Возвеличить престол (СИ) - Старый Денис - Страница 42

— Перед вами бумаги, подпишите их! — сказал я, после того, как Акинфий разнес всем присутствующим подписки о неразглашении.

Да, это, может и менее весомая бумага, чем крестоцелование и клятва, но все же, по моему разумению, нужная. Там прописаны последствия разглашения государственной тайны. А чем может быть иным, как не тайной, план весенне-летней военной компании? Да и пусть проникнуться последствиями за пустую болтовню.

— Никому, ни сынам, ни отцам, ни слугам не говорить из того, что слышите на Думе! — объяснял я суть подписки.

— Не доверяешь, государь? — спросил Шеин с некоторой, как мне показалось, издевкой.

Если человека невзлюбишь, то постоянно видишь в его поступках и поведении подвох. Вот и я смотрю на Шеина и злюсь, считая, что этот деятель пытается меня подковырнуть. Зря. У меня больше возможностей его поковырять.

— Дело не в доверии, я предостерегаю, — кратко ответил я, сверкнув глазами в сторону воеводы.

В этот раз Борис Шеин оказался в коллективе, озвучивая немой вопрос большинства присутствующих. Обидно им, что слова боярского не достаточно. Держали бы свои слова, так и не нужно подписок. А так сколько меня предавали? А, ведь, клятвы верности звучат раньше, чем совершается предательство.

— Головной воевода! Михаил Васильевич! Тебе слово! — сказал я, но после того, как все расписались в бумагах и поставили свои печати.

— Спаси Христос, государь-император! — Михаил Скопин-Шуйский степенно поднялся.

Мальчик… он ведь бреется потому, что борода не растет, а с пушком на лице ходить, это еще хуже, чем бритым, выглядит слишком юно. В будущем я видел изображения Скопина-Шуйского и сперва был уверен, что он такой вот продвинутый европеец, что бреется. Хотя, Михаил Васильевич, в некоторой степени, следует европейской манере одеваться. В ровной степени, как и его государь. Укороченный кафтан я всегда предпочитаю длинному, пояс, то есть шарф, так же ношу на польский манер, красивее и щегольски выглядит подобное, в дороге предпочитаю шляпу с перьями «а-ля Д’Артаньян».

— Нынче мы имеем войска… — головной воевода развернул сверток бумаги. — Три полка стражи государевой. Они полные, к ним приданы пушки, а такоже две сотни легкой конницы. Числом выходит, что каждый полк с усилением в тысячу триста человек. По такому образу складываем еще три полка, более не выйдет, не поспеем, да и единого оружия более не найти.

— То разумно, но сколь выучка будет у них полков? Полгода тому воины те еще крестьянами были, — выразил сомнения Дмитрий Михайлович Пожарский.

Все-таки я придираюсь к Борису Шеину. Если бы смоленский воевода перебил Скопина вопросом, то такой поступок однозначно вызвал раздражение. А вот спросил Пожарский, и нормально, лишь уточнение от стольного воеводы.

— Выучка снизится у всех, но ровными долями ибо часть из сторожевых полков направим в новые. До весны время есть, кабы наладить полки, — отвечал Скопин-Шуйский.

Расформировывается моя гвардия для создания шести полноценных полков нового строя. Я мог бы, безусловно, воспротивиться такому решению головного воеводы. Но не стал. Во-первых, при всех подсчетах из трех полков вполне сделать шесть, при этом вообще зеленых рекрутов будет не так, чтобы и много. Три полка по образцу гвардейских уже как почти год формируются и обучаются. Во-вторых, гвардию еще соберу, но уже из шести полков выберу лучших. Для этого нужно, чтобы было мирное время хотя бы года полтора, иначе перетасовки ни к чему хорошему не приведут.

— Этого для войны мало. Сколько полков еще можем выставить? — спросил я.

— В Москве остаются пять стрелецких Приказа. К ним еще два полка городовых казаков. Это еще до четырех тысяч обученных воинов с пищалями, — продолжал Скопин-Шуйский.

Пожарский молчал, а ведь у него забирают войска. Молчал и Прокопий Ляпунов, который командовал гвардией. Значит обо всем договорились заранее. Ну и молодцы. На собрание не нужно выносить дрязги, если есть возможность обсудить все кулуарно. Вот только не будет ли мне угрозой то, что мои подданные умеют «кулуарно» договариваться? Ну на это есть все более разветвленная сеть Тайного Приказа.

Головной воевода продолжал свой доклад. Складывалась такая ситуация, что без привлечения посошной рати все равно нельзя обойтись. Все-таки эта разношерстная масса дворян и боярских детей продолжает оставаться основной военной силой Российской империей. Если и после увеличения количества стрелецких полков, остается не более двадцати пяти тысяч стрельцов, при том, частью разбросанных по гарнизонам, то дворянство по спискам может выставить до тридцати семи тысяч «конно и оружно».

Кто это такие? О! Это рандом еще тот. Один дворянин придет с пищалью, или даже с двумя пистолетами в добром тигиляе. Другой, фуфайку подраную наденет, да полуржавый дедовский меч засунет в берестяные ножны и уже воин. Так что это не воинские подразделения, а воинская масса, с которой работать и работать. Пусть многие дворянские отряды и более-менее слажены, так как формируются по землячествам, но все равно, этого не достаточно. Между тем, среди дворянской конницы попадаются действительные мастера стрельбы из луков, порой, не хуже и лучших степных воинов. И такие умельцы посильнее в бою иного рейтара. Если только не против рейтара или гусара воевать, чьи доспехи стрелы не берут и только стрельба по лошади действенная.

К слову сказать, из охочих дворян были сформированы регулярные гусарские полки с единообразием вооружения, конечно же, трофейного. И были эти гусары уже весьма неплохи. Больше года постоянных тренировок, уже до того сложившихся воинов, сделали свое дело.

— По конным… без учета поместной конницы, — докладывал головной воевода. — Четыре гусарских полка, один полк рейтаров, до десяти тысяч конных казаков, из которых тысяча с пиками.

— От чего казаки так мало выставляют? — спросил Телятевский.

— Так то, Андрей Андреевич, и тебе же нужны казачки. Как с крымцами решать станешь без войска? — я усмехнулся, как и остальные присутствующие.

Казачество значительно усилилось в последнее время. Трофеями они сильно прибарахлились, смогли вооружить, к тем воинам, что были, еще с пять тысяч. Это хорошо, что наладился контакт с казачеством, нет уже, ну или почти нет, грабежей и разбоя по Волге. Нельзя сказать, что казаки, вдруг, прониклись великодержавностью и стали верноподданными, нет, все не так, хотя чуточку и подобное присутствует: пропаганда работает на всех. Казаки видят удачу и выгоду, ну и силу, причастной к которой хотят быть. За два года на Дон все идут и идут обозы с трофеями, инвентарем, зерном. Коней набрали от поверженных ногайцев более пятнадцати тысяч, да овец захапали и сейчас вовсю продают на образовавшиеся текстильные мануфактуры шерсть.

Однако, я все равно намерен ставить казачество под реестр. Подобная мера позволит еще больше контролировать казаков, по крайней мере, иметь понятие, на что рассчитывать в вероятных конфликтах. Это сильно станет казне, но формирование служивого казачьего воинства многим больше даст пользы. А под реестр брать и желающих с Запорожья, подтачивая силу Гетманщины. Так же в перспективе создать кубанское казачество и оренбургское, пусть даже и нет пока такого города, как Оренбург.

— Как мыслишь, Михаил Васильевич, повести себя с калмыками, башкирами, да с ногайскими мурзами? — спросил я.

— По своей воле не приму их в войско! — жестко отвечал Скопин-Шуйский. — Виделся я с ихними вожаками… Дикие, приказа слушать не станут. По нашим землям пойдут, так Батыево нашествие вспомним. Вот кассимовцы — иное, их приму. А это семь тысяч сабель, немалая сила.

— Ежели не станем их принимать в войско, не будут они нам союзные. Придется крепости ставить и супротив их. Ну а повяжемся кровью, да добычей поделимся, станет все так, как с кассимовцами, в чьей преданности сомнений нет. Так что придется принимать и башкир и калмыков, — высказал я свою волю и наступила пауза.

Ну-с, посмотрим пойдет ли Скопин-Шуйский против меня? И я прекрасно понимаю его позицию. Уже языковой барьер с кочевниками такой, что и приказа не отдашь, а переводчиков почитай и нет. Ну и есть ли вообще понимание дисциплины для этих воинов? Должно быть, но какое отношение будет к местным жителям? Придут такие кочевые товарищи на Киевщину и хана всем. И так народ бежит оттуда.