"Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 22

— Карит, — окликнула она мужчину, — скажите, а что вы вывезли в первую очередь?

— Наши святыни, конечно, — ответил он. — Мы не могли оставить их на поругание тем, кто только ждал повода, чтобы с нами расправиться. Ковчег. Книгу. Поминальные свитки рода. Вещи Мессии. Мы древний народ. Были.

— И это тоже забрал Мирон?

— У нас не было выбора, — мрачно сказал мужчина. — Теперь я проклят и богом, и предками, и соплеменниками. Но они живы. Хотя бы они.

— Вот же мудак, — повторила Аннушка.

— Горе проигравшим, — констатировал Карит и снова отвернулся.

Дождь за окном внезапно прекратился, сменившись туманом. Машину слегка тряхнуло. Меня охватило ощущение странного дискомфорта, как будто перед грозой, потянуло под ложечкой, в глазах зарябило, предметы вокруг приобрели почти незаметную цветную ауру по краям.

— Что это? — спросил я Аннушку.

— Караван вышел на Дорогу. С непривычки бывает странно. Не мешай, мне нужно кое-что сделать… — она закрыла глаза и не то глубоко задумалась, не то занялась медитацией.

В окно кажется, что машина едет по какому-то шоссе, которое… Даже и слов не подобрать. Проложено посреди ничего, пожалуй. Но это «ничего» одновременно содержит в себе всё. В нём возникают и пропадают какие-то тени, силуэты, пейзажи, города, горы, пустыни — как будто слайды старого диафильма спроецированы не то на туман, не то прямо в мозг смотрящему. Размытые странные картинки с искажённой перспективой. Жутковатое местечко. Оборотная сторона Мироздания, словно мы влезли за кулисы Мультиверсума.

Туман моргнул, зажглось внезапное, как фотовспышка, солнце. Машину снова тряхнуло, двигатель заработал громче, набираем скорость. За окнами раскинулся шикарный пейзаж — море с одной стороны, невысокие горы — с другой, как будто мы где-то в Крыму. Хотя нет, больше похоже на что-то средиземноморское. Трасса взмывает вверх на широкую и длинную эстакаду пересекающего узкий залив моста, с него открывается потрясающий вид на белокаменный портовый город. Издалека не разглядеть, но, кажется, он давно заброшен.

— Ни черта не могу понять, — Аннушка открыла глаза и смотрит на меня. Очки сняла, взгляд напряжённый.

— Что не так?

— Всё не так. То ли со мной, то ли с тобой, то ли с Мультиверсумом.

— А я-то тут при чём?

— Может, и ни при чём. Ладно, потом. Где это мы? — она выглянула в окно. — О, знакомые места.

— Ты тут бывала?

— Сто раз. Теоретически, Мультиверсум бесконечен, но практически все стараются ездить сотней-другой накатанных маршрутов. Особенно караванщики. Я курьер, часто срезаю углы, а для них лучший путь — знакомый.

— И что за место?

— Да хрен его знает. Город называется Эртум, я туда заезжала несколько раз в море искупаться. Если с развязки взять влево, то как раз скатишься к набережной и городскому пляжу. Если судить по кафе и гостиницам, был крутой курорт. Когда-то. Давно. Но море отличное — чистое, тёплое, погода почти всегда хорошая, фрукты растут, если в сезон попадёшь. Бывало, я тут дня по три зависала, если спешить некуда. Валялась на песочке, загорала, купалась, бродила по улицам, представляя себе, как тут люди жили.

— И как?

— Да как везде, наверное. Но у моря даже люди кажутся не такими противными. Наверное, тут было прикольно жить. Впрочем, без людей вода чище.

— А есть какое-то место, где ты живёшь? Твой дом?

— Вопрос более интимный, чем фасон трусов.

— Трусы я твои видел.

— Вот я и говорю, более. Трусы мои много кто видел, некоторые даже с меня их снимали, но дом — это совсем другое. В трусы ко мне залезть проще.

— Извини, не буду больше спрашивать.

— Без обид, солдат, но это личное.

Изгиб моста пошёл вниз, опустился к городской застройке, караван съехал с эстакады и нырнул в тень заросших улиц. Буйная южная растительность захватила малоэтажные постройки полностью, превратив их в икебану, в которой с трудом угадывались крыши и заборы. По менее широкой улице, наверное, невозможно было бы проехать. Мостовая покрыта многолетним слоем листьев, по которому тихо шуршат колеса машин.

— Мне нравилось жить у моря, — сказал я. — Запах, шум прибоя, солёный воздух. Но у южного не хотел бы. Здесь всё как-то…

— Слишком, да? — кивнула Аннушка.

— Да, пожалуй. Хорошо приезжать отдыхать, но жить на вечном курорте, мне кажется, утомительно. Я бы с удовольствием поселился на каком-нибудь суровом северном берегу. Тёмное серое море, низкое мрачное небо, злые крики чаек, бьющий в острые скалы прибой. И мой дом на возвышении — не слишком низко, чтобы не заливало в шторма, и не слишком высоко, чтобы выходить на берег в затишье. Там, конечно, никакого пошлого песочка — окатанные морем валуны и крупная галька. Купаться не тянет — вода холодная, волна сильная, но можно гулять вдоль кромки прибоя и смотреть, что выкинул на берег ночной шторм. Что-то пойдёт в камин, что-то — на каминную полку… Камин, я считаю, должен быть обязательно. Кресло с пледом, столик с бутылкой и книжные полки во всю стену. Может быть, ещё проигрыватель с пластинками. Такими, знаешь, виниловыми, круглыми, чёрными. У родителей такой был когда-то, но всё сгорело к чертям, конечно.

— И где ты такой дом видел? — спросила Аннушка каким-то странным тоном.

Я отвлёкся от видов за окном — караван как раз выехал из города в заросшую буйным ковылём степь — и посмотрел на неё. Девушка сняла очки, и её синие глаза сверлят меня с неприятным прищуром.

— Нигде не видел. Но была бы возможность, построил бы себе. А что?

— Ничего, проехали, — она достала из-под сиденья просохшие ботинки и обулась.

— Долго ещё до привала, как ты считаешь? — спросил я, чтобы сменить тему. Раз уж эта её почему-то нервирует.

— Нет, всего четыре перехода.

— Ты знаешь, куда они едут?

— Нет, но я знаю, где привал. Все там останавливаются.

— И что это за место?

— Увидишь. Отстань, солдат, мне надо подумать.

Степь за окнами моргнула и сменилась туманом Дороги, а Аннушка вытянула ноги, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Не то задремала, не то просто не хочет разговаривать. Что я такого сказал-то? Ох уж эти женщины…

Чёрт, как же она мне нравится!

С Дороги караван вынырнул в джунглях, из приоткрытого окна потянуло сырым, жарким, приторно-ароматным воздухом. Я встал и задвинул форточку — в таких местах обычно не самые приятные насекомые.

Шоссе узкое, кроны деревьев сомкнулись в сумрачный зелёный коридор, мясистые плети каких-то лиан цепляются за края будки и рвутся, брызгая зелёным соком на стекла. Машины едут медленно, а вскоре и вовсе останавливаются. Аннушка приоткрыла один глаз, огляделась, пожала плечами, закрыла обратно. Через пару минут дверь будки распахнулась, оттуда хлынула волна гнилостно-сладких тропических ароматов. Мирон поднялся по крутой лестнице, прошёл в середину и объявил:

— Так, все мужчины на выход.

— Что случилось? — нервно спросил Карит. — Мы разве приехали?

— Нет, — ответил караванщик, — дерево на дорогу упало. Нужно пилить и оттаскивать.

— Да, конечно, мы сейчас, — беженец пошёл расталкивать немногочисленных соплеменников мужского пола. Дети и женщины смотрели на эту суету с заметным испугом.

На меня Мирон кинул беглый взгляд, с одной ногой я не тяну на дровосека. Аннушку же рассматривал внимательно, но искоса, как бы незаметно. Та не соизволила даже глаза открыть.

Воспользовавшись остановкой, женщины засуетились, стали доставать свёртки с едой, кормить детей. Я понял, что зверски хочу жрать, но просить еду у беженцев было как-то стыдно. Ничего, дотерплю до привала, может, там какой-то общий котёл будет. Пожилая женщина подошла ко мне и спросила: