Смертоцвет (СИ) - Зимовец Александр - Страница 43

— Нда… — произнес он, ошарашенно глядя на открывшуюся его взору сцену. — Похоже, поручик, вот это недоразумение нескоро разрешится. Вы арестованы.

— Христофор Викентьич… — только и смог выговорить Герман. Его вдруг покинули силы, и он почувствовал себя так, словно разом постарел на сто лет и стал неспособен бороться.

— Стойте на месте, поручик, — проговорил Трезорцев, достав из кобуры револьвер и направив на Германа. — Мне очень тяжело, что это именно вы, и я не представляю, что вообще происходит, но только стойте на месте и не усугубляйте, пожалуйста.

Герман стоял на месте и не усугублял.

Глава двадцать вторая

Описывается разница между человеком и собакой

Камера была точно такой же, как и та, в которую Германа привезли в прошлый раз, когда его допрашивал фон Корен, хотя на сей раз он был не в Петербурге, а в Москве. Старое-доброе здание на Кузнецком, где он когда-то начинал свою службу, хотя и та его часть, в которой Герману бывать не доводилось, и он предпочел бы не бывать здесь никогда.

Каменный мешок без окон, лишь с парой вентиляционных отдушин. Стол и привинченный к полу табурет, а напротив — более комфортный стул для следователя, тоже, впрочем, без изысков. Наручники, прикованные к поперечной цепи, и кандалы на ногах. Керосиновая лампа, поставленная так, чтобы он не мог дотянуться. Вот и вся обстановка.

Главный вопрос, который занимал сейчас Германа — это кто будет его допрашивать. Идеально, чтобы это был новый директор Московского управления Корпуса Радлоф или кто-то из его подчиненных-жандармов. В таком случае Герман просто потребует немедленно телеграфировать Оболенскому.

Какие бы у них там ни были сложные отношения, но Радлоф — подчиненный Оболенского, и не может вот так просто игнорировать такую просьбу, побоится.

Хуже, если сейчас войдет кто-то из Третьего отделения, например, вот тот усатый полковник. Для этого, конечно, апелляция к Оболенскому — не аргумент. Напротив, только лишний повод для вопросов: «А какие отношения связывают простого поручика с шефом Корпуса жандармов? А связано ли это с неслужебными отношениями между означенным поручиком и подполковником Ермоловой?».

Нет, на этот крючок лучше уж всей губой не надеваться. Лучше уж тогда настаивать на том, что допрос его, офицера Корпуса, без представителя Корпуса незаконен, пусть тогда зовет Радлофа или кого-то еще, а там уж посмотрим.

Может, наверное, явиться некто совсем неожиданный: например, следователь из сыскной полиции. Но это маловероятно, да и такого можно просто запугать, рассказав, что он влез в игры двух спецслужб, не зная даже, в чем они заключаются. Рядовые сыскари в такие дела лезть не любят, и правильно делают. Герман бы тоже не лез, будь его воля.

Но когда наконец скрипнула дверь, то Герман, все же, удивился тому, кто именно из нее появился, хотя, казалось бы, можно было и догадаться.

Граф Уваров был одет по форме — в зеленом с золотыми эполетами мундире Министерства просвещения, на груди сияло две золотые звезды и несколько прочих орденов. Герман смотрел на него, словно на привидение, и ничего не говорил. Он почувствовал, что сейчас-то и начинается настоящий бой.

— Мне очень тяжело, что приходится говорить с вами при таких обстоятельствах, Герман Сергеевич, — произнес он, усаживаясь на стул напротив Германа. — Но, боюсь, у меня нет выбора, да и у вас — тоже.

Герман сжал кулаки.

— Я всего ожидал от вас, — проговорил он сквозь зубы, — но что вы собственную дочь…

— Оставьте это, молодой человек, — проговорил граф с горечью в голосе. — В некотором смысле ее убили вы. Не стоило втягивать ее в эту историю, хотя, конечно, в этом виноват еще и дурак Ферапонтов. Я сказал ему об этом. Прежде чем.

В камере повисло напряженное молчание.

— У вас сейчас есть только одна возможность выйти отсюда… — начал граф, но Герман усмехнулся.

— Я однажды уже слышал нечто подобное, — проговорил он в ответ на вопросительный взгляд графа. — И вышел из камеры через несколько часов, а тот, кто это мне говорил, сидит до сих пор.

— Надеюсь, вы не собираетесь всерьез равнять меня с бароном фон Кореном, при всем к нему уважении? — спросил граф, закинув ногу на ногу. — Кстати, я полагаю, вскоре он будет оправдан и, возможно, даже получит повышение по службе. Люди, верные своим убеждениям и готовые за них пострадать, нам очень нужны. Спасибо, что напомнили про него.

— Не стоит благодарности.

— Значит, по этому пункту у нас с вами полная ясность. Теперь перейдем к остальным. Для того, чтобы вы могли отсюда выйти, мне необходимо ваше содействие. Прежде всего, показания на князя Оболенского, князя Ермолова и прочих участников обширного заговора.

— Какого еще заговора? — переспросил Герман.

— Того самого, в котором вы предлагали мне поучаствовать! «Люди в правительстве, которые, видите ли, мне сочувствуют!». О, я отлично знаю, что это за люди. Они хотели меня использовать для того, чтобы я покрывал их грязные делишки. И, кстати, использовали с этой целью вас, молодой человек.

— Не понимаю, о чем вы говорите. Мои отношения с княжной Ермоловой не имеют…

— И с моей дочерью тоже не имели? Или вы хотите сказать, что втерлись ко мне в дом вовсе не для того, чтобы вовлечь меня в ваши игры? Молчите? То-то же! Слушайте: я вас, в некотором роде понимаю. Вы не заговорщик, вы просто человек, который запутался. Что ж, давайте мы поможем вам выпутаться их этих тенет.

Герман невольно вспомнил распухшее лицо повешенного Ферапонтова. Да, эти, пожалуй, помогут выпутаться…

— Вы сейчас употребили слово «мы», — осторожно произнес он. — «Вы» — это кто?

— Мы это те, кто готов взять на себя ответственность за происходящее в империи в час, когда власть начинает ослабевать. Мы называем себя Святой дружиной — это единственное, что вам пока следует знать. Но не сомневайтесь — у нас большие возможности. И они позволят нам, в том числе, обеспечить вашу безопасность.

Он помолчал некоторое время, сжав морщинистые пальцы в замок, а затем продолжил.

— Ладно, я расскажу вам всю историю, чтобы вы могли выбирать осознанно. Святую дружину я создал около двух лет назад после того, как… неважно. В общем, после того, как заметил некоторые странности и решил, что престолу необходима новая опора. Не сегодня — завтра может случиться так, что власть из рук Его Величества начнет рвать свора алчных аристократов, и в этой сваре примут участие и армия, и Корпус жандармов, и Третье отделение. Ни на кого нельзя положиться — только на того, кто лично предан престолу.

Я изложил эту концепцию Его Величеству в ходе аудиенции, но не нашел понимания. Боюсь, меня поняли, как очередного интригана, готового половить рыбку в мутной воде. Но это ненадолго: заговор, который я повергну к подножию трона, убедит Его Величество, что я был прав.

— Заговор, который вы же и создали, — проговорил Герман, и граф чуть дернулся, словно уколотый иголкой. — Вы нарочно передали оружие Надежде, чтобы создать угрозу престолу. Одним выстрелом убить двух зайцев: и напугать Его Величество разгулом терроризма, и избавиться от своих политических противников.

— К сожалению, великие задачи требуют нестандартных методов их решения, — граф кивнул. — Кстати, если не секрет, как именно вы поняли, что за всем этим стою именно я?

— Леденцы, — ответил Герман. — Их любил ваш лакей, и их я находил на местах преступлений. Это же вашего Матвея вы использовали, как исполнителя на первых порах? И он же ходил вместе с Ферапонтовым в осколок, потому что самому Ферапонтову вы до конца никогда не доверяли. Его вы тоже поймали на крючок, как меня сейчас? Сначала финансировали его экспедиции, а потом постепенно сделали его своим соучастником, так что он уже не мог соскочить с крючка.

— Этот крючок звали Ариадна Константиновна Уварова, — произнес граф со вздохом. — Я пообещал ему, что отдам ему ее руку, когда все это закончится. Он бы получил права высшего дворянства, доступ к заклинаниям вплоть до восьмого ранга и, конечно, много денег на свои исследования. Ему было все это очень лестно, человек он был молодой…