне что-то большее, чем обычная дружба. Я столько лет тебя знаю, Рия! Ты ведь тоже любишь меня. Любишь, иначе мы никогда бы не зашли так далеко! Признай это уже наконец! Признай — и всё будет хорошо!

Это был первый раз, когда он говорил о чём-то столь пылко и напористо. Не просто просил, почти требовал! Казавшаяся незыблемой водная гладь его душевного спокойствия взволновалась, вспенилась и, обрушившись волной, смела все привычные рамки. Порыв оказался так силён, что нашёл отклик и в моей душе, до самого верха затопив её неопределенностью и тревогой. Я уже не могла с уверенностью сказать, что люблю Двейна. Всё вокруг окончательно стало зыбким и непрочным, и любая мелочь могла склонить чашу весов на свою сторону.

Глава 6. Свобода

На следующий день Эс уже взял себя в руки и притворялся, что ничего особенного не происходит: с улыбкой пожелал доброго утра, привычно пододвинул чашку и устроился напротив, поглядывая то на меня, то на прыгающего по подоконнику Ниса. Видя все эти старания, мне оставалось только подыграть. Спросонья я обычно не слишком разговорчива, а потому всё шло почти, как всегда, но мы оба знали, что это прощание. Ошибиться было невозможно.

Завтрак тянулся бесконечно. Давно остыл нетронутый чай, а мы всё сидели за столом, будто и в самом деле забыли обо всех планах.

— Ты готова? — спросил он, наконец.

— Да.

— Если хочешь, можешь взять с собой любые вещи. Я помогу отнести.

— Мне некуда надевать те платья и украшения, так что ничего не нужно. Пусть остаются.

— Ладно.

Кивнула, удивляясь тому, как он находит в себе силы сохранять видимость присутствия духа. Сама-то я даже отвечать нормально не могла: голос не слушался.

До границы леса добрались словно во сне. Когда деревья расступились, и показался знакомый мостик через ручей, а за ним — наша деревня, я никак не могла в это поверить: слишком уж быстро. Должно быть, когда искала танцующих под луной змей, я всё же сбилась с тропинки и порядком заблудилась, а сейчас мы шли самым коротким путём.

— Неужели не узнаёшь? — рассмеялся Эсайдес. — Вон же твой дом. Отсюда его как раз хорошо видно.

Момент обретения желанной свободы от змей представлялся мне едва ли не самым счастливым, но, стоя почти на пороге родного дома, я с трудом могла дышать от невидимой тяжести, сдавившей грудь. Радости не было и в помине. Только тоска, чувство утраты чего-то очень важного и упрямое нежелание расставаться.

Не пытаясь подобрать какие-то слова, просто изо всех сил обняла Эса, и, растеряв всё показное спокойствие, он немедленно ответил такими же отчаянными объятиями.

— Что бы ты ни решила, не ходи больше в лес, милая. Пообещай мне.

— Не буду, — кивнула покладисто, продолжая прижиматься к его груди. — Правда.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу от тебя такое, — фыркнул, погладив по волосам, и тут же тяжело вздохнул. — Если выберешь его, даю слово, что не стану мешать. Уеду в другую деревню, наверное: знать, что ты прямо тут, рядом, и не иметь возможности увидеться — невыносимо. Но если захочешь остаться со мной — в лесу или в Фелоре, не важно! — я снова буду ждать тебя у реки. Совсем как раньше.