Возвеличить престол (СИ) - Старый Денис - Страница 12

Но есть же юридики [части города, находящиеся вне юрисдикции магистрата, к примеру, в частной собственности]! К роду Олельковичей, позже Радзивиллам, принадлежало чуть менее половины города. Вот это все, чуть ли не до бревна и камня, забиралось. Магистрату предлагалось кое-что выкупить, но бургомистр, почуяв, что его бить не будут, оказался непреклонным. Так что здания трех церквей не удалось продать. Это еще София не знает, что ее муж хотел и такой бизнес затеять.

Река Случь была перегружена всякого рода ладьями. Речной путь оказывался хоть сколько-нибудь безопасным. К каждой повозке не приставишь охрану, а формирование огромных обозов предполагало использование больших сил. У Ивана Мироновича было три с половиной тысячи казаков и это более чем сила, но когда воины не раздерганы, а собраны в одном месте.

— Я ради тебя и Димы теряю свои корни. Тут мои предки, — с сожалением говорила София, обнимая руку своего мужа.

— Мы начнем новую жизнь и все будет хорошо. Я тебе опора, ты мое украшение, — атаман погладил свою суженную по голове. — Пошли в дом!

— Сдохни! — послышался крик со спины.

Заруцкий резко сместился в сторону крика. Пять человек, одетых, как крестьяне были в метрах тридцати и двое из них целились пистолетами в сторону Ивана и Софии, трое других уже обнажили сабли.

— Бах, Бах! — раздались выстрелы и Заруцкий завалился на спину, увлекая за собой и Софию.

— Вжух! Бах! — раздались выстрелы с боку.

Это уже ближние казаки успели среагировать и расстреливали убийц. Через пять секунд перед княжеской четой было уже пять охранников, прикрывающих своего атамана и его… казацко-княжескую жонку.

Ударилась сталь казацкая о сталь шляхетскую. Убийцы не побежали, они пришли убить и быть убитыми, потому уже пятнадцать казаков не заставили гордых литовских воинов отступить.

— Ваня! — истерично кричала София.

Женские слезы блестели на ярком, жарком, солнце. Вот так, впервые в своей жизни София ощутила себя счастливой, но Господь определил ей нелегкий жизненный путь, полный испытаний и крушения надежд.

— Кхе… а ты говорила, чтобы я снял кирасу, что жарко… — простонал Иван Заруцкий-Олелькович.

— Шм, — София шмыгнула носом, на заплаканном лице появилась улыбка. — Спасибо, что живой!

— Мне теперь нужно жить для тебя, для Димы. Но ты не думай, усидеть коло твоего подола не смогу. Дело мое — война. В доме долго не усижу, воли казацкой затребует душа православная, — боль в груди Ивана от попадания пули в кирасу отступала.

А сабли продолжали бить друг о друга, казаки окружили двоих выживших убийц и по очереди пробовали рубиться со шляхтичами. Те были неплохи в сабельном бое, как и большинство иных шляхтичей.

— Мне их оставьте! — выкрикнул атаман, только чуть поморщившись от того, как кольнуло в ребрах.

Заруцкий разделся до пояса и вышел в круг, где стояли двое уже уставших, но все еще решительных литовских шляхтичей.

Теперь София не волновалась. Она была убеждена, что вот так, грудь в грудь ее муж любого одолеет. Женщина только любовалась мускулистым телом своего любимого. Только одна мысль пронеслась в голове Софии: «Ты только сильно не утомись, чтобы и на меня хватило».

*……………*……………*

Тушино

23 августа 1608 года.

— Сено! Солома! Сено! Солома! — нервозно кричали командиры, чаще всего порутчики, реже капитаны.

— И где ж вас набирают-то, аспидов, неразумных? — разъярялся капитан Дубнов.

— Так, господин сотенный капитан, брали же кто могуч статями, но розум не проверяли, — защищал себя, как ответственного за рекрутский набор, порутчик Возницын.

Я посмотрел на Тео Белланди — гвардейского полковника, который сопровождал меня в поездке по гвардейским частям. Этот командир стал главным гвардейским офицером. То, как воевала гвардия в ходе всего одного боя, меня впечатлило и я хотел, чтобы и далее множилось количество солдат, обученных новому строю. Вот швейцарец и занимается этим.

— Прости государ, но так оно и есть. Головное — сила воина, кабы аркебузой со штыком орудовать мог справно, — оправдывался старший гвардейский офицер. — А экзерцициям научим, уже третий набор. Вон и твою науку с сеном и соломой переняли.

Я усмехнулся. Да, сплагиатил я у Петра Великого подход к обучению солдат. Это, вроде бы он усмотрел и удумал, что научить рекрута-новобранца командам «левой-правой» сложно, при этом бывшие крестьяне знают, чем отличается сено от соломы. Вот и засунули в левый сапог сено, ну а в другой — солому.

А сапоги, к слову, добрые, Матвеевских мануфактур. Матвей, Авсея сын, получил от меня даже фамилию Скорняков, ну и дворянством его пожаловал, как крупного мануфактурщика, ну и в назидание иным развиваться. Только посоветовал парню не чревоугодничать, а то и двадцати лет нет, а пузо отъел, как мужик сорокалетний, лежащий у телевизора с бургерами. Но дело Матвей знает, одну мануфактуру поставил, понял принцип, из одной уже три сладил. Сейчас имеет три сапожных и одну ткацкую мануфактуру. Найдет, как поставлять в большом количестве шерсть, лен, с чем черт не шутит, и хлопок, подарю ему станок прядильный. Молодые умы быстро перенимают новшества и вот таких парней и отыскивать нужно.

— Государ, дозволь тебе челобитную преподнесть! — сказал Белланди и склонил голову.

— Что там, господин полковник? — не отвлекаясь от наблюдений за происходящем на плацу… нет, скорее «площади».

Как же неудобно не использовать понятия, к которым привык. Ну плац, он, вроде бы и есть, плац. Но нет такого понятия в русском языке — неметчина все это, как и атака, штурм, и ряд других слов, без которых не обойтись в будущем, ну а здесь нужны «заменители». Так что старославянское слово «площадь» подойдет, если только прибавить «воинская». Можно было бы майданом назвать, как у казаков, но и это слово… несколько не подходило. Скорее, майдан — это казацкая говорильня, своего рода агора, или форум.

— Прошения сие, государь о прапорщике Дмитрии, прозванного Разумновым, — сказал Тео Белланди, за последний год отлично выучившийся русскому языку.

Вообще, как мне докладывали, иностранные военные специалисты стали работать с большей отдачей. Они первоначально как думали? Вот приедут, состригут с варваров-московитов серебра, да и обратно, к себе в «цивилизованные Европы». А здесь выходит, что им есть чему научиться, да еще и таким тактикам, до которых в Европе пока никто не додумался. И я прекрасно понимал, что вот эти вот командиры могут в какой-то момент сорваться и побежать в ту же Польшу или к цесарцам, и тогда наши ноу-хау станут известны. Но этот момент я потребовал особо учитывать в работе Захария Ляпунова. Если кто и рванет к нашим потенциальным противникам, то он не должен доехать по пункта назначения. И очень хорошо, что пока сильно много «бегунков» не образовалось, а я рассчитываю, что уже через три года мы сможем отказаться от использования наемников. Возможно, с офицерами-иностранцами будет посложнее. Все-таки воинская культура в Европе повыше нашей, в плане организованности и строев.

— Ну, и чем тот прапорщик тебе угодил, сеньор Белланди? — спросил я, удивляясь тому, что слышу это имя второй раз за три дня.

До того за Митьку Розума просил капитан Егор Игнатов, тот самый герой-диверсант крайней войны. Но я тогда подумал, что Игнатов своячничает, оказалось, что Егор знал Митяя и жил рядом с ним в Москве, где они входили в одно обчество. А тут от Белланди бумага. При этом ранее ни Егор, ни полковник, не подавали челобитных.

— Полковник, расскажи, в чем суть! Сей прапорщик зело разумеет в устройстве фортеций? — сказал я.

— Государь, ты завсегда все знаешь на перед. Но так и есть, Розумов не годен хаживать с воинами в поле, а вот, где сладить переправу, оборудовать позицию — вот в этом он силен и весьма смекалист. Да и академик твой, тот, что Иван Маслов, выучил математике и иным премудростям, — разъяснял позицию Белланди.