Время жить - 3. Осколки мира. Часть 3 (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович - Страница 66

Внезапно из рядов провожающих выскочил какой-то человек, на вид лет около сорока. На нем были надетая немного набекрень вязаная шапочка и распахнутое теплое пальто, под которым виднелись шея, замотанная шарфом, и полосатый свитер. В руке он держал темно-коричневый портфель. Было видно, что человек очень спешит.

– Послушайте! – едва переведя дух, обратился он к Халлису, безошибочно признав в нем старшего. – Вы едете во Флонтану? Возьмите меня с собой!

– Кто вы? – строго спросил Халлис. Очевидно, расхристанный вид просителя не вызывал у него особого доверия. – И почему мы должны брать вас?

– Меня зовут Дан Мергайдинг, я профессор физики Криденгского университета. И (вполголоса) я, кажется, знаю, какое оружие применили пришельцы во Флонтане.

Халлис оглянулся на Дарина Кедериса, но тот никак не высказывал своего отношения. Старший разведывательной группы махнул рукой.

– Езжайте! Давайте скорее в машину!

Первые несколько километров не обещали никаких трудностей – обычный зимник, соединяющий лагерь с шоссе. Поэтому Динтер Халлис решил не терять времени.

– Это Дан Мергайдинг, профессор из Криденга, – представил он нового члена разведывательной группы. – Он говорит, будто знает, что скинули пришельцы на Флонтану.

– Вы немножко преувеличиваете, – заметил Мергайдинг. Он сидел на заднем сиденье напротив Вирты и с интересом разглядывал экипировку спасателей, как и они – его. – Я не знаю точно, что сейчас применили пришельцы. Но мне кажется, догадываюсь.

– И что именно? – жадно спросил Равель Мэнсинг.

– Судя по силе взрыва, речь, очевидно, идет о так называемой урановой или атомной бомбе.

– Простите? – не понял Халлис. – Как вы сказали, урановой?

– Да, или атомной, что, в принципе, одно и то же. Понимаете, я сам видел вспышку и готов поручиться, что это был один взрыв, а не целая серия! Потом узнал, что передачи из Флонтаны прекратились в один миг. Значит, эпицентр находился в самом городе или его ближайших окрестностях. О чудовищной же силе взрыва говорит то, как мы его ощутили на расстоянии около двадцати километров. Мы знаем только один процесс, способный привести к выделению такого огромного количества энергии. Это расщепление атомного ядра!

– Боюсь, мы не совсем понимаем вас, – выразил мнение остальных Халлис. – Признаться, я ни разу не слышал о расщеплении атомов. Да и какова бы ни была причина взрыва, по моему разумению, это – дело десятое. Для нас главная задача – выяснить масштабы разрушений и обеспечить спасение людей.

– О, простите! – Мергайдинг виновато сдвинул свою шапочку на затылок. – Но мне кажется крайне важным узнать причину. Если взрыв был не атомным, это может в значительной степени изменить известную нам картину мира. А в случае атомного взрыва вполне возможно, что нам грозит опасность.

– Какая? – немедленно спросил Мэнсинг.

– Дело в том, что в процессе распада атомного ядра образуются новые атомы, так называемые осколки деления. Они часто нестабильны и через какое-то время самопроизвольно распадаются. При этом выделяется энергия – альфа-частицы, нейтроны, гамма-лучи. Эта энергия еще называется радиацией, она может вредно подействовать на человека.

– В смысле как вредно? – снова не утерпел Мэнсинг, даже сдвинув от любопытства один из наушников.

– Были случаи, когда ученые, работающие с радиоактивными, то есть, выделяющими энергию распада материалами, получали серьезные ожоги. А семена растений, подвергнутые действию сильной радиации, иногда не прорастали вообще, а иногда из них вырастали различные уродцы. Им даже дали специальное название – мутанты.

– Неужели это так опасно? – удивился со своего места Эрчен Хорт. Дорога пока была нетрудной, только под колесами часто хрустели упавшие ветки. – Вы ведь говорите об атомах, верно? А они такие маленькие!

– Верно. Но частицы, образовавшиеся во время распада атомного ядра, обладают огромной энергией. И представьте себе, даже одна-единственная частица может оставить след, видимый невооруженным глазом. У нас есть приборы, улавливающие следы атомных распадов. Скажем, так называемые пузырьковые камеры, где такая частица оставляет за собой след в виде пузырьков в перегретой жидкости. А в фотоэмульсии отдельные частицы могут проникать на несколько миллиметров при том, что сами они меньше в триллионы раз. Да что говорить, радиация даже засвечивает фотопленку.

– То фотопленку, – проворчал со своего места Алвин Туманис. – А чем она вредна нам?

– Частица, образовавшаяся при атомном распаде, влетает в любой материал, например, в человека, словно... словно это камень, врезавшийся в структуру из множества ажурных хрупких ячеек. Пока эта частица окончательно не затормозится, она оставит за собой след из разрушенных и смятых тканей. Мамонт в посудной лавке – это как раз про то. А если таких частиц много – представьте, будто в вас стреляют из тысяч пулеметов крошечными пулями. Вряд ли вам это понравится.

– А кроме ожогов, от этой радиации может быть что-то более серьезное? – деловито спросил Халлис.

– Не знаю, – Мергайдинг совсем снял шапку и начал крутить ее в руках. – Пока что мы никогда не сталкивались с процессами, при которых образуется значительный уровень радиации. Но мы, я имею в виду ядерных физиков, всегда стараемся предохраниться от нее и, мне кажется, не зря.

– А как вы предохраняетесь? – улыбнулся Мэнсинг. Его, похоже, рассмешило это слово.

– От некоторых частиц можно уберечься, просто надев резиновые перчатки. Против других нужна металлическая фольга. А есть и такие, которые могут пронизать насквозь лист стали, словно это бумага. Чтобы затормозить их, нужен толстый слой свинца. К счастью, с последними мы пока сталкивались, в основном, в теории, но никто не сомневается, что они могут существовать на практике. Вполне возможно, что такие частицы, например, быстрые нейтроны, выделяются при атомном взрыве.

– Вы так интересно говорите, – сказала Вирта. – Может, вы объясните нам с самого начала? Что такое урановая бомба, и все такое прочее.

– Потом, – прервал ее Халлис. – Смотри в оба. Сейчас выезжаем на трассу.

Шоссе, выглядевшее как широкая прямая просека в лесу, было пустынно, вполне обычно для светлого времени суток. Необычным было то, что все оно было запорошено снегом, сбитым с деревьев, и усыпано обломанными ветвями. У одной из сосен взрывной волной сломало верхушку. Она рухнула прямо на дорогу, загородив ее почти полностью. Хорт сбросил скорость до минимума. Автомобиль, с хрустом подмяв под себя ветки, перевалил препятствие.

На следующие пять километров им пришлось потратить больше пятнадцати минут. Казалось, дорога словно притягивает к себе сломанные ветки, которых становилось все больше. Дважды им приходилось выходить из машины, чтобы подцеплять рухнувшие поперек шоссе стволы деревьев, которые вездеход, натужно урча, оттаскивал в сторону. Впереди была уже хорошо видна черная клубящаяся туча. Солнце не могло пробиться сквозь нее, но прямо у них над головой небо было голубым и чистым, отчего туча выглядела еще более зловещей.

– Лес горит, – вдруг сказал Туманис.

– Что? – повернулся к нему Халлис.

– Впереди – это не туча, это дым.

– Да не может быть, – покачал головой Халлис. – Я видел лесные пожары. Так сильно оно полыхать не может. Это же, в конце концов, деревья, а не нефтехранилище.

Все смотрели на тучу, поэтому следующую странность сумела заметить только Вирта, которая очень ответственно отнеслась к своим обязанностям наблюдателя.

– Смотрите, – сказала она. – Снег пропадает.

Хорт притормозил. И в самом деле, в снегу появились широкие проталины, а под колесами захрустел лед, покрывший тонкой корочкой обнажившийся асфальт. Лес вокруг начал напоминать негативное фото, превратившись в мешанину белых и темно-коричневых полос.

– Это же тени! – вдруг осенило Вирту. – Снег сохранился только в тени деревьев, где его защитило от вспышки!

– Что же это за вспышка такая была?! – пробормотал Халлис.