Третий шанс (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 45

И сейчас русские моряки не думали, что находятся в Желтом море, а не Черном или Балтийском — они героически сражались, а что им оставалось делать, когда рядом пали убитыми их товарищи. Только убить врага — для каждого офицера и матроса война превратилась в глубоко личное дело. И накрутить хвост «макакам», что неожиданно показали острые зубы, становилось желанием каждого, и плевать, что все происходит у далеких маньчжурских берегов — на нас вероломно напали первыми, потопили и повредили наши корабли, а потому держите ответ. А раз мы вас начали бить, то, сама правда за нами, и мы продолжим этим делом заниматься!

А вы утирайте кровавые сопли — поделом вору и мука! Такие суровые и простые законы приняты в каждой русской деревне, вполне понятные неграмотному мужику — «не тронь наших, а то худо будет»!

Адмирал Алексеев был незаконнорожденным сыном будущего императора Александра II, в бытность того цесаревичем, наследником престола. Бастарды имелись у каждого венценосца, да оно и понятно — дело молодое. Но времена царя Петра прошли, и теперь незаконнорожденным детям, имеющим отношение к правящей династии, старались обеспечить положение в обществе, дать образование. Хотя их по происхождению именовали по-русски хлестко — «ублюдки», это во Франции есть галантное слово, не такое обидное и уничижительно-презрительное — «бастард». К тому же в России незаконно рожденных детей венценосные отцы официально не признают, хотя иной раз вступают в морганатические браки, где дети могут получить титулы вплоть до «светлейших князей», таких как «Юрьевские».

Но каково жить в «свете» тем, кто рожден вне такого брака, на ком клеймо «ублюдка» будет до его последних дней⁈

Евгению Ивановичу приходилось всего добиваться в жизни самостоятельно. Однако живой пример всегда был перед глазами — фельдмаршал Петр Александрович Румянцев-Задунайский. Настоящим его отцом был сам Петр Великий, особой разборчивостью в приглянувшихся женщинах первый российский император не отличался. А мужья ему не перечили в «увлечении» их женами, мозгов в головах хватало — а то бывали прецеденты, когда эти самые головы отрубались топором на плахе.

Так что военная карьера для «ублюдков» «правящего Дома» всегда складывалась — достигали вторых чинов в «табели о рангах». И поддержка тоже была, пусть и негласная — то, что многие офицеры достигали за несколько лет службы, Евгению Ивановичу удавалось пройти за год-два. И достиг чина полного адмирала и стал первым наместником Дальнего Востока, каковых в России всего-то три, еще на Кавказе и Польше. Да и подвыпившие великие князья «Владимировичи» порой наедине именовали его «дядей», прекрасно зная о происхождении, да и сам государь-император, общаясь с ним наедине, вел себя вполне по-родственному. Не подчеркивал, конечно, но давал понять что все прекрасно понимает — грешен был его покойный дедушка, убитый бомбой народовольца Гриневицкого, даже овдовев на старости лет в новый брак вступил, со своей давней возлюбленной.

Однако всего этого Евгению Ивановичу было мало — с годами амбиции только росли, ему хотелось «признания» всего Дома Романовых, пусть и неофициального, но вполне всем понятного. А это чин «генерал-адмирала», который присваивали только великим князьям, поставленных во главе Морского Ведомства. И заполучить его шансы были, потому и возился тут с «Владимировичами», что представляли правящих «Александровичей», да налаживал отношения с «Николаевичами». Вот только «Константиновичи» ослабели влиянием — их «задвинули». А вот с «Михайловичами» было трудно — старый фельдмаршал еще жив, а его сын Александр Михайлович, женатый на сестре царя, сам метит в генерал-адмиралы…

— Победа нужна, победа! Так их, Степан Осипович, мы их вместе додавим, будут впредь знать!

Странно, но сейчас он воспринимал себя с отпрыском бывшего нижнего чина, «боцманским сынком», как язвили выходцы из «столбовых дворян», заедино, связанные одним долгом, и одной целью. Как и с генералом Куропаткиным, чей дед вообще был крепостным. И впервые осознавал, что втроем они могут добиться многого, куда большего, чем в одиночку. Да и не одни они, сами по себе — за ними многие, большинство стали дворянами благодаря службе. А это полки и дивизии, корабли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Чего-то меня не туда понесло в мыслях, — пробормотал Алексеев и встряхнул головой. Все излишнее словно ветром унесло, он вернулся в сражение, взглянув через мощную оптику бинокля на флагманский броненосец Того — «Микаса» имел свои три пушки наведенными на «Цесаревич», четвертый башенный ствол превратился в «обрубок» толстого такого «бревна». Вражеский корабль дал очередной залп, Евгений Иванович даже не прижмурился, привык уже, хотя поначалу смотреть вот так в глаза самой смерти, которые приняли облик орудийных жерл, было жутковато. Два снаряда пошли перелетом, чуть не зацепив надстройки и трубы, зато от попадания третьего русский броненосец сильно встряхнуло.

— Нет, но какой он резвый оказался, ваше превосходительство — его «Полтава» догнать не может. И ведь что твой рысак начал по манежу скакать, и не угонишься!

Контр-адмирал Витгефт дрогнул голосом, потеряв свою хваленую выдержку. Японские «подранки» предприняли хитрый маневр, неожиданно разделившись — «Фудзи» заспешил к кораблям Того, а вот «Адзума» попробовала уходить к крейсерам Камимуры, что вели бой с броненосцами Макарова. И теперь Иессену предстояло выбирать, в кого разрядить орудия главного калибра, памятуя про известную поговорку о погоне за двумя зайцами. Но видимо, уроженец Лифляндской губернии о ней знал, и сделал практичный вывод, что топить нужно слабейший из кораблей в первую очередь, а там действовать по ситуации — и два русских броненосца открыли огонь по отползающей от них «Адзуме». Но «француженку» быстро настигли и стали незамедлительно охаживать из восьми стволов главного калибра, пустив в ход и всю шестидюймовую артиллерию.

Море вокруг броненосного крейсера буквально вскипело от многочисленных всплесков — броненосцы старались сблизиться на десять кабельтовых, тогда их двадцатипудовые снаряды просто начнут проламывать стальные плиты. Алексеев все хорошо рассмотрел, и это было самое приятное для него зрелище — нет ничего лучше, чем видеть, как при тебе расстреливают вражеский корабль, всаживая в него залп за залпом практически в упор. И видимо на «Адзуме» накопилось за два дня боев достаточное количество повреждений, к тому же ни один броненосный крейсер, даже такой хорошо защищенный, не может сражаться сразу с двумя броненосцами. Единственное спасение в бегстве, вот только что делать, если хода нет как такового, и корабль еле ползает по кипящему от снарядных всплесков морю.

И когда в атаку ринулись «соколы», выскочив из-за русских броненосцев, по ним стреляло всего несколько уцелевших противоминных пушки и ни одной главного и среднего калибра — артиллерия была полностью выбита. И столб от попадания торпеды стал своего рода сигналом для японского флота — тот сразу увеличил ход, стараясь разорвать дистанцию. Да оно и понятно, адмирал Того все это время крутился как узник возле столба, прикованный к нему крепкой железной цепью. Но теперь оковы пали, и у Алексеева возникло ощущение, что японский командующий принес своего рода ритуальную жертву, которой было нельзя пренебречь. Так поступает человек, бросающий кость голодной собаке со словами — «на, подавись».

— Ваше высокопревосходительство, «Фудзи» стал в строй третьим, за «Ясимой». Отряд отвернул к зюйду, Крейсера Камимуры прекратили бой с отрядом вице-адмирала Макарова.

— Вижу, — пробурчал недовольно Алексеев, всматриваясь в бинокль. Но то была видимость — адмирал был неимоверно рад, что удалось добить вражеский корабль и японцы отвернули к югу, быстро завершая перестроение в две кильватерные колонны — в одной четыре, в другой шесть кораблей. Причем заметно прибавили ход, демонстрируя нежелание продолжать сражение. Да и к чему, если нет цели и велики повреждения. Но они быстро отремонтируют свои корабли, а вот в Дальнем и Порт-Артуре работы затянутся надолго, так что лишние повреждения и русским кораблям не нужны. Вот только Степан Осипович упрям, и нужно воззвать к его рассудку, и нет ничего лучше, чтобы отдать от своего имени предложение.