Доска Дионисия - Смирнов Алексей Константинович - Страница 39

«Вернуть улетевшие деньги, вернуть любой ценой». Он кончил плакать, биться головой об пол. У него созрело решение: «Надо обратиться в милицию. Да, в милицию. Приедут люди в сапогах и фуражках, схватят Аспида, отнимут у него доску, вернут ее ему, и он получит через два дня свои деньги».

Он, хитрый изворотливый Орловский, от чувства оскорбленной жадности явно поглупел. Ох, не надо было бы ему обращаться в милицию, лучше было бы лечь в постель, обложиться мокрыми тряпками, приложить компресс из бодяги и отлежаться, а отлежавшись, забыть, что его избили, что у него отняли икону, дав к тому же еще ею по голове, и снова заняться своими делами, наверстать потерянное. Но человек, когда им движет страсть, неразумен. И пример Орловского подтверждает это положение. Не всегда страсти человека сливаются с каким-нибудь мощным общественным потоком, выносящим его на поверхность. Увы! В жизни страсти чаще заволакивают страстного индивидуума на дно.

Орловский увидел в зеркале свое заплаканное окровавленное лицо. «Да, впечатляюще». Он не стал ни приводить себя в порядок, ни косметировать ушибы. Он стал звонить в милицию, сам удивляясь жалкости и униженности своего голоса. Пока он рассказывал, как его ограбили, избили трое бандитов, в его ушах все время звучал голос Ивана Семеновича Козловского: «Обидели юродивого… отняли копеечку».

Приехавшие милиционеры были серьезны, дотошны, записывали показания, искали отпечатки пальцев на вещах, составляли протокол. «Только что собаку не привезли».

То, что Орловский был пенсионер и жил на пенсию в сорок рублей, несколько удивило немолодого капитана милиции с многочисленными орденскими планками на кителе. С большим сомнением он поглядывал на коллекцию магнитофонов и транзисторов, на арабскую мебель, обтянутую парчой, на фотографии девиц без лифчика в золоченых рамах.

— Неплохо живете. Наверно, имеете еще какие-нибудь иные доходы кроме пенсии? — не выдержал капитан.

Орловский стал рассказывать о своем участии в реставрации храмов. Капитан стал строго спрашивать, где и когда Орловский приобрел украденную у него икону. Только тут Орловский понял, как он сглупил, обратившись в милицию. Нет, не мог он говорить, что икону он купил у Аспида за четыреста рублей два месяца назад, а теперь решил продать за три тысячи и что Аспид решил восстановить «справедливость».

«А что, если они опечатают мою квартиру, найдут сейф? А что, если они еще найдут спрятанные в белье доллары? Нет, теперь машину не остановишь».

В квартире стало совсем многолюдно. Кроме трех милиционеров появилась еще и молодая красивая докторша из „неотложки“. Орловского положили на диван, промыли рану, забинтовали голову.

Через час был арестован Аспид — он не ждал от Орловского такой глупости, как обращение в милицию, — «милые ругаются — только тешатся». Икону Дионисия он не успел увезти ни на одну из своих конспиративных квартир, где обычно совершались иконные сделки. Доска была в его гараже. Вместе с Аспидом был взят второй участник карательной экспедиции — Джек. В квартире Аспида был сделан обыск. При допросе Джек проявил излишнюю злобу и весьма многое рассказал об Орловском. У следователя, снимавшего показания, не без оснований осталось впечатление, что Орловский пострадал при дележе какой-то незаконно приобретенной добычи, в результате была опечатана и квартира пострадавшего. Дионисий же в машине, перегороженной решеткой, перекочевал на Петровку — совершился еще один этап перемещения шедевра. На этом этапе Дионисия эскортировали двое людей в форме.

Анна Петровна долго мучилась в собственных неясностях. Несомненно, Дионисий стоит не три тысячи, а намного больше, так что выгода предстоящей сделки была несомненна. Но, с другой стороны, морально-этическая сторона дела ее совершенно не устраивала. Она искала Дионисия для того, чтобы передать его в музей, чтобы его видели все, кто любит живопись великого мастера. И вдруг все ее поиски оборачиваются ее личной сделкой с темным дельцом. Но как быть иначе? Если же она придет в музей и скажет: «Есть подлинный Дионисий, он в руках преступных личностей, дайте мне под расписку три тысячи, и я его вам привезу», — то ей ответят: «У нас нет таких свободных денег, мы не даем их под расписку, без решения экспертной комиссии мы ничего не приобретаем для музеев у частных лиц, а даже если и приобретаем, то выплачиваем деньги не сразу, в через несколько месяцев».

Сняв свои полторы тысячи с книжки, она стала обзванивать знакомых, прося у них в долг. Она уже знала, что дело будет долгим, а потому просила не более трехсот рублей сроком на три-четыре месяца. Как она будет расплачиваться, она не знала, да и не хотела знать. Когда вопрос был в принципе решен и не хватало только ста рублей, она решила повидать Андреевского.

Федор Федорович, услышав ее голос, сразу спросил:

— Нашли?

— То-то и беда, что нашла.

Андреевский пообещал заехать за ней на машине. Он ехал в издательство на встречу со злым редактором его книги, усердно причесывающим его стиль.

— Под бокс, под бокс выстригает, под полечку не желает. Почему многие редакторы так похожи на сельских парикмахеров, знающих только одну стрижку?

Андреевский дома ходил в рваном, черном, проношенном до дыр пиджаке, а, выезжая в издательство, одевался вышедшим из моды английским джентльменом.

Анна Петровна выложила ему все, что с ней произошло.

— Вот что. То, что вас навел на верный след Канауров, не случайно. На этого проходимца Орловского Канауров за что-то зол. Как вам все-таки не противно копаться в подобных человеческих нечистотах? Археологу надо разгребать щеточкой человеческие захоронения, по крайней мере, пятисотлетней давности, а более свежий мемориал ему противопоказан — еще воняет. Вы знаете, есть такая игра — «холодно-горячо». С вашим Дионисием горячо на явную уголовщину. Я почему-то за вас боюсь. К старости делаешься довольно безразличным ко многим людям, но не ко всем. Не поеду я сегодня к редактору, к тому же все его поправки — чушь собачья. Моим стилем был доволен Луначарский, а на то, что некий товарищ Поповкин хочет меня перекроить на свой лад, мне наплевать. Поехали, дорогая, к Канаурову. Без советов этого жуликоватого эстета нам не обойтись. Не видал я его лет тридцать с небольшим, но общие воспоминания найдутся. Он всего лишь лет на десять меня моложе. Не звоните, нагрянем так, без предупреждения.

Канауров встретил их радостно, как будто ждал визита. Оживление Канаурова было несколько странного свойства, и те, кто хорошо его знали, всегда это подмечали. Если кто-нибудь из его близких знакомых умирал или же попадался в руки правосудия с неопровержимыми уликами, то Канаурова охватывала какая-то радостно-суетливая истерия. Он бегал по комнате, хрустя пальцами, смеялся без причины, внешне даже молодел. Суть этой эйфорической истерии была проста: «Не я, не я умер, не я попался». Чем крупнее и непригляднее был скандал, чем трагичнее была смерть, тем больше оживлялся Канауров.

«Любопытная встреча», — думала Анна Петровна, приглядываясь к тому, как Андреевский и Канауров вспоминали события тридцатилетней давности.

Канауров вспомнил:

— Как мы давно с вами не виделись, профессор! Да, да, вы мало изменились. Помните эту историю с портретом Фердинанда Боля? Да-а-а, история, однако, была. Впрочем, у нас, коллекционеров, все время истории. Одна история кончается, другая начинается. Как мило, что вы приехали вместе. Простите… я забыл ваше имя-отчество… Федор Федорович. Ах, да, да, у меня есть ваши книги. Прекрасный благоуханный стиль. Вы единственный из современных искусствоведов могли бы печататься в «Старых годах». Вот, посмотрите, какой прекрасный Тархов, я его на днях приобрел. Я ценю его не меньше Грабаря. Ну, а для вас, милейшая Анна Петровна, у меня есть па-а-а-трясающие новости. Орловский, наконец, попался! У него опечатали квартиру! Ту самую доску, которую вы искали, он продал каким-то спекулянтам за восемь тысяч. Каков жук! И есть же такие люди, которые могут сразу отвалить такую сумму! Страшно подумать! Тут не знаешь, где пятьсот рублей нa крохотный этюд наскрести, а тут восемь тысяч… Ну, об этом узнали какие-то жулики, у которых он за бесценок, за какие-то гроши купил эту доску. Они на него напали, проломили голову. Вмешалась милиция, громил схватили, а у Орловского опечатали квартиру. Мне буквально только что звонил один верный человек, который все знает. А Орловский в больнице, у него произошло что-то вроде инфаркта от расстройства, да и голова вся разбита.