Смертоцвет (СИ) - Зимовец Александр - Страница 35

Герман удивленно взглянул, но не на него, а на Таню. Та только головой покачала: дескать, ничего поделать нельзя.

— Хорошо, — сказал Герман и пожал плечами. — Только передам арестованного своему начальству.

— Арестованного вы передадите нам, — жестко произнес полковник. — На это тоже у нас имеется именное распоряжение.

«Вот тебе, бабушка и Юрьев день», — прокомментировал Внутренний Дворецкий. — «Торговали кирпичом, а остались ни при чем».

Это был удар ниже пояса. Нет, ну как так⁈ Шкипер погиб, Рождествин ранен, сам Герман только что носился под пулями, словно лисица в засаде, и ради чего? Чтобы вот так просто отдать пленного этим ублюдкам⁈

Но делать было нечего, и он кивнул жандармам, чтобы те вывели пленника. Тот смотрел по сторонам дико, явно не вполне соображая, что происходит, и почему две самые враждебные к революционерам службы из-за него схлестнулись. Полковник грубо взял пленника за плечо и потянул за собой.

— Не отчаивайся, — прошептала подошедшая к Герману со спины Таня. — Мы их все равно прижмем. На днях князь пойдет к императору, тебя восстановят, а этих гадов мы в порошок сотрем.

Герман сжал кулаки. Он бы предпочел стереть их в порошок прямо сейчас, но, видимо, придется подождать.

Глава восемнадцатая

Медленно падает снег

Для Германа потянулись странные дни. После горячки следствия, когда он даже спал и то урывками, настал период бесконечной праздности, когда можно было спать до обеда, а потом неспешно отправляться в трактир, или к кому-нибудь из приятелей, или просто гулять по городу.

Никакого обвинения ему не предъявили, но и вернуть его к служебным обязанностям никто не спешил. Отделение он сдал Рождествину, но у того, кажется, тоже дел особенных не было. Даже унтер-офицерша Занозина как-то попритихла, и новых жалоб на черную магию с ее стороны не поступало.

Никакого обязательства не покидать Зубцов Герман не давал, и потому время от времени ездил то в Тверь, то в Москву, а раз даже и в Петербург.

Разок он навестил князя Шервашидзе в его московском особняке, который изнутри выглядел именно так, как и должен выглядеть дом богатого и эксцентричного восточного человека. На стене в гостиной висел ковер с развешанными по нему изогнутыми кинжалами и ятаганами, стены в коридоре украшали восточные гравюры, многие из которых были весьма фривольного содержания, а одна из просторных комнат была абсолютно пуста — как объяснил сам хозяин, это для гимнастики.

Дополняли интерьер головы оленей и кабанов на стенах, причем у некоторых из них в районе горла были отчетливо заметны следы зубов, которые заказчик чучела, видимо, не посчитал даже нужным скрыть.

Князь откупорил бутылку коньяку, не забыв упомянуть, что тот выдерживался каким-то особенным образом. Пили и беседовали о разнообразных приключениях и служебных перипетиях.

Герман рассказал ему немного о своем расследовании — разумеется, в той части, в которой можно рассказывать, князь же все больше рассказывал об удивительных случаях в пору его службы в первой молодости в пограничной страже и позже в контрразведке.

— Что же вы оставили службу? — спросил его Герман.

— Сыт по гор-рло, — прорычал Шервашидзе. — Судите сами, дорогой друг, как можно служить людям, которые совершенно не ценят усилий, а ценят только чинопочитание? Ты жилы рвешь, а весь успех достается какому-нибудь графчику, который чей-то там племянничек, но который палец о палец не ударил! Мне хватило пары таких случаев, чтобы понять, что на службе мне не место.

«Ему легко говорить,» — пронеслось в голове у Германа. — «Когда ты имеешь собственное состояние, да еще и не связан обязательствами, то, конечно, очень легко оставить службу и жить в свое удовольствие. Вот бы и мне…»

Но тут, конечно, ему вспомнилось, что его теперь удерживает на службе не только необходимость зарабатывать на жизнь. Слишком многим он уж перешел дорогу и слишком многое узнал, а уж Узорешитель в его руках и вовсе обязывает его играть по-крупному, хочет он того или нет.

Но рассказывать обо всем этом князю, конечно, не стоило, и Герман стал его расспрашивать о том, что тот поделывает в настоящее время, когда уж не служит.

— Пишу историю гномов, — ответил Шервашидзе. — Очень увлекательно. Было, конечно, проще, пока наша армия не влезла в Барканские шахты, теперь визу в Орземунд так просто не получишь, а хотелось, хотелось еще разок побывать.

— Вы были в Орземунде?

— Бывал. Красивые по-своему места, хотя, конечно, очень мрачно. Меня даже водили на поверхность в специальном герметичном костюме. Впечатления, скажу я вам, на всю жизнь.

Герман кивнул. В гимназии их учили, что гномы жили под землей не всегда, а только с тех пор, как магическая война превратила поверхность их мира в безжизненную пустыню зараженную. Говорили, что она была инспирирована демонами, и что теперь эти демоны стали полновластными владыками мира над шахтами.

Так это или нет, доподлинно было неизвестно в полной мере даже самим гномам, так они поднимались на поверхность редко и далеко от входа в шахты не отходили. Каменные подземелья стали домом уже для многих поколений, а магию гномы уничтожили. Физически — вместе с рабством и вместе с аристократией. За это из не любили ни эльфы, ни люди, и, в частности, в Российской империи им официально было разрешено проживать даже позже, чем вампирам. И конечно, под строгим надзором и с обязательством не проповедовать своего учения о равенстве всех перед каменными богами. Те, впрочем, почти никогда и не проповедовали и жили обычно тихо, хотя среди революционеров некоторые и считали их своими естественными союзниками.

— А вы, мой друг, историей гномов никогда не интересовались? — спросил князь.

— Нет, я как-то в последнее время больше с историей эльфов имею дело.

— В этом есть резон, — князь покивал головой. — Эльфы — это путь, по которому мы пошли. Гномы — это путь, по которому мы могли бы пойти.

— Жить под землей в тесноте, не видя света божия? — Герман поежился. — Так себе путь.

— Нет, я несколько о другом… — проговорил задумчиво князь. — Впрочем, неважно. Расскажите лучше дальше, что там было на балу у баронессы фон Аворакш. Вы знаете, я ведь знаком с баронессой. Потрясающая женщина, просто воплощение бессмертной женственности.

— Да уж, что бессмертной, это точно, — Герман усмехнулся и стал рассказывать.

* * *

На вторую неделю своего вынужденного безделья Герман получил письмо от графа Уварова, в котором тот интересовался, как идут у него дела и сетовал на то, что молодой человек «очевидно очень занят по службе, так что совершенно забыл дорогу в их дом». Далее шло приглашение на вечер, который граф устраивал пару дней спустя.

Что ж, лучшего повода наведаться к графу и придумать было нельзя. Герман подготовился основательно, надел недавно пошитый новый фрак и явился в назначенный час.

На сей раз вечер не предвещал никаких сюрпризов и в самом деле прошел без них. Танцев не было, музыку небольшой еврейский оркестр играл только для фона, Герман пофланировал в просторной гостиной среди пожилых приглашенных, побеседовал с одним статским советником о римском праве и современной поэзии, а от одного генерала почтительно выслушал наставления относительно того, как надлежит правильно себя вести с дамами. Бог весть отчего генерал решил, что Герман в этом отношении нуждается в инструкциях.

Ближе к концу вечера, когда Герман совсем уж успел заскучать, явилась среди гостей Ариадна. Она все еще носила черное платье, и как-то обмолвилась, что отец ее этим недоволен. Его можно было понять: носить траур не по родственнику, и даже не по официальному жениху — это жест весьма откровенный, за который можно подвергнуться осуждению и даже насмешкам. Впрочем, Герман полагал, что подвергать насмешкам мощнейшего пироманта, и к тому же девушку весьма эмоциональную — не самая умная затея.