Верный пламени (СИ) - "Gusarova" - Страница 12

13. Об истине

— Эд!!! Эд, не смей!

Люси задыхалась бешеным бегом. Сбитые о гальку ноги горели, ссадины на коленях и ладонях кровили, подол платья обтрепался об колючки. Но она бежала и бежала, полная ярости и решимости остановить чудовище.

Чудовище!

Её Эд, Эд, такой согревающий и вдохновляющий, раскрывший её сердцу мир, полный чудес, как дивную шкатулку, обернулся раскалённым штормом, оказался П-п-поджига…

Она не могла справиться с осознанием этой истины, её разум начинал заикаться на самом слове!

Как? Как это возможно? И столь очевидно, что душу жжёт… Глупая, какая глупая наивная простушка!

— Эдвил!!! Душегуб!!!

На Люси опять неслись люди и летела горящая кровля, но ей было не до того. Она вцепилась взглядом в ярко-алую фигуру, легко скользящую по тёмному небосклону и изрыгающую горячие потоки на несчастный город.

Готвилль тонул в людских криках и пламени, напоминая бурлящий бульоном котёл. Подобно Верреборгу. Подобно Ноттегуду, и, как уже предполагала Люси, остальным местам, где Эд… Поджигатель оставил копоть на стенах да скорбь в памяти. Он летел, незыблемый и безучастный к горю своих жертв и косил огнём, точно собирая жатву. Люси догоняла его. Она уже ощущала кожей горячее дыхание погибели, от которой Эд… Поджигатель! Спас её!

Ангелы, зачем?!

— Эд! Прекрати! — Люси нелепо подпрыгивала и тянула руки к чудовищу.

— Дурёха! Куда! Сгоришь! — осадил кто-то, подхватывая под живот, и Люси с пронзительным воплем ярости начала отбиваться. Угодила пяткой по кости, и незадачливый спаситель разжал хватку.

— Уй! Ну и помирай, раз так приспичило!

— Бегите! — крикнула Люси вдогонку. Иветта вилась где-то поблизости, возбуждённо клекоча. Вот она вспорхнула к льющим погибель крылам Поджигателя и испустила гневный свист. Тот остановил лёт, присматриваясь к яклу, и в несколько взмахов развернулся. Отследил среди учинённого им хаоса Люси и спикировал к ней.

«Что ты здесь делаешь? Тебе здесь не место!»

— Это мне не место? Изверг! — Люси готова была оплавиться под его воздействием, но Поджигатель с исключительной бережностью обжал её плечи лапами — снова согревающими и ласковыми — и взмыл над пожарищем. — Отпусти меня! Отпусти! Ненавижу! — кричала Люси и болтала в воздухе башмаками.

Измазанные в золе люди начали показывать на неё пальцами.

— Глядите! Он похитил девицу!

— Драконы всегда прилетают за девицами!

— Стойте, это та девка с яклом, какая читала стихи на площади!

— Ведьма! Это она наслала Поджигателя!

«Недоумки».

Мысли Поджигателя горном гудели в черепе. Люси не верещала больше — рычала от негодования, пока Эдвил нёс её дальше пиков, дальше Готвилля и его беды. Люси устала биться в когтях чудовища и повисла соломенным чучелом, Иви пищала, едва поспевая за ними. Было всё равно, куда её тащат. Люси как никогда осознавала своё бессилие и тщедушность. А ещё — что она принадлежит чистому бесу или вовсе невесть кому.

Поджигатель опустил её на голые камни скальной гряды далеко за городом. Подобрав продранные колени руками, Люси исподлобья наблюдала, как Эдвил захлопал крыльями, испуская снопы искр, как перья его вновь превратились в пальцы, длинный хвост-шлейф рассеялся в ночном мраке, а сам он, каким странствовал — в трико и дырявых ботфортах — завалился набок и принялся дрожать. Люси сидела, плечом повернувшись к нему, и слушала, как срывается его дыхание и стучат зубы об зубы.

«А говорил, что ему не бывает холодно…»

В иной миг она пожалела бы Эдвила, если бы не знала о его деяниях. Поэтому оставалось лишь отвернуться. Ясно же, что сбежать от такого не получится. Иветта забралась Люси в складки платья и кусала за уши. Они обе были пленницами совершеннейшего зла.

— Т-ты… П-правда сч-ч-читаешь меня… Злом… — услышала Люси прерывистый хрип ответом на её мысли. И промолчала. Зачем что-то говорить, если твои суждения и так ясны?

— Элли… Ответь.

«Я — Люси».

Он с неимоверным трудом перекатился на живот, подобрал под себя бёдра и выпрямился. Пепельная голова кивала цветком на ветру. Краем глаза Люси видела, что Эдвила шатает от холода и слабости. Но не подошла. Он не заслуживал сострадания.

— Эт-то н-не так, Элли.

— А что так? Ты убийца! Ты сумасшедший убийца! — вспыхнула Люси возмущением. — Что может оправдать тебя?!

— Мне… Не в чем… Оправдываться.

— Что?!

Она обернулась и поймала уверенный, открытый взгляд чёрных глаз, наполненных зовущим светом изнутри. Отбросила за спину извитые смоляные пряди.

— Ты чудовище!

— Я исполняю лишь волю огня. Я — Феникс.

14. Об искренности и откровениях

— Я — Феникс.

Из-под пепельно-серой, пропахшей гарью чёлки на Люси глянула пара пристальных глаз. Эдвил, шатаясь, поднялся и двинул ноги к ней, но Люси вскочила и отошла на то же расстояние. Эд замер с протянутой рукой.

— Ты поранилась. — Он указал на её ссадины. — В тебе пока слишком много человеческого.

— Я — человек! — огрызнулась Люси. — И я ухожу!

— Постой! — Резвые искры сорвались с его протянутых пальцев, ясно давая понять, что ему ничего не стоит и Люси обратить в прах. — Не покидай меня. Выслушай, прошу.

— Мне не о чем болтать с убийцей! — голос Люси дрогнул от горечи.

— Ты всё не так видишь. Это человеческое говорит в тебе, но дай мне час, и я поведаю тебе о том, как видят мир Фениксы.

Люси претило оставаться с ним рядом, но не дать ему высказаться она не могла. Села обратно на камни. Эдвил опустился напротив.

— Спасибо тебе.

— Не медли.

Он вздохнул и щёлкнул пальцами — от этого простого жеста между ним и Люси вспыхнул костёр. Сложив костлявые руки, а на них острый подбородок, Эд какое-то время глядел на пламя и точно бы набирался сил. Люси уже было хотела встать, чтобы покинуть его, но тут Эдвил, повинуясь её нетерпению, начал:

— Тебе же знакомо это чувство, Элли, что ты себе не принадлежишь? Я знаю, где и как ты родилась, и что прочили тебе в зрелости. Они всё за тебя решили. Так было и с нами при той жизни. Ты не помнишь, но… Мы родились в очень непростых семьях. И если тебе кажется, что жить простолюдином — значит, не принадлежать себе, то ты забыла, каково быть аристократом. Но я тебе напомню, Элли. — Люси слушала и половина сказанного им казалась ей бредом сумасшедшего. Хотя Эдвил говорил искренне, это было видно по его открытому лицу. — Мы родились в душевном холоде, дорогими игрушками высшего общества и пленниками общепринятых правил. Свободой там не пахло. Тебя это устраивало. Меня — нет. Но и я бы смирился с предопределённой окружением участью властоимца, если бы не мой друг огонь. Он говорил со мной с младенчества, и даже питаясь молоком матери у камина, я слышал в треске пламени одно: «будь моим, и я стану твоим». Из плена очага огонь просил меня о вызволении, о свободе, которой я был лишен, и с каждым прожитым днём настойчивее и настойчивее. Его голос проникал в мою душу, возжигая, и день ото дня пожар силился. Я не мог противостоять, потому что я верил в его безвозразительную правду. Огонь шептал: «вверься мне, и я открою тебе чудеса мироздания, я покажу, на чём зиждется бытие». Что и сказать, — Эдвил замялся, так как слова давались ему тяжело, — я принёс огню в жертву дом. И семью. — Люси ахнула. — Это было больно и трудно. Но необходимо. Потом он попросил тебя и пообещал, что с тобой ничего страшного не случится. Что тебя вернут другой. Я поверил ему, как мне потом думалось, зря. Ведь он забрал твою жизнь. Элли, я желал нам свободы. — Эдвил сглотнул переживания. — Я знал, что слишком слаб и не смогу вызволить тебя как-то иначе. Ты и ныне полна сомнений. Но теперь ты на новом этапе преображения. И я проходил через это.

— Что ты несёшь? — не выдержала Люси.

— Я не лгу тебе. Я думал, что мой одинокий путь станет мне опорой. Я сжёг всё, что держало меня в прошлом и ушёл скитаться. Огонь исполнил обещание. Он не оставил меня. Он шептал мне истины, пока я кормил его деревом домов и быльём посевов. Что все мы, весь мир обретён через неугасимую страсть материи с огнём. Что все люди приходят из огня любви, а дальше их души гаснут, облачаясь в холод алчности и высокомерия, и что огонь требует их себе по праву, дабы подвергнуть очищению. На самом деле он мог бы поглотить этот мир разом — исходя с Солнц или с недр планеты, если бы был немилосерден. А ещё хуже — отвернуть своё милосердие, погаснув, и тогда мир оброс бы ледяной коркой. Что страшнее живым, Элли? Святое пламя или всевластье холода? Когда я был человеком и жил в каменной клети, я много читал о мире, и знал, что издавна существуют бестии, равным которым нет, и приходят они из чистого пламени. Это эманации огня, огонь, проявленный в мире через живое тело. И имя им — Фениксы. Я знал из старинных манускриптов, что первый Феникс родился из любви человека к огню. Но сам огонь шептал мне, что мало любоваться им, и мало возносить ему хвалу, даже жертвы недостаточны — если любишь воистину, нужно однажды ступить в огонь самому, чтобы стать ему братом. Чтобы стать Фениксом.