1928 год: ликвидировать ликвидаторов (СИ) - Ангелов Августин - Страница 47

— Тогда и я, пожалуй, против не буду, — присоединился и Молотов, не желавший идти наперекор воле Сталина.

— Значит, предложение товарища Менжинского принимается единогласно, — констатировал вождь большевиков. И добавил, обратившись ко мне:

— Считайте, что решение принято. Его реализацию и все полномочия, в связи с этим делом, мы доверяем вам, товарищ Менжинский. Только запомните, что официально вся инициатива о переселении троцкистов в Горки под надзор чекистов должна исходить со стороны вашего ведомства, а не от Политбюро. Это политически важно. Нам сейчас ни к чему, чтобы партийное руководство троцкисты обвинили в расправе.

Он посмотрел на меня с хитрым прищуром. Я понял, что генсек хочет использовать меня в качестве громоотвода, тем не менее, набрался наглости и спросил про другое:

— Разрешите, товарищ Сталин, задать только один вопрос. Будет ли вами об этом решении поставлен в известность Генрих Ягода?

Большевистский лидер ухмыльнулся и проговорил:

— Вы же председатель ОГПУ, вот и информируйте тех, кого считаете нужным проинформировать из своих сотрудников. Почему это должен делать кто-то из нас? А что касается Ягоды, то меру его участия или неучастия в этом деле, или в других делах, как и вопросы доверия ему или его отстранения, решать только вам, товарищ Менжинский. Я правильно говорю, товарищи?

Молотов и Ворошилов закивали в знак согласия почти синхронно, солидаризируясь с генеральным секретарем. И я понял, что Сталин дает мне карт-бланш на любые действия против Ягоды. После этого я позволил себе немного расслабиться, снова затаившись в уголочке подсознания. А Вячеслав, как всегда, мысленно упрекал меня, мол, беру на себя слишком много. Я же просто молчал и наблюдал за ним изнутри. Ведь это так интересно, оказывается, наблюдать за человеком из его же головы, чувствуя все его ощущения и заглядывая даже в его воспоминания! Тем более, что этим человеком я мог стать теперь сам в любой момент по своему желанию. Ведь моя личность во внутренней борьбе оказалась сильнее.

Вернее, никакой борьбы личностей между нами даже и не вышло, потому что Вячеслав не собирался со мной бороться. Свыкнувшись довольно быстро с моим появлением в своей голове, он с тех пор всегда безропотно подчинялся мне, когда я нагло отодвигал его личность в сторону, полностью захватывая контроль над телом. Я в любой момент мог задвинуть Вячеслава куда-то в угол нашего общего черепа по своему желанию, а он так не умел. Возможно, что и не хотел. В сущности, хоть он и ругался каждый раз потом на некоторые мои действия, Вячеслав хорошо понимал, что в его собственной натуре не хватает решительности и даже жесткости, которые имеются у меня в характере. И теперь, когда мы уже привыкли к раздвоению сознания, обе наши личности отлично дополняли друг друга. Вячеслав с его навыками был мне нужен не менее, чем я ему, а потому я, конечно, старался не наглеть сверх меры, давая ему возможность радоваться жизни, когда он этого хотел.

Менжинский покинул кабинет Сталина уже вечером, оставив вождя в компании Молотова и Ворошилова. К тому моменту рабочий день уже закончился. И Вячеславу снова захотелось пройтись пешком без всякой охраны под свежим январским снежком, опять падающим крупными хлопьями, сверкающими снежными кристалликами в свете электрических фонарей. После выпитого спиртного он, конечно, был немного навеселе и по дороге вспоминал свою молодость, когда мог беспечно гулять в эмиграции допоздна по вечернему Парижу и потом завалиться среди ночи в какой-нибудь уютный бордель к веселым французским девицам.

Еще ему вспоминались гораздо более простые товарищеские отношения между партийными руководителями в прошедшие времена. Возможно, что Вячеслав просто ностальгировал по прежним временам, когда он сам был моложе. Судя по его воспоминаниям, за годы, прошедшие после смерти Ленина, партийная жизнь и взаимоотношения руководителей между собой сильно усложнились. Менжинский хорошо помнил, как ночи напролет работал вместе с Дзержинским. А потом они вдвоем шли до квартир пешком по ночной Москве, уставшие, с всклокоченными волосами, в старых шинелях и сапогах, но полные энтузиазма, проявляли удивительную беспечность, отпускали машины и охрану…

Даже сам Сталин тогда тоже казался проще. Зимой он ходил по городу в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, сам посещал рынки и много говорил с разными людьми, даже мог шутить и смеяться с простыми гражданами. Ведь мало кто знал его в те первые годы после революции в лицо. Но, теперь он совсем уже не такой. Сильно изменился Коба, осознав себя правителем. Да и Дзержинского давно уже нет в живых.

Впрочем, прогулка по кремлевским улочкам была вполне безопасной. Ведь Кремль представлял собой настоящую крепость, которую ответственно охраняли караулы и патрули красногвардейцев. Но, только Вячеслав вернулся к жене и ребенку в свою кремлевскую квартиру, как позвонил Трилиссер. Оказалось, что в деле с покушением кое-что прояснилось. Вскрылись новые детали и обстоятельства. И товарищ Москвин хотел видеть Менжинского лично, поскольку выяснилось, как он сказал, нечто весьма важное и очень неожиданное, о чем лучше поговорить не по телефону. Расслабившемуся Вячеславу совсем не хотелось снова собираться и ехать на Лубянку, потому он просто пригласил начальника ИНО приехать в гости.

Глава 35

Когда Трилиссер приехал на квартиру к своему начальнику, то находился в заметном возбуждении. Глаза его горели. Оказывается, он уже выяснил много чего. И ему хотелось поскорее поведать эти ужасные тайны председателю ОГПУ. Потому, отказавшись от чая, предложенного Аллочкой, начальник ИНО сразу прошел в кабинет вместе с Менжинским и эмоционально произнес, плотно затворив за собой дверь:

— Ягода точно скрытый враг! Мои сотрудники раскопали, что он в юности до призыва на военную службу был не большевиком, а самым настоящим уголовно-анархическим элементом, а теперь он является законспирированным тайным троцкистом и заговорщиком, расхитителем народной собственности, тайным нэпманом, да еще и отравителем!

Менжинский на это отреагировал сдержанно:

— Это очень серьезные подозрения, товарищ Москвин. Я покорнейше прошу вас излагать все по порядку. Для таких обвинений необходимы весомые доказательства.

— Извольте, — начальник ИНО вытащил из своего портфеля и положил на стол архивные бумаги царского времени с печатью Отделения по охранению общественной безопасности и порядка.

Первым было письмо из Московского районного охранного отделения в Нижегородское охранное отделение с просьбой сообщить сведения об анархисте-коммунисте Ягоде, датированное 26 июля 1909 года. В письме говорилось, что, по имеющимся сведениям, проживающий в Нижнем Новгороде у своей матери мещанин Генрих Ягода принадлежит к группе анархистов-коммунистов. И что он близок к некоему Ивану Алексеевичу Чимбарисову. Далее была приписка: «Сообщая об изложенном, районное отделение просит предоставить дополнительные сведения, имеющиеся о Генрихе Ягоде».

В ответе на это письмо из охранного отделения Нижнего Новгорода от 2 августа 1909 года говорилось, что Генрих Ягода оказался Рыбинским мещанином Енохом Гершеновичем Иегудой-Ягодой, 17 лет от роду, проживающим в родительском доме, откуда выбыл 23-го июня 1909 года в Санкт-Петербург, возможно, чтобы навестить свою родную сестру Эсфирь двадцати двух лет от роду, проживающей в столице. В следующем полицейском документе из Нижнего Новгорода, датированном уже 15 августа 1910 года, сообщалось: «Проходивший по группе анархистов мещанин Генрих-Енох Гершенович Иегуда-Ягода, кличка 'Сыч», 14-го августа выехал поездом в Москву. Также сообщалось, что Ягода может использовать поддельный паспорт на имя Григория Клишевского и, предположительно, направляется к своей родной сестре Розе двадцати одного года от роду, проживающей в Москве.

А следующие документы были еще интереснее. Из них следовало, что Ягода не только подделывал документы, готовил ограбления банков, перевозил взрывчатку, предназначенную для подрыва банковских сейфов, да еще и сам, будучи учеником аптекаря, изготавливал яды. Многие криминальные таланты имелись у этого человека еще с юности. И вот такой криминально одаренный элемент сумел не просто пробиться наверх, а занял весьма важную и очень грозную должность в руководстве карательных органов молодого Советского Союза!