Грустная дама червей - Бочарова Татьяна - Страница 4

Самой себе противна, но ничего не поделаешь.

Она решительно захлопнула альбом, спрятала его обратно в тумбочку. Осторожно дотронулась до потрепанной рубашки верхней карты и тут же отдернула руку.

Кончилось время, когда она ночи напролет раскидывала колоду. Складывала, тасовала, раскидывала вновь, и всегда карты давали ей один и тот же ответ.

Все это пройдено и забыто. А сейчас спать! Припять па ночь теплый душ, проглотить таблетку снотворного и уютно устроиться под теплым одеялом. Эту единственную радость у нее никто не отнимет.

3

Утром Карине стало легче. Проснулась она рано, задолго до того, как прозвонил будильник. От вчерашней усталости и апатии осталось лишь легкое головокружение. По и оно быстро прошло после чашки крепкого кофе.

На работу Карине было к двенадцати, и все утро она провела за чтением любовного романа, который от нечего делать купила в киоске пару дней назад.

Книжка оказалась затягивающей, хоть и откровенно банальной. Карина не заметила, как пролетело два часа.

Когда она подходила к школе, настроение у нее было вполне терпимым. Пожилая вахтерша приветливо поздоровалась и протянула ключ от класса. Карина расписалась в журнале, поболтала со старушкой о том о сем и неторопливо поднялась на второй этаж. Тут она нос к носу столкнулась со школьным завучем, Марией Максимовной Бурцевой, симпатичной, подтянутой дамой лет пятидесяти с высокой, аккуратно уложенной копной каштановых волос надо лбом.

Завуч лучезарно улыбнулась, обнажив удивительно ровные и белые зубы:

— Кариночка, вы-то мне и нужны. Есть важный разговор.

Весь персонал школы отлично знал, что сияющая улыбка начальницы, равно как и ее склонность называть подчиненных уменьшительными именами, есть не что иное, как прелюдия к пренеприятнейшим вещам, например очередному нагоняю за неверно заполненный журнал или минутное опоздание на урок.

В другое время Мария Максимовна была весьма сурова и не проявляла излишней любезности.

— Я вас слушаю. — Карина кивнула Бурцевой, останавливаясь.

— Нет, дорогая, не здесь. Пойдемте ко мне в кабинет. — Мария Максимовна сделала пригласительный жест рукой и стремительно зашагала по коридору. Карина последовала за ней, на ходу гадая, чем могла прогневить начальство.

Бурцева остановилась перед дверью, повернула ключ в замке и стала на пороге, пропуская Карину вперед.

— Садитесь, милая, — кивнула она на широкое кресло напротив стола. — Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго. — Бурцева осторожно, кончиками пальцев поправила свою шикарную прическу, опустилась на стул, сохраняя идеально прямую осанку, и спросила, слегка понизив голос: — Слушайте, что это с вашей приятельницей?

— Какой приятельницей? — Карина непонимающе уставилась на Бурцеву, хотя ей моментально стало ясно, о ком пойдет разговор. О Зине.

— Ну как же, — подтверждая ее догадку проговорила Мария Максимовна. — Разве вы с Зинаидой Ильиничной не являетесь подругами?

— Положим, это так, — уклончиво ответила Карина, продолжая разыгрывать полное недоумение. Она старалась выиграть время, пока не угадает наверняка, чего именно хочет от нее начальница.

— А раз так, — мгновенно перестав улыбаться, сурово отчеканила та, — то неужели вы не в курсе, что Бабакина подала заявление об уходе?

— Когда?

— Сегодня утром.

Карина ничего не ответила.

Значит, Зина решила действовать немедленно. Что ж, может, так и лучше, потом возникнут сомнения, сожаления, а железо надо ковать, пока горячо.

Бурцева смотрела на Карину ледяным взглядом прозрачно-голубых глаз.

— При чем тут я? — пожала та плечами.

— А вы не понимаете? — завуч скрестила руки на груди. — До конца учебного года еще два с половиной месяца. Впереди экзамены. Где мы найдем сейчас педагога на замену? У Бабакиной класс — пятнадцать человек.

— Распределите их по другим преподавателям, — посоветовала Карина.

— Легко сказать, — отрезала Бурцева, — у всех полная нагрузка. Поговорите с ней, вас она должна послушать! Объясните, что она ведет себя как ребенок. В конце концов, надо же понимать, в какое время мы живем и работаем — приходится иногда поступаться собственными амбициями.

Бурцева говорила так, словно и не сомневалась, что Карина в курсе всех Зининых проблем с ученицей.

— Ну скверная девочка эта Малютина, — продолжала она, постукивая кончиком карандаша по столу, — все это знают. Но ведь зато в классе музлитературы теперь есть нормальный, человеческий проигрыватель. Не вы ли с Бабакиной с пеной у рта доказывали в прошлом году на педсовете, что детям необходимо слушать музыку в хорошем исполнении на качественной аппаратуре? Я спрашиваю, не вы?

— Я, — спокойно сказала Карина, — но я вовсе не имела в виду, что за это надо заплатить такую цену.

— Да бросьте вы, — Бурцева поморщилась, точно от зубной боли. — Почему остальные педагоги люди как люди, все понимают правильно, идут на разумные компромиссы, не конфликтуют почем зря, и только вы с вашей Бабакиной вечно лезете на рожон? Будете разговаривать с ней или нет, говорите прямо!

— Не буду.

— Прекрасно. Тогда сделаем, как вы предлагаете, распределим ее учеников по другим классам. Малютину возьмете вы.

— Я?! — Карина даже вскочила.

— Вы, вы! У вас есть подход к детям, кроме того, вы молодая, полная сил. Не могу же я дать трудного ребенка пожилым преподавательницам, у них и так через одного проблемы со здоровьем.

В последних словах Бурцевой имелась доля истины: в школе Карина и Зина были самыми молодыми педагогами, средний возраст основного контингента давно перевалил за пятьдесят. Многие из старушек часто бюллетенили из-за гипертонии или больного сердца.

Карина отлично понимала, почему завуч не хочет отдавать им капризную Малютину — богатенькому отцу девицы нужно видеть, что с его дочкой занимаются полноценно, не пропуская уроков.

— Я не возьму Малютину, — твердо сказала Карина. глядя на Бурцеву в упор.

— Возьмете, никуда не денетесь, — сладко улыбнулась та и аккуратно поставила карандаш в стакан. — Вы наш работник и обязаны подчиняться распоряжениям администрации. В противном случае… — Она выразительно развела руками.

«В противном случае, вам придется уйти вслед за Бабакиной», — закончила про себя ее фразу Карина.

Черт побери, ее приперли к стенке. Уговаривать Зину она не будет, Бабакина вправе поступать как считает нужным. Значит, придется учить Малютину и общаться с ее родителями-спонсорами, потому что уходить Карине некуда.

Бурцева расценила ее молчание как капитуляцию.

— Значит, так. дорогая, — ее лицо вновь разгладилось и засияло, — завтра девочка придет к вам, и вы, уж пожалуйста, с ней помягче. Ребенок пережил стресс. Понятно?

— Понятно, — сквозь зубы ответила Карина.

В свой кабинет она пришла вне себя от злости, но — о чудо! — эта злость вдруг непонятным образом воздействовала на учеников. С испугом поглядывая на обычно мягкую, не повышающую голос учительницу, они как-то собрались, сконцентрировались и выдали максимум того, на что были способны.

К концу дня Карина даже увлеклась, словно в былые времена, перестала замечать, как медленно ползут сорок пять минут урока, позабыла и про Бурцеву, и про блатную ученицу.

Вечером нагрянул Саша.

Квартира с его присутствием сразу наполнилась веселым шумом и суетой. Он внес на кухню два объемистых пакета с продуктами, решительно отодвинул Карину от плиты и полчаса колдовал над сковородкой, фальшиво напевая себе под нос.

Затем они мирно, по-семейному, поужинали сочными свиными отбивными с горошком, выпили по рюмке отличного крымского коньяка, подаренного Саше пациентом, и перешли в спальню.

Часам к девяти вымотавшийся на работе и разомлевший от коньяка и любви Саша задремал. Во сне он ворочался, ругал на чем свет стоит какого-то Серегу и жалобно просил разбудить его через десять минут.