Книга, в которой исчез мир - Флейшгауэр Вольфрам - Страница 16

Между тем дальше не произошло решительно ничего. Разбойники обыскали своих жертв, но за исключением агатового перстня, который слишком вызывающе красовался на пальце купца, они ничего не взяли.

Однако само ужасное нападение этим отнюдь не закончилось. Пассажиры услышали, что разбойники выпрягли лошадей. В первый момент людям показалось, что на них напали не разбойники с большой дороги, а конокрады. Но пассажиры ошиблись — последовала яркая вспышка, и то, что разыгралось после этого перед их глазами, стало столь устрашающей загадкой, что даже много дней спустя они так и не смогли понять, почему стали целью такого бессмысленного нападения. Пламя стремительно охватило почтовую карету. Купец издал крик отчаяния, видя, как его поклажа, уложенная на крышу экипажа вместе с остальным багажом, становится жертвой огня. Вскоре пламя пожрало карету, и на ее месте осталась лишь куча дымящегося пепла, из которого кое-где торчали уцелевшие раскаленные металлические части.

Полиция допросила жертв нападения, но те были настолько сильно испуганы, что не смогли описать внешность разбойников. Задолго до того, как колымага сгорела наполовину, нападавшие незаметно скрылись, ничего не похитив у пассажиров.

11

Вслед за Циннлехнером Николай шел по неосвещенным холодным коридорам замка. Он не имел ни малейшего понятия, где они находятся, но аптекарь, казалось, знал все самые укромные уголки замка. Вдруг Циннлехнер остановился и открыл дверь, незаметную на фоне деревянной обшивки стены одного из залов. Врач и аптекарь вошли в дверь. За нею оказалась узкая крутая лестница, ведущая наверх. Николай с большим трудом начал взбираться по высоким ступенькам. К счастью, путь оказался недолгим, и через несколько мгновений Циннлехнер открыл еще одну дверь.

— Идите вперед, — сказал аптекарь, — мне надо привести в действие механизм, иначе дальше мы не пройдем.

Оказавшись в каком-то помещении, Николай сделал два шага и в нерешительности остановился. В первый момент ему показалось, что они вошли в часовню. На всех стенах были видны изображения святых. Окна были закрыты тяжелыми занавесями. Николай быстро взглянул на тело графа, лежавшее на ложе у противоположной стены. Врач подошел к ложу, снял одеяло с тела и — чтобы лучше видеть — поставил ближе две из четырех свечей, стоявших возле ложа. Очевидно, слуги, перенесшие тело умершего графа из библиотеки в спальню, выпрямили труп, который уже не казался окоченевшим.

Циннлехнер не сдвинулся с места и остался стоять возле двери.

— Подойдите поближе, — прошептал Николай, — мне потребуется ваша помощь.

Циннлехнер преодолел неприятное чувство и приблизился к Николаю.

— Обнажите свой торс и ложитесь рядом с покойником, — спокойно произнес Рёшлауб.

— Как вы сказали? — заикаясь, пролепетал аптекарь.

— Да, по-другому ничего не получится. Мне нужно сравнить грудную клетку здорового человека с грудной клеткой покойника.

Циннлехнер уставился сначала на труп, потом снова поднял взгляд на врача.

— Я должен… лечь рядом с покойным?

Николай между тем решительным движением освободил от одежды торс графа.

— С вами не случится ничего плохого. Я мог бы, конечно, все вам сначала объяснить, но такое объяснение займет гораздо больше времени, чем демонстрация. Прошу вас, сделайте это и ничего не бойтесь.

Аптекарь, однако, продолжал пребывать в нерешительности.

— Но что вы собираетесь делать?

— Я выслушаю, отчего умер этот человек, — ответил Николай.

— Выслушаете?..

— Да. Дело в том, что мы не имеем возможности его вскрыть. Но мы можем использовать красноречие вашего тела, чтобы проникнуть за стену молчания тела усопшего. Прошу вас, разденьтесь, ведь скоро настанет утро.

Скрепя сердце Циннлехнер снял куртку и рубашку.

— Но это не опасно?

— Нет, это не опасно, ручаюсь вам. Я узнал эту методу от одного из учеников ее изобретателя и испробовал ее на многих больных.

— Но здесь нет больного. Этот человек мертв.

— На самом деле это совершенно не важно.

Циннлехнер немного помедлил, но потом все же лег рядом с трупом.

Рёшлауб внимательно осмотрел аптекаря. По комплекции он намного уступал графу, но врач был в целом удовлетворен осмотром.

— В том, что касается относительного распределения тканей в теле, вы очень похожи на графа, и это хорошо. Это нам поможет.

Он видел, что Циннлехнер не имел ни малейшего представления о том, что подразумевал Николай под относительным распределением тканей. К тому же по телу аптекаря пробежала дрожь отвращения, когда он случайно коснулся плечом холодного, как лед, мертвого тела. Циннлехнер в ужасе дернулся в сторону. Николай улыбнулся и протянул аптекарю платок.

— Вот, прикройте грудь.

После этого он вторым платком прикрыл грудную клетку графа и склонился над ним.

— В средние века медицину не относили к семи свободным искусствам. Известно ли вам это?

Циннлехнер отрицательно покачал головой. Собственно говоря, это его не слишком сильно интересовало.

— Медицину не считали настоящей наукой, — продолжал Николай. — И знаете ли вы, какой окольной дорогой медицина получила доступ в университеты?

Он дважды легонько стукнул по грудной клетке покойного.

— С помощью музыки. Здоровье — это музыка организма. Древние хорошо это знали. Закон гармоничных отношений управляет всеми движениями внутренних органов. Болезнь — это не что иное, как диссонанс. Вы слышите, как ужасно звучит это тело?

Он принялся выстукивать грудную клетку трупа в разных местах. Потом он проделал то же самое на грудной клетке аптекаря. Тот смотрел на Николая ничего не понимающим взглядом.

Николай пояснил:

— Грудная клетка — это полость, в которой расположены органы. Различные размеры и положение органов приводят к тому, что тональность звучания грудной клетки различна в разных ее отделах. Когда я выстукиваю здесь, то слышится ясный тон. Если же я выстукиваю здесь, где расположено сердце, то резонанс становится глуше. Слышите?

Циннлехнер неуверенно кивнул.

— Принцип очень прост, — снова заговорил Николай. — Ауэнбруггер развил этот метод шестнадцать лет назад, работая с больными и трупами умерших. По различию в отзвуках можно судить о состоянии органов, расположенных в этой полости.

Циннлехнер недоверчиво вскинул брови.

— Ауэнбруггер? — спросил он.

— Вы все еще не верите мне, — сказал Николай, — но тем не менее вы не сомневаетесь в непогрешимости Фогеля из Геттингена или Бальдингера из Йены.

Выражение лица Циннлехнера красноречиво свидетельствовало о том, что он никогда не слышал об этих прославленных докторах.

— Фогель и Бальдингер — известные профессора медицины, что, однако, не помешало им без проверки с пренебрежением отмахнуться от этого метода. Они сравнивали его с суккуссиями Гиппократа, чем выдали свое полнейшее невежество. Не следуйте дурному примеру этих профессоров, господин Циннлехнер. Просто слушайте и доверьтесь своему здравому смыслу.

Циннлехнер постарался забыть, что лежит рядом с трупом, и сосредоточился на звуках, которые производил Николай, легонько постукивая по его груди, а потом по груди покойника. Через непродолжительное время на лице аптекаря появилась изумленная улыбка. Таинственные шумы были то короткими и ясными, то — над какими-то образованиями — притуплялись, становясь глухими. Через несколько минут Циннлехнер начал различать и более тонкие нюансы. Он прислушивался к этим звукам, как к диковинной, незнакомой ему музыке.

— Вы правы, — произнес он тихо, — это очень трудно выразить словами. Да, знаете, у меня возникло такое ощущение, словно невидимая рука касается изнутри грудной клетки. Какое странное открытие.

— Превосходное сравнение, — ответил Николай и вновь принялся с особой тщательностью выстукивать грудь умершего.

— Вы слышите? — спросил он после довольно долгого молчания. — Я улавливаю глухой звук, выстукивая почти всю правую половину грудной клетки.