Шпион, который любил меня - Флеминг Ян - Страница 19

А потом медленно, словно лаская, он начал бить меня, сначала ладонью, потом кулаком, выбирая места для удара с утонченной эротической жестокостью. Сначала я качнулась, затем согнулась пополам и отлетела в сторону. Потом начала визжать, серое лицо с подтеками крови и черными дырами вместо глаз смотрело на меня, а руки продолжали молотить и молотить.

В себя я пришла в душе своего коттеджа. Я лежала обнаженной на кафеле пола. Изорванные, грязные остатки моей красивой одежды валялись рядом. Стрелок стоял, прислонившись к стене, держа руку на кране с холодной водой и посасывая деревянную зубочистку. Вместо глаз у него были блестящие щелки. Он выключил воду и я кое-как встала на колени. Я знала, что сейчас меня начнет тошнить. Это меня не волновало. Я стала прирученным, скулящим зверьком, готовым умереть. Меня начало рвать.

Стрелок рассмеялся. Он нагнулся и похлопал меня по заднице: — Давай, крошка. После битья всех первым делом рвет. Потом почисть себя хорошенько, надень красивое новое платье и приходи к нам. А то яичница сгорела, пока ты бегала. И без фокусов! Хотя, я думаю, у тебя не хватит храбрости попытаться еще раз. Я позабочусь, чтобы черный ход был закрыт. Не волнуйся, крошка. Крови не будет. Могут быть только синяки. Страх прекрасно умеет обращаться с дамами, тебе повезло. Он хипповый парень. Если бы он действительно потерял рассудок, мы бы сейчас копали для тебя могилу. Молись, крошка. До скорого!

Я услышала, как дверь коттеджа с грохотом закрылась и вдруг почувствовала, что снова могу управлять своим телом.

У меня ушло полчаса, чтобы кое-как привести себя в порядок. Но мне все время хотелось броситься на кровать и реветь до тех пор, пока эти гады не придут ко мне со своими наганами, и не прикончат меня. Но воля к жизни вернулась ко мне, и я привычными движениями уложила волосы. Мое тело слабое, избитое, ноющее от боли, помня гораздо более сильную боль, начало подчиняться мне и потихонечку где-то в подсознании забрезжила мысль, что, вероятно, худшее уже позади. Если бы нет, то почему я все еще жива? По каким-то причинам этим людям нужно было, чтобы я была именно здесь, а не где-нибудь еще. Стрелок так хорошо владел своим оружием, что несомненно мог убить меня, когда я пыталась сбежать. Пули свистели совсем рядом. Но, похоже, он хотел лишь испугать меня и заставить остановиться.

Я надела белый комбинезон. Бог свидетель, он был достаточно безликим. Все свои деньги я положила в один из карманов. Просто так, на всякий случай. На какой всякий случай! Убежать больше не удастся. Ослабевшая, измученная и побитая, я потащилась через коридор.

Часы показывали одиннадцать. Дождь не возобновлялся. Чуть ущербная луна пробивалась через быстро летящие рваные облака, отчего лес время от времени освещался белым светом. На желтом фоне дверного проема вырисовывалась прислонившаяся к косяку фигура Стрелка, сосущего зубочистку. Когда я подошла, он посторонился, чтобы пропустить меня: «Моя крошка! Свеженькая, как огурчик. Немножко кое-где может быть болит. Придется спать на спине. Но это как раз то, что нам нужно, не так ли, дорогая?»

Поскольку я не ответила, он схватил меня за руку: «Но-но. Где твои манеры, красотка? Может быть, ты хочешь, чтобы тебя обработали с другой стороны?»

— Извините. Я ничего не имела в виду.

— Хорошо, хорошо. — Он освободил мне дорогу. — Теперь иди туда и займись кастрюлями и сковородками. И не зли меня и моего приятеля Страха. Посмотри, что ты сделала с его красивым целовальником!

Тощий сидел за столом на старом месте. Перед ним лежала аптечка первой помощи, взятая из стола портье. Правый висок у него был заклеен большим квадратным куском пластыря. Я взглянула на него с испугом и отошла к столу для приготовления пищи. К тощему подошел Стрелок, сел рядом и они начали о чем-то говорить тихими голосами, иногда посматривая в мою сторону.

Приготовление кофе и яичницы возбудило мой аппетит. Это было непостижимо. С того момента, когда эти двое вошли в дверь, я находилась в таком напряжении и так была напугана, что не могла проглотить даже чашку кофе. Конечно, после того как меня вырвало, желудок был пуст, но, каким-то любопытным и как я чувствовала позорным образом, побои которым я подверглась, неким необъяснимым образом принесли облегчение. Боль, которая была значительно более сильной, чем напряжение от ее ожидания, расслабила мои нервы и в теле появилась какая-то непонятная точка, излучающая тепло и спокойствие. Я, конечно же, все еще испытывала страх; но испытывала на фоне какой-то фатальной смиренности. При этом организм сигнализировал мне, что он голоден, он хотел вернуть себе утраченные силы и жить дальше.

Поэтому я приготовила яичницу, сварила кофе и поджарила тост с маслом и для себя. Отнеся еду им, я присела к столу в раздаточной, так, чтобы они меня не видели, съела все, что приготовила, и почти спокойно закурила сигарету. Делая это, я знала, что поступаю глупо. Это привлекло их внимание. Хуже того, это означало, что я пришла в себя и мною можно заняться снова. Но еда и бесхитростный процесс ее поглощения — посыпание яиц солью и перцем, добавление сахара в кофе — все было для меня сейчас почти упоительным, частью прежней жизни, которой я жила тысячу лет назад, до того, как появились эти люди. Каждый глоток, каждый кусочек бекона, жевание тоста с маслом. Все это целиком завладевало моими чувствами. Теперь я знала, что испытывает узник, когда удается тайно передать ему в тюрьму немного еды, что чувствует военнопленный, когда ему приходит посылка из дома, когда удается найти воду в пустыне или получить глоток горячего после того, как тебя тонущего вытащили из воды. Само то, что ты живешь, это такая ценность! Если мне удастся выбраться из нынешней передряги, я буду благодарна за каждый глоток воздуха, которым дышу, за каждый съеденный кусочек, за каждую ночь с прохладным поцелуем простыней, со спокойствием нормального спального ложа за закрытыми и запертыми дверями. Почему я никогда не осознавала этого раньше? Почему мои родители, моя утраченная религия не научили меня этому? Во всяком случае, теперь я это знала. Я сама дошла до этого. Любовь к жизни рождается от ощущения приближающейся смерти, от страха перед ней. Ничто не заставит человека быть благодарным за то, что он живет, пока над ним не распластаются черные крылья опасности.

Эти судорожные мысли родились от опьянения ужином, в одиночестве под прикрытием раздаточной стойки. На какое-то мгновение я вернулась в старую жизнь. И чтобы продлить это мгновение я прикурила еще одну сигарету.

Примерно через минуту невнятный звук голосов затих. На фоне тихо звучащих по радио «Сказок венского леса» я услышала звук двигаемого стула. В этот момент я запаниковала. Я загасила сигарету судорожно в остатках кофе, встала и начала быстро крутить краны и бренчать тарелками в металлической мойке. Я не смотрела, но знала, что Стрелок пересекает комнату. Он подошел к стойке и перегнулся через нее. Я взглянула на него, изображая удивление. Он все еще сосал зубочистку, перебрасывая ее из угла в угол своего толстогубого рта. В руках он держал коробку с салфетками, которую поставил на прилавок. Затем выдернул из нее несколько штук, высморкался в них, бросил на пол и произнес дружелюбным голосом:

— Ты меня наградила насморком, красотка. Эти гонки по лесу даром не прошли. Да еще и эта неприятность — алопеция. Ну, та самая болезнь, которая лишает волос. Волосы внутри носа тоже выпадают. А из-за этого знаешь что бывает? Когда простужаешься, из носа начинает лить. Ты меня простудила, красотка. А поэтому мне нужно не меньше коробки салфеток в день. Может, и больше. Ты когда-нибудь такое видела? Ты когда-нибудь думала о людях, у которых отсутствуют волосы в носу? А?! — Глаза без ресниц вдруг стали жесткими:

— Все вы, красотки одинаковы. Думаете только о себе. К черту парней, у которых неприятности! Вам подавай только весельчаков!

Под звуки радио я спокойно произнесла:

— Мне жаль, что у вас такие неприятности. Почему же вы не относитесь сочувственно к моим?