Тверской баскак. Том Четвертый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 48

Приказываю расчетам баллист целить именно туда. Они уже перезарядились, и залп пятилитровыми ядрами вновь заливает песок гнем и дымом. Это ненадолго охлаждает порыв атаки, но подоспевшая на помощь третья линия вновь вселяет в степняков уверенность.

Рубилово идет уже по всей линии вала. Ордынцы цепляются изо всех сил, и я понимаю простейшую аксиому — чем больше их будет наверху, тем меньше стрелков сможет отстреляться, а значит еще меньше врагов скосят арбалетные болты на подходах.

«Врага надо отбросить от частокола во чтобы то ни стало, иначе нам не удержаться! — Решаю я однозначно. — Нужна решительная контратака!»

У меня в резерве четыре десятка москвичей в хорошей броне и шлемах. Строю их в две колонны на самых опасных участках. Это приличная ударная сила, но одной ее будет явно маловато, и я постарался это учесть. Вслед за каждым отрядом дружинников встает десяток стрелков с запасом ручных литровых ядер.

Бойцы уже заведены до предела и в нетерпении посматривают на меня, но я не тороплюсь и жду, пока перезарядятся баллисты и ракетчики.

Передовые волны степной конницы, добравшись до частокола, практически остановились, и в результате идущие следом ордынцы скопились плотной массой на обоих берегах, и этой неосторожностью следует непременно воспользоваться.

Командиры расчетов докладывают о готовности, и я командую.

— Пли!

Ракета пошла на противоположный берег, а два тяжелых заряда с баллист ударили по нашему. Одновременно с разрывами пошла контратака. Двумя бронированными колоннами московские дружинники взлетели на вал и буквально вытолкали прорвавшихся степняков обратно за частокол.

Наступательный порыв ордынцев эта неудача не остановила, и чуть подсобравшись, те поперли обратно, но тут на них густо посыпались ручные гранаты. Несколько десятков разрывов по всему фронту прошлись отрезвляющей огненной волной, и ошалевшие степняки начали откатываться назад. Сначала медленно, пятясь, но когда им вслед ударили арбалетные залпы, побежали, уже не стесняясь.

Выстрелы арбалетчиков становятся все плотнее, и к ним беглым огнем присоединяются и громобои.

«Противник уже за рекой — это пустая трата боезапаса!» — Проносится у меня в голове, и взбегая на вал ору, перекрикивая грохот залпов:

— Прекратить огонь!

Выстрелы постепенно затихают, и в наступившей тишине мне отчетливо слышны стоны раненых и видны лежащие повсюду трупы. Свои и чужие вперемешку!

«Много! Очень много!» — Мысленно скриплю зубами и кричу командирам, чтобы немедленно выносили с поля боя своих раненых и убитых.

— Тяжелых отдельно, тех, кто еще может встать в строй, отдельно!

Тут же ору на ошалевшего полкового лекаря.

— Что ты сам всюду тычешься⁈ Помогай самым тяжелым, а просто перевязать бойцы и без тебя смогут.

Разобравшись с ранеными, принимаю доклады от командиров и понимаю, что ситуация аховая. Почти полсотни убитыми, сотня раненых, ракет осталась одна, зарядов к баллистам на два выстрела, а ручных гранат вообще всего три штуки.

«Даже на еще один такой штурм не хватит!» — Мрачно хмурю брови и, выслушав командиров, поднимаю взгляд на Калиду.

— Ну, что будем делать⁈

Вопрос мой понятен. Мы можем просто отойти от брода и пропустить орду в степь. Все! На этом бой закончится. Степняки не будут нас преследовать, они хотят только одного, вырваться из капкана. Такое решение было бы самым разумным, все-таки у противника до сих пор подавляющее численное преимущество. К тому же всегда можно оправдать себя тем, что орда уже получила незабываемый урок.

Калида молчит долго, словно бы взвешивая все за и против. В этот момент на него смотрю не только я, его ответа ждет Соболь, командиры расчетов и даже московский тысяцкий. В напряженной тишине все замерли в ожидании, а Калида, ни на кого не глядя, наконец решительно выдохнул.

— Негоже нам ворога безнаказанно отпускать. Этим дадим уйти, так за ними другие придут, еще наглее и жаднее. Нет, уж лучше мы здесь поляжем, но татарва поганая пусть запомнит. На Руси их всех ждет только смерть! Всех до единого!

Едва он проронил последнее слово, как Ванькино лицо исказилось от яростного крика.

— Смерть поганым! — Пронесся его рев над все лагерем, и набрав еще больше воздуха он взревел еще яростней. — Твееерь!

— Твееерь! — Подхватили его клич старшины баллист, и даже московский тысяцкий не удержался.

— Твееерь! — Загудел он могучим басом, и тут же ему как эхом ответила вся наша линия.

— Твееерь! Твееерь! — В едином порыве взревело все войско, словно бы отвечая мне: «Сдохнем здесь все как один, но эти твари не уйдут безнаказанно!»

Часть 2

Глава 5

Восемнадцатое июня 1255 года

Солнце уже скрылось за вершиной холма, и воздух наполнился вечерней прохладой. После отбитого штурма весь остаток дня я ждал повторения атаки, но сейчас в преддверии надвигающейся темноты уже стало ясно — сегодня враг больше не полезет, на сегодня ему хватило с головой.

Оба берега и мелководье реки до сих пор завалены трупами степняков. Своих мы похоронили, а вот ордынских мертвяков никто не забрал. Они так и валяются по всему берегу, и похоже, их судьба нашего противника не волнует. Орда отошла от реки и встала лагерем на вершине холма, где-то в трех верстах от нас, и больше не делала никаких попыток даже приблизиться к броду.

Явно, что раньше рассвета движения не будет, но я все равно подзываю Ваньку и указываю ему на противоположный берег.

— Как стемнеет, пошли разведку на ту сторону. Пусть пасут ордынцев всю ночь, мало ли что!

Ночная атака маловероятна, но сюрпризы мне не нужны. Отпустив Соболя, присаживаюсь к костру и с наслаждением вытягиваю ноги. Последние дни вымотали меня до предела, как эмоционально, так и физически.

От огня идет приятный жар, и мое уставшее тело хочет посидеть хотя бы несколько минут просто и бездумно. Полностью расслабиться и ни о чем не думать, не строить никаких планов, а лишь смотреть на огонь и наслаждаться кратким мгновением покоя. Мое тело и разум так хотят этого, но беспокойные мысли не желают с этим считаться. Оставив сегодняшний день, они перескакивают вдруг в далекий Сарай.

«Как там сейчас Иргиль? Последнее послание от нее было аж в январе!»

Воспоминание о девушке сдавило тоской мое сердце. До жути захотелось увидеть ее смеющиеся зеленые глаза, почувствовать прикосновение ее ладони. Скрипнув зубами, гоню прочь эти мысли.

«Тоже мне, нашел время…! — Крою себя за минутную слабость. — Она сильная, и она справится! Другое дело, что твое письмо к ней стало уже неактуальным!»

Эта мысль меня огорчила. Да, мое послание к Иргиль сейчас в пути вместе с торговым караваном, что ведет Куранбаса в Сарай. Вот только в этом году, во время его отплытия, меня в Твери не было, а мое письмо к Иргиль написано еще в марте. В нем я прошу ее уделить особое внимание Берке, все еще рассматривая его как вероятного будущего хана Золотой Орды.

Такие мысли были у меня тогда, а сейчас мне уже абсолютно ясно, Берке нельзя допускать к трону. Он мелочный и злобный «троль», не способный увидеть перспективы за пеленой собственных страстей и обид. Невозможно строить союз с человеком, не умеющим проигрывать с достоинством и не уважающим никого, кроме себя.

«Вот он натравил на Рязань этого дурачка Аланая, а зачем⁈ — В очередной раз недоумеваю я. — Ведь нет же в этом никакого смысла, разве что только чтобы мне насолить! Нет, большой политик так вести себя не должен!»

Чем больше я думаю об этом, тем все более мне становится ясно, что следующей весной придется ехать в Орду самому.

«Если все случится так, как должно случиться, — мысленно прикидываю перспективу, — и вместо безвременно почившего Сартака, трон Золотой Орды займет его малолетний сын Улагчи, то надо будет бросить все силы на то, чтобы „заботливая длань доброго дедушки“ Берке до него не дотянулась!»

На этой мысли усталость все-таки взяла свое, и я, видимо, вырубился. Открываю глаза, вокруг темнота, лагерь спит, и лишь на валу слышна шаркающая поступь дозорных.