Смертоцвет (СИ) - Зимовец Александр - Страница 28

Впрочем, а точно ли он не арестован? Его нет уже достаточно долго.

Ладно, неважно. Если князь арестован, то Герман уже фактически труп, а трупу бояться нечего, можно и почудить напоследок. Если же нет… тогда критически важно было потянуть время. И полковник это явно понимает не хуже Германа. Вон как шевелит желваками и сжимает пальцы. Явно нервничает сам, и совершенно не уверен в успехе дела.

— А вы бы, ваше высокородие, присели лучше на диванчик-то, — проговорил Герман примирительно. — Хотите, мы с майором вам чайку организуем? Подождем все вместе. У меня к его светлости дело, у вас тоже, вот мы все вместе его и подождем.

— Не заговаривайте мне зубы, поручик, — процедил полковник, надвигаясь на Германа. — Тоже захотели того же кушанья отведать?

При этих словах Герман почувствовал, как на его шее словно начали сжиматься противные холодные пальцы, а дышать стало заметно труднее. Призвав мысленно на помощь все силы, он вызвал щит, установив его на пути этих пальце. Шея отчаянно зазудела, а вслед за ней — лицо и грудь, да так, что хотелось царапать их ногтями, но Герман обнаружил, что щит работает, и пробить его полковник, кажется, не в состоянии.

Тот посмотрел на Германа с удивлением, а затем заскрежетал зубами и налился краской — кажется, стал давить сильнее. Герман чувствовал, как его щит держится из последних сил, и когда стало ясно, что он вот-вот не выдержит, и горло его будет сдавлено стальной хваткой, он отскочил чуть назад и призвал дворянскую шпагу, выставив ее перед собой. Острие глядело прямо полковнику в грудь.

— Ваши действия… — проговорил Герман, все еще с трудом дыша, хотя хватка ослабла, — не совместимы ни со служебной дисциплиной, ни с дворянской честью. Если вы не прекратите немедленно, я вызовы вас на поединок.

— Да вы… — полковник побагровел и сделал шаг вперед, приближаясь к Герману. — Да вы осознаете, с кем имеете дело? Да одного моего слова будет достаточно, чтобы вы… на вас, между прочим, уже целая папка лежит в Третьем отделении, господин поручик, и весьма объемная. Там и шашни с революционерами, и темные делишки с вампирами, и половая распущенность. Супружеская измена, отношения с коллегами, а кроме того…

— Я весьма рад, что моя половая жизнь столь живо интересует Третье отделение, — перебил Герман. — Хотя и не понимаю, в какой связи. Я в полной мере жертвую государственной службе свой ум и сердце, но полагаю, что прочие части моего тела принадлежат мне лично, и я могу ими распоряжаться по своему усмотрению.

— Хватит поясничать! — рявкнул полковник. — Немедленно сядьте на место, я же забираю сейчас бумаги, и ухожу, а что касается вас…

— А что касается поручика, то я полагаю его линию поведения совершенно верной, — раздался вдруг за спиной полковника спокойный голос, и тот, вздрогнув, обернулся. В дверях стоял князь Оболенский, глаза его пылали гневом, а руки были выставлены чуть вперед, в недвусмысленной боевой стойке.

— Ваше высокопревосходительство, — проговорил полковник. — Ваш подчиненный… я буду жаловаться… это совершенно недопустимо… Законные требования офицера Третьего отделения подлежат немедленному…

— Вы осознаете, где находитесь, полковник⁈ — проговорил Оболенский, чуть сдвинув брови. — И с кем разговариваете? Вы только что применяли боевое заклинание в моей приемной и по отношению к моему подчиненному, выполняющему задание государственной важности! Мой рапорт сегодня же уйдет вашему начальству! А теперь вон из моего кабинета, пока я не приказал спустить вас с лестницы!

Полковник глянул затравленным волком, но ослушаться приказа не решился. Быстрым шагом он вышел за дверь.

— Они еще кого-то пришлют, — проговорил шеф жандармов устало. — Позначительнее. Боюсь, у нас крайне мало времени. Господин ротмистр, приступайте немедленно. Сколько времени вам понадобится?

— Мне… хм… — криптомант поднялся со своего дивана и посеменил к столу, взял одну из папок, полистал. — Пожалуй, часа три, не меньше… Тут, изволите ли видеть, шифр третьего ранга со смещенным ключом… Довольно сложно, я бы вызвал помощника…

— Никаких помощников, — отрезал князь. — Это дело чрезвычайной секретности. Пойдемте ко мне в кабинет, будете сидеть там неотлучно.

Криптомант кивнул и посеменил к дверям кабинета.

— Все, поручик, можете отдыхать, — князь кивнул Герману. — Сколько вы уже не спали? Езжайте в гостиницу получше, все расходы за счет Корпуса. Спите, а завтра утром явитесь ко мне, будете присутствовать на совещании по поводу этих бумаг. Сдается мне, там найдется нечто весьма и весьма интересное, раз некто потрудился зашифровать их магическим шифром третьего ранга. Впрочем, все, отдыхайте, вы свою работу отлично выполнили и будете награждены. Лихо у вас вышло с этим мерзавцем из Третьего. Ладно, свободны. Мое почтение майору Ермоловой. Как она, кстати, Татьяна Владимировна? Я слышал, ранена?

— Целитель сказал, что ничего опасного, — ответил Герман. — Его заботами рана быстро затянется. Останется, конечно, шрам, но…

— Но шрам у дамы на бедре мало кому виден, — Оболенский улыбнулся. — Впрочем, вы, кажется, из тех, кому этот шрам будет несколько портить картину, а?

Он подмигнул Герману, а когда тот, покраснев, улыбнулся, прибавил: «Все, все, не задерживаю» и направился в кабинет следом за криптомантом.

Герман поклонился и вышел из приемной, чувствуя, как ноги подгибаются от испытанного облегчения. Кажется, обошлось: документы в надежных руках, лапы Третьего отделения до них теперь не дотянутся. Разве что Апраксин явится за ними собственной персоной и заберет силой, но это уж будет нечто совсем чудовищное, чуть ли не гражданская война. Однако отчего Третье так взволновалось? Не их ли темные делишки зафиксированы в тех папках? Но если так, то откуда такие папки у революционеров? И почему Надю до сих пор не зарыли в землю за то, что она к этим папкам прикасалась? За то, что она вообще знала об их существовании?

Или, быть может, Третье отделение покрывает кого-то другого, кто засыпался с этими папками? Ладно, это теперь уже не его ума дело, пусть об этом голова болит у Оболенского и прочих участников его заговора. Они его, Германа, в свои планы не посвящают, ну, значит, и он за них думать не будет. Теперь, значит, в гостиницу. Где там в прошлый раз останавливалась Таня? «Паризьен»? Ну, пусть будет «Паризьен». Таня комфорт уважает, в плохой гостинице не остановилась бы, а Герману нынче можно и шикануть на казенные-то деньги.

— Эй, извозчик! А ну-ка, слушай мою команду, — каркнул Герман, едва покинув двери Корпуса.

— Как хорошо, что вы здесь, — раздался сбоку от него взволнованный, запыхавшийся голос. Герман повернулся и с удивлением увидел Ариадну, одетую в не слишком приметное серое платье, которое, однако, отлично подчеркивало ее изрядную фигуру, хорошенько выделяя то, что следует.

— Однако, как вы меня здесь нашли? — спросил он, слегка опешив.

— Мне нужно… очень нужно с вами поговорить… — произнесла она. — Мне кажется, что это важно… А как нашла… ну, сперва я искала вас в Зубцове, в вашем отделении. Но там какой-то суетливый молодой человек сказал мне, что уже несколько дней вас не видал, что у вас важные дела. Я была в отчаянии, я рассказала отцу, думала, что он рассердится. Но он, напротив, даже подсказал мне, что искать вас, скорее всего, нужно в Петербурге, в штаб-квартире Корпуса.

Герман удивленно уставился на нее.

— Он-то откуда мог это знать?

— О, у него везде глаза и уши, — Ариадна невесело улыбнулась. — Но дело совершенно не в этом. Главное, что у меня к вам действительно серьезное дело. Оно касается Ильи Ильича.

Герман слегка поморщился. Вот, значит, как. Она искала его только оттого, что переживает за этого сухаря. А он, было, подумал…

— И что же Илья Ильич? — спросил Герман равнодушным тоном.

— Мне кажется, он очень страдает, — ответила Ариадна. — Но я не понимаю причину этого. Или, может быть, отчасти понимаю… Это особенно усилилось после нашего с вами возвращения из гробницы. И вот я подумала: может быть, вы сможете узнать причину? Все-таки, вы тоже были там.