Дренг (СИ) - Борчанинов Геннадий - Страница 10

И пока хёвдинг был жив, никто не возражал, что нами командует Гуннстейн, но как только Кетиль умрёт, что-то мне подсказывало, что за власть в нашей маленькой группе начнутся споры. Я уже ловил косые взгляды от некоторых членов команды за то, что нашёптываю Гуннстейну полезные советы. Как же, для них-то я по-прежнему был мальчишкой, простым балбесом Брандом, который впервые отправился в викинг, ничего не умея и не зная. И я, само собой, не хотел раньше времени раскрывать свои таланты, несвойственные юному деревенскому пареньку с необсохшим на губах молоком, но и выбора у меня не оставалось. Я не хотел, чтобы чьё-то мудрое руководство завело нас в какую-нибудь ещё более глубокую задницу.

Пока что наше положение казалось не таким уж скверным, каким могло бы быть. Пока мы живы — есть надежда, а как только погибнем — нам будет уже плевать. Такой настрой часто выручал меня раньше, даже в самые тёмные времена.

— Кто знает, далеко нам ещё шагать? — простонал Асмунд.

— Мерсия широка и просторна, — поучающим тоном, явно кого-то передразнивая, произнёс Лейф.

— Пару дней точно, — ответил Гуннстейн. — Можно было бы быстрее, но…

— Но вы не хотите проявить милосердие к хёвдингу и отправить его на встречу с Одином, — сплюнул Рагнвальд. — Если ты, Гуннстейн, боишься, я могу добить его сам. Как и остальных. Все они — славные воины, мои названые братья. Они станут достойными кандидатами в эйнхерьяр*.

— О, боги великие, — произнёс Торбьерн, демонстративно закатывая глаза. — Кончай строить из себя годи*.

— Смейся, скальд! А я посмеюсь над тобой, испившим мёда поэзии из-под орлиного хвоста! — сказал Рагнвальд.

Торбьерн насупился, положил широкую ладонь на топорище. Отваги моему кузену и в самом деле не занимать, вот только сейчас не время для склок в отряде. Я вышел вперёд, загораживая их друг от друга.

— Успокойся, брат, прибереги силы для местных, — сказал я. — И ты, Рагнвальд, тоже. Скоро нам всё равно придётся остановиться на ночлег. Сдаётся мне, наши друзья эту ночь не переживут и без твоего милосердия.

— Это будет бесчестная смерть, соломенная, они будут вечно гнить в Хельхейме, словно рабы или девки, — заявил Рагнвальд.

— Ты можешь приглядывать за ними ночью, — сказал я. — Вложить в их руки оружие в нужный момент.

Рагнвальд нахмурился.

— Нам всё равно потребуются часовые. Я разделю с тобой эту обязанность, — сказал я. — Первую половину ночи дежуришь ты, вторую половину — я.

— Годится, — произнёс Рагнвальд.

Время и в самом деле близилось к вечеру. Солнце медленно опускалось к холмам и болотам, так что у нас имелось ещё немного времени, чтобы найти подходящее место для ночлега. В стороне от дороги, достаточно сухое и закрытое от любопытных глаз, и в то же время просторное, чтобы вместить весь наш караван. Задачка не из простых, так что решать её начали задолго до того, как опустились сумерки, хотя, если бы я шёл один, я бы предпочёл идти до самого заката, как можно дольше, покуда можно различить дорогу. А если ночь будет лунной, то пошёл бы и ночью, лишь бы поскорее убраться отсюда.

Но в составе каравана это нереально. И если людей ещё можно замотивировать, то лошадям обязательно нужен отдых, если мы не хотим тащить всё на своём горбу, лишившись коней по глупости. Увы, это не мотоциклы и даже не мопеды. Даже не пожилая шишига, требующая к себе столько же внимания и заботы. Это живые существа, и даже я, сугубо городской житель, видел, что лошади заметно устали за день. Люди устали тоже, но человек гораздо выносливее. Особенно в критической ситуации.

Нам повезло. Мы нашли подходящее место почти сразу же, как вошли в небольшую ясеневую рощу, где молодые клёны и ясени скрывали всё желтеющей листвой, клонящейся к дороге. Первая же поляна, найденная чуть в стороне от дороги, позволила нам с комфортом расположиться вдали от возможных наблюдателей. Расседлали и развьючили лошадей, собрали валежник прямо здесь, на поляне. Тут же обнаружилось и старое кострище, кто-то уже останавливался здесь на привал.

Сначала я не хотел зажигать костёр, чтобы не выдавать наше местоположение, но желание поесть горячего всё-таки пересилило. Да и перспектива караулить полночи в кромешной тьме, в ночном лесу, тоже как-то не вызывала у меня восторга, поэтому я не сказал ни слова, когда Кьяртан разжёг пламя с помощью огнива и ножа.

Гуннстейн отправил всех запасать дрова, и вскоре на поляне высилась целая поленница. Хватит на всю ночь, ещё и останется на следующий раз тому, кто остановится здесь после нас.

Я завалился спать одним из первых, зная, что мне предстоит караулить вторую половину ночи, самое неприятное время. Холодно, зябко, хочется спать, хочется жрать, глаза сами смыкаются, независимо от того, сидишь ты у тёплого костра, стоишь под грибком или бродишь по маршруту. В мирное время, бывало, мы спали на ходу, на автопилоте проходя все нужные повороты.

Когда пришла пора вставать, Рагнвальд тихо толкнул меня в плечо, а когда я поднялся с места, он молча занял моё, завернувшись в плащ. Ночью эта роща казалась гораздо более мрачной и жуткой, чем при свете солнца, но я лишь попрыгал на месте и растёр уши, стряхивая остатки сна. Жуткие и кривые силуэты деревьев не могут тебя убить, в отличие от карательной экспедиции мерсийцев, которая может нагрянуть в любой момент.

Я подкинул в гаснущий костёр ещё немного валежника, зябко поёжился. Летняя ночь в этих местах оказалась неожиданно прохладной. Проверил всех наших раненых. Трое спали, и только хёвдинг продолжал метаться в горячке.

А когда я вернулся к костру, то увидел вдруг на зыбкой границе света и тени силуэт человека в широкополой шляпе.

Глава 6

— Мир вам, — тихо проговорил человек, и я убрал руку с топорища.

Оружия я не видел, только дорожный посох, но под его широким плащом могло скрываться всё, что угодно. От незнакомца веяло скрытой опасностью, но это была опасность того рода, когда на трансформаторной будке пишут «Не влезай — убьёт». Вот и с ним я чувствовал, что шутить не стоит.

Он по-прежнему стоял на самом краю поляны, будто бы ожидая моего приглашения, и я сперва попытался внимательно его рассмотреть. Лица под полями шляпы не разглядеть, но я видел длинную седую бороду, высокий рост и широкие плечи. Чем-то он напоминал мне о каноничном образе Гэндальфа, разве что волшебник производил впечатление добродушного старика, запускающего фейерверки. Тут же никаким добродушием и не пахло.

— Мир… И тебе, — тихо проговорил я.

Мои товарищи спали, над поляной звучал богатырский храп.

— Звать меня Грим, — сообщил незнакомец. — Я ваш костёр увидал.

— Бранд, — представился я. — Садись, погрейся.

— Бранд, значит, «меч», «клинок», — хмыкнул он, приближаясь к нашему костерку и усаживаясь напротив меня так, что нас разделяло пламя.

— Наверное, — пожал плечами я.

Он протянул руки к огню. Ладони его оказались изрыты морщинами и покрыты старческими пятнами. Я немного расслабился и подкинул ещё несколько сухих веточек в костёр.

Какое-то время мы сидели молча, слушая лишь потрескивание дров и храп моих соратников. Казалось, старик погрузился в какие-то свои думы, далёкие от земных дел.

Кетиль вдруг застонал громче обычного, и я встрепенулся, помня свою обязанность, о которой пообещал Рагнвальду.

— Я сейчас, — сказал я, поднялся и подошёл к раненому хёвдингу.

Тот по-прежнему метался в лихорадке. Всполохи пламени освещали его лицо, теперь больше похожее на восковую маску. Нос заострился, глаза ввалились, на висках блестели бисеринки пота. Кетиль медленно умирал, но всё ещё цеплялся за жизнь изо всех сил, и мне стало его бесконечно жаль. Лично я не хотел бы для себя подобной участи.

Его меч по-прежнему был с ним, на поясе, и я взял холодную как снег руку хёвдинга и положил на рукоять меча. На всякий случай. А потом вернулся к костру и ночному гостю, который всё ещё сидел, протянув руки к огню.