Казино «Руаяль» - Флеминг Ян - Страница 15

Бонд покачал головой. С ним уже все в порядке. Он принес свои извинения игрокам, а также банкомету. Ему подали другой стул, он сел и, кроме приятного ощущения от того, что все еще жив, испытал еще и миг наслаждения, увидев на толстом бледном лице выражение ужаса.

За столом оживленно комментировали происшествие. С обеих сторон соседи Бонда наклонились к нему и сочувственно заговорили о жаре, о позднем часе, о табачном дыме, о духоте.

Бонд вежливо отвечал. Потом он оглянулся назад, рассматривая толпу у себя за спиной. «Корсиканец» исчез. Служащий казино искал глазами кого-нибудь, кто бы забрал у него трость.

Кажется, она была цела, но уже без резиновой «пятки». Бонд подал ему знак.

— Будьте любезны, передайте этот предмет тому господину, — указал он на Лейтера, — Эта вещь принадлежит одному из его знакомых.

Бонд подумал, что, осмотрев трость, Лейтер поймет, почему Бонд устроил это представление. Он вновь повернулся к столу и тихо постучал пальцем, давая понять, что готов начать игру.

13. «Шепот любви и ненависти»

— La partie continue, — громко объявил шеф-департи. — Un banco de trente-tieux millions. [Партия продолжается. На банке тридцать два миллиона (фр.)]

Зрители вытянули шеи. Намбер сильно стукнул ладонью по сабо. Затем, как будто задумавшись, достал свой флакончик с ортедрином и сделал несколько глубоких вздохов.

— Животное, — буркнула сидящая слева от Бонда миссис Дюпон.

Бонд вновь ощутил прежнюю ясность мыслей. Он чудом избежал страшного выстрела. Спина еще помнила, как упиралась в нее трость, но эта борьба с «корсиканцем» помогла ему забыть о недавних переживаниях после проигрыша.

Зрители все еще посмеивались над Бондом. Игра по меньшей мере на десять минут была из-за него прервана, случай беспрецендентный в солидном казино; но теперь в сабо его ждали карты. Они не должны обмануть. Он чувствовал, как сильно забилось сердце в ожидании того, что произойдет.

Было два часа ночи, но в казино было многолюдно. Кроме множества людей, собравшихся вокруг большого стола, продолжалась игра за тремя карточными и тремя рулеточными столами.

За большим столом воцарилась тишина. В этот момент откуда-то издалека донесся голос крупье: «Neuf. Rouge gagne, impair et manquec». [Девять. Красное, нечет и манк выигрывает (фр.)]

Это было как предзнаменование. Кому? Ему или Намберу?

Две карты плыли к нему по зеленому морю. Как спрут, притаившийся за камнем, Намбер следил за ним с другого конца стола. Бонд спокойно протянул руку и придвинул карты к себе. Не этим ли картам так сильно радовалось, уловив предзнаменование, его сердце? Девятка? Или восьмерка на худой конец?

Он заглянул в карты, спрятал их в ладонях, желваки свело судорогой, так сильно он сжал зубы. Все тело напряглось, повинуясь инстинкту самосохранения.

Это были две дамы, обе красной масти.

Они игриво смотрели на него с картинок. Худшего расклада быть не могло. Ни одного очка. Ноль. Баккара.

— Карту, — сказал Бонд. Он изо всех сил старался не выдать интонацией охватившего его отчаяния. Намбер буравил его взглядом, пытаясь догадаться, что он задумал. Банкомет неторопливо открыл свои две карты. У него были король и тройка черной масти: всего три очка.

Бонд выпустил долгую струйку дыма. Еще не все было потеряно. Настал момент истины. Намбер постучал по сабо, извлек карту, карту судьбы для Бонда, и медленно ее перевернул.

На столе лежала девятка, долгожданная девятка червей, карта, которую цыганки называют «шепот любви и ненависти». Для Бонда она означала безусловную победу.

Крупье тихонько подтолкнул ее вперед. Намберу эта карта не говорила ничего. У Бонда мог быть туз, в таком случае у него баккара. Или двойка, тройка, четверка и даже пятерка. Тогда максимум, что он мог иметь с этой девяткой, было четыре очка.

Ситуация, когда у банкомета на руках три очка и при этом он сдает девятку, одна из самых спорных в баккара. Шансы почти равны, возьмет банкомет еще карту или нет. Бонд предоставил Намберу право немного помучиться. Поскольку его девятка могла быть нейтрализована лишь в том случае, если банкомет сдает себе шестерку, можно было раскрыть свои карты. Если бы это была обыкновенная партия.

Карты Бонда по-прежнему лежали без движения: две красные «рубашки» и открытая девятка червей. Намберу девятка говорила правду, которая не отличалась от любой возможной лжи. Все решали две загадочные карты.

Пот заблестел на крыльях крючковатого носа банкомета. Он облизал высохшие губы, посмотрел на карты Бонда, потом на свои, снова на карты противника...

Вздрогнув всем телом, он вытащил из сабо еще одну карту. Перевернул. Все за столом подались вперед. Прекрасная карта: пятерка.

— Huit a la banque [Восемь в банке (фр.)], — объявил крупье.

Бонд сидел неподвижно, и Намбер не сдержался и хищно улыбнулся. Он должен был выиграть.

С извиняющимся видом крупье через стол потянулся лопаточкой к картам Бонда. Никто не сомневался, что это был проигрыш. Две дамы легли на сукно.

— Etieneuf. [И девять (фр.)]

Секунду вокруг стола было слышно лишь громкое дыхание зрителей. И вдруг все разом заговорили.

Бонд посмотрел на Намбера. Тот, как в сердечном приступе, откинулся на спинку и замер. Он несколько раз открыл рот, как будто хотел что-то возразить, схватился за грудь. Потом закинул голову назад. Губы у него были серого цвета.

Крупье пододвинул к Бонду огромную кучу жетонов. Вдруг Намбер резким движением выхватил из внутреннего кармана смокинга пачку банкнот.

Крупье быстро пересчитал их.

— Un banco de dix millions [На банке десять миллионов (фр.)], — сказал он и бросил на центр стола десять жетонов по одному миллиону.

«Это ставка на смерть, — подумал Бонд. — Намбер ступил за черту, откуда уже не возвращаются. У него больше нет денег. Он в том положении, в каком был я час назад, и пытается сделать последний шаг, который я тоже сделал. Но если он проиграет, ему никто не поможет, второго чуда не случится».

Бонд сел поглубже в кресло и закурил. Рядом с ним появился столик на колесиках, на котором как по волшебству возникла бутылка «Клико» и бокал. Не спрашивая, кому он обязан этим щедрым подарком, он наполнил бокал до краев и двумя глотками осушил его.

Затем откинулся в кресло, положив руки на стол. Он был похож на борца, выжидающего удобный момент, чтобы начать схватку. Соседи слева молчали.

— Banco [Принято (фр.)], — произнес он, обращаясь к Намберу.

И новые две карты скользнули к Бонду. На этот раз крупье провел их лопаткой так, что они легли в зеленую «гавань» между ладонями Бонда.

Бонд приподнял их правой рукой и, едва заглянув в них, бросил открытыми на центр стола.

— Le neuf, — сказал крупье.

Намбер смотрел на своих двух черных королей.

— El baccara. — Крупье передвинул к Бонду столбик жетонов.

Намбер, не отрываясь, смотрел, как они перемещались туда, где рядом с левой рукой Бонда лежали остальные миллионы, затем медленно встал и молча двинулся к выходу. Он снял с крючка цепочку и, не закрыв за собой проход, пошел сквозь расступившуюся толпу. Зрители смотрели на него с любопытством и испугом, как будто от него веяло смертью. Бонд потерял его из виду.

Пора было уходить. Бонд снял с одного из столбиков стотысячный жетон и отодвинул его в сторону шеф-де-парти. Он холодно прервал его обильные расшаркивания и попросил крупье отнести свой выигрыш в кассу. Другие игроки тоже встали. Без банкомета игра продолжаться не могла. К тому же была уже половина третьего. Бонд обменялся парой вежливых фраз со своими соседями по столу и вышел за загородку к Веспер и Лейтеру.

Все вместе они направились к кассе, когда Бонда попросили зайти в кабинет управляющего казино. Там на столе громоздилась огромная куча жетонов, к которой Бонд прибавил и те, что оставались у него в карманах.

Здесь было больше семидесяти миллионов.

Бонд взял часть, причитающуюся Лейтеру, банкнотами, остальное — около сорока миллионов — чеком «Креди Лионэ». Его горячо поздравили с выигрышем и пожелали видеть в казино снова.