Операция «Шаровая молния» - Флеминг Ян - Страница 4

— В другой раз, милейший, не будешь вмешиваться не в свое дело.

Ревел и рычал мотор, ремни рвали тело; Бонд слабо стонал, пот капал с кожаных подушек на пол.

А потом наступила ночь.

III. МЕСТЬ

Хорошо, что тело не помнит боли. Иное дело приятные воспоминания — запах, вкус, поцелуй… Их сладость не забывается. Бонд медленно приходил в себя и удивлялся, что боли нет. То есть, конечно, болела спина, каждый позвонок — точно отколотили палкой — но это боль изведанная, знакомая, ее можно превозмочь. Ревущий же смерч, крутивший его, глушивший сознание, стих. Что же именно чувствовал он, Бонд, в тех мучительных объятиях? Помнилось лишь, что был он ничтожней пучка травы в тигриной пасти…

— А теперь расскажите, как это случилось, — попросила Патриция. — Случайно задели переключатель? Вы нас так напугали! Никогда ничего подобного не было, в принципе устройство совершенно безопасно.

— Понимаете, мне захотелось устроиться поудобнее, я потянулся и, кажется, задел за что-то рукой. Больше ничего не помню. Мне повезло, что вы быстро вернулись. — Он честно смотрел ей в глаза.

— Теперь все позади. У вас, слава Богу, серьезных повреждений нет, еще два дня, и будете как огурчик.

И действительно, через два дня Бонд вернулся в тихий мирок «природного метода». И сразу же холодно и энергично принялся наводить справки о графе Липпе — как сделал бы во время войны, выслеживая вражеского агента в Стокгольме или Лиссабоне. Он стал разговорчив и любопытен. Болтал с Патрицией: «А этот Липпе что, серьезно болен? Ах, он худеет! Наверное, принимает специальные ванны? Говорите, в турецкой бане… Нет, я там еще не был, обязательно схожу». С массажистом: «Что-то этот силач давно не показывается, граф — как его, Риппе, Хиппе? Да-да, Липпе. В полдень, говорите? А что, пожалуй, это удобно… Я от вас еще в турецкую баню зайду, погреюсь». Так он невинно беседовал и постепенно выстраивал план, по которому они с Липпе останутся с глазу на глаз в звуконепроницаемой процедурной.

Одновременно, по скудным сведениям, Бонд пытался представить, что это за человек. Хотел ли он только припугнуть Бонда на «дыбе» или — ведь Липпе не знал, чем закончится пытка — убить? Но зачем? Что за тайну он бережет? Ясно одно — тайна есть, и нешуточная…

Сообщать о происшествии в Штаб Бонд не собирался. Покушение в санатории «Лесной»! Глупо, смешно. Он, умелый солдат, выставляется дурачком. Туза Управления разведки и контрразведки поят теплым соком да овощным супчиком, потом привязывают к какой-то «дыбе», чуть-чуть сдвигают рычажок — и герой сотен сражений вопит от боли и просит пощады! Нет, он отомстит Липпе сам.

К четырнадцатому, последнему дню у Бонда все было продумано: где, когда и как.

В десять утра, после прощального обследования у мистера Джошуа Вейна (диагноз: давление в норме, лишний вес сброшен, позвоночник подлечен), Бонд спустился на последнюю процедуру.

Он лежал на столе массажиста лицом вниз и поджидал жертву. Наконец, мимо прошлепали босыми ногами и сказали громко, уверенно:

— Доброе утро, Бересфорд. Баня готова? Сделай сегодня погорячей.

— Слушаюсь, сэр. — Слышен печатный шаг Бересфорда, старшего массажиста, и прежнее шлепанье; идут по коридору к дальней комнате, электрической турецкой бане. Хлопнула дверь. Через несколько минут хлопнула еще раз — Бересфорд проводил графа Липпе, возвращается. Прошло двадцать минут. Двадцать пять. Бонд слез со стола.

— Довольно, Сэм, спасибо, — сказал он. — Я еще душ приму. А ты иди обедай. Не волнуйся, я сам справлюсь.

Бонд обмотался вокруг пояса полотенцем и вышел в коридор. Массажисты закончили работу и заторопились в столовую. По-унтерски командует Бересфорд: «Билл, закрой окна! Лен, после обеда принесешь из прачечной полотенца. Тед! Ушел уже? Тогда ты, Сэм, — присмотри за графом Липпе, он в турецкой бане».

Целую неделю Бонд слушал эти команды и примечал, кто уходит на обед пораньше, а кто работает добросовестно, до конца. Теперь он ответил из душевой басом Сэма:

— Присмотрю, сэр.

Печатный шаг по линолеуму, короткая пауза — Бересфорд в самом конце коридора, его не слышно — и, наконец, далекий скрип двери. Тихо, только гудят вентиляторы. Теперь в процедурных никого. Джеймс Бонд и граф Липпе одни. Бонд выждал минуту, затем вышел из душевой, тихонько открыл дверь в турецкую баню. Он заходил сюда дважды — осмотреться, и с тех пор ничего не изменилось.

Стены выкрашены белым, посредине ванна — огромный короб из металла и светлого пластика. Боковая грань открывается наподобие дверцы, пациент забирается внутрь, садится, голову высовывает в отделанную поролоном дыру в верхней грани. Внутри короба тело греют несколько рядов электрических лампочек; на задней грани — температурная шкала.

Липпе сидел спиной к двери. Заслышав шаги, он проворчал:

— Черт возьми, Бересфорд… Семь потов уже сошло.

— Сами просили погорячей, сэр, — подражая голосу Бересфорда, откликнулся Бонд.

— Не пререкайся, черт тебя возьми! Выпусти сейчас же.

— Мне кажется, сэр, вы недооцениваете благотворное влияние жара на организм…

— Не болтай. Выпусти, говорят тебе.

Бонд посмотрел на шкалу: стрелка показывает 120. На сколько же поставить? Максимальная отметка — двести градусов. Так он, пожалуй, изжарится заживо. А нужно лишь наказать, не больше. Наверное, 180 будет в самый раз. Он повернул переключатель.

— С полчасика вам будет по-настоящему жарко, сэр. А загоришься — подавай в суд, — добавил он своим настоящим голосом и двинулся к двери.

— Тысяча фунтов, и квиты, — тихо, с ноткой отчаяния предложил граф. Скрипнула дверь. — Десять тысяч. Ладно, пятьдесят!

Бонд плотно прикрыл за собой дверь и быстро зашагал по коридору. Сзади приглушенно позвали на помощь. Ничего, помучается недельку в больнице — вылечат. Но вот что не ясно: пятьдесят тысяч предлагает либо миллионер, либо тот, кого ждет неотложное, важное дело. Чтобы просто избавиться от боли, столько не отдашь.

Джеймс Бонд был прав. Они с Липпе схватились, как глупые дети, — и выверенный до последней секунды заговор против западных держав сбился с ритма.

IV. «СПЕКТР»

Бульвар Османа — улица длинная и скучная, но, пожалуй, самая благопристойная в Париже. Здесь много жилых домов — и репутация обитателей безупречна — две церкви, небольшой музейчик, и, что вполне уместно, конторы разнообразных благотворительных организаций. Под номером 136-бис, например, располагается, как написано на скромно поблескивающей медной табличке. Международная Ассоциация Сопротивления (МАС). Если вы заинтересуетесь Ассоциацией (вы, скажем, неисправимый идеалист или, наоборот, торговец конторской мебелью), нажмите звонок, и вам откроет самый обычный французский консьерж. Если дело у вас серьезное, вас впустят в довольно пыльный вестибюль, поднимут в причудливом, с виду ненадежном лифте-клетке и подведут к высоким двойным дверям. За ними окажется большая обшарпанная комната с грязноватыми светлыми стенами: с десяток дешевых столов, за которыми пишут или печатают, папки для «входящего— исходящего», старинные телефоны, каких много в этой части Парижа, картотеки с выдвинутыми ящичками — обстановка самая типичная. Наблюдательный человек, однако, отметит, что все служащие ровесники — всем лет тридцать-сорок — и нет среди них ни одной женщины, хотя в любой конторе, как правило, имеются секретарши.

Встретят вас слегка настороженно, ведь в такие конторы нередко захаживают сумасшедшие и бездельники, но быстро сообразят, что вы — человек серьезный, и станут любезны, услужливы. Цели нашей Ассоциации? Наша цель, мсье, сохранить идеалы борцов военного Сопротивления. Нет-нет, мы вне политики. На какие средства существуем? На посильные взносы членов Ассоциации и других сочувствующих лиц. Ах, ваш родственник входил в группу Сопротивления? Конечно, поищем, мсье. Как его имя? Эй, Жюль! Другой служащий, Жюль, подойдет к картотеке и через несколько минут сообщит: такой-то погиб 21 октября 1943 года во время бомбежки Центрального штаба. Весьма сожалеем, мсье. Чем еще можем быть полезны? Тогда возьмите буклеты — здесь сведения о нашей организации. Простите, что не могу побеседовать с вами подробнее, сегодня так много работы. До свидания, мсье. Что вы, не за что…