По шумама и горама (1942) (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 26

А они как разгрузка пушек закончилась, прямо на наш пароход собрались. И вот гадом буду, один из них тот, которого я в Крупани от расстрела спасал. Только форма у него диковатая, вроде как югославская, но фуражка русская и кокарда на ней русская. Погоны вроде русские, но петлицы вообще не пойми какие и, похоже, погоны носят только для форсу — у начальника они лейтенантские, с тремя звездочками, у двух из подчиненных капитанские, с четырьмя, а еще у одного вообще не пойми что — один просвет и без звездочек в принципе. Вроде у полковника звезд не должно быть, но у полковника два просвета, а с одним кто? Штабс-капитан, наверное, или ротмистр какой.

Откуда они здесь, если не из эмигрантов? А если из эмигрантов, то надо свою рожу, пусть в очках и с перекрашенными волосами, спрятать подальше — не дай бог кто из них кадета Сабурова опознает.

Метнулся в нашу крохотную каютку на троих и всю дорогу сидел безвылазно, и Марко тоже от греха не давал выходить — один раз его за меня приняли, хватит, на берега мы из иллюминатора посмотрим.

Как прошли Белград с одинокой рекламой «Тунсграма» на прибрежном доме, как продрались сквозь скопление барж и сваебойных паромов на строительстве моста через Саву, господа офицеры вышли покурить на главную палубу, прямо у нас над головами.

— Все не возьму в толк, Юрий Венедиктович, на черта нам эти пукалки? Тридцать семь миллиметров, это же курам на смех!

Ага, не обознался я, старый знакомый.

— Считается, Михаил Борисович, что это противотанковые орудия.

— Вот именно! А где у наших противников танки? Вы хоть один видели? Бандиты в лучшем, то есть худшем, случае, — со смешком поправился невидимый собеседник, — имеют бомбометы, а про танки ни слуху, ни духу!

— Было сообщение, что в Ужице, на тамошней оружейной фабрике, блиндировали автомобиль.

— И вот ради одного камиона в каждый полк вводят батарею? Лет десять тому назад они, может, и были хороши, с раздвижными станинами, полуавтоматические, но сейчас-то зачем?

— Пусть танков нет, но бризантной гранатой вполне можно подавить пулеметное гнездо, — философски заметил Юрий Венедиктович.

— Помилуйте, вы же отлично знаете, что «Шкоды» эти могут стрелять только прямой наводкой, с открытой позиции, эффективно метров на семьсот! А с такого расстояния и пулемет обратно добьет!

Сверху посыпался пепел, но я продолжал слушать.

— Не всякий, Михаил Борисович, не всякий. На семьсот метров только станковый и достанет.

— Да уж больно цель крупная получается — пушка, семь человек расчета, ящики зарядные…

— Будем учиться скрытно выдвигаться на позиции, маскировать орудия, поражать первым выстрелом.

Наверху помолчали, а потом незнакомый голос продолжил:

— Вы как хотите, а я думаю, что нам господа германцы старье спихнули. Ну сами посудите, куда с этим калибром против современных танков? Тем более, как говорят у Советов есть монстры, которых и трехдюймовки не берут!

— Я так думаю, Михаил Борисович, что с пушками всяко лучше, чем без них.

— Ну, вы артиллерист, вам так думать положено. Но посмотрите, в расчеты набирают самую лучшую молодежь, самых крепких и сильных!

— Для старших возрастов нагрузка слишком велика.

— Это понятно, но мне кажется, что более эффективно дать тем же юнкерам пулеметы.

— Я так думаю, дали чем богаты.

— Вот-вот. Спихнули старье, а в отчеты, как обычно, напишут «создано четыре артиллерийские батареи».

— Ну, штабные, Михаил Борисович, во всем мире одинаковы.

Наверху невесело посмеялись, мимо пролетели и плюхнулись в воду два окурка, простучали каблуки по палубе и все стихло.

Значит, по батарее на полк… Сколько там выгружали? Дюжину? То есь, три или четыре орудия на полк, надо бы при случае сообщить нашим.

«Королева» тем временем неспешно двигалась вверх по Саве, до одури похожей на Оку где-нибудь под Муромом — равнинная река, с множеством островков и стариц, извивов и поворотов, заметно удлиняющих путь. Пароход шел по бакенам и створным знакам на берегах, река то разливалась на полкилометра, то сжималась вдвое, а мы так и сидели внизу, разве что в гальюн выскакивали, предварительно осмотревшись.

А над нами время от времени курили господа офицеры и Юрий Венедиктович, как более опытный, просвещал новичка Михаила Борисовича относительно реалий Русской Охранной Группы, как официально именовалось соединение.

— С местными отношения как?

— Прекрасные, просто прекрасные!

— Однако, как это удалось?

— И очень просто, — наверху возникла короткая пауза, наверное, на одну затяжку. — Каждому взводу выдают деньги на питание, юнкера выбирают повара и артельщика, тот закупает продукты, вот и весь секрет.

— Погодите… а, вы платите за продукты?

— Ну да. Партизаны отбирают, сербская стража отбирает, мы платим, население довольно. Черт, потухла, — раздосадованно закончил спич Юрий Венедиктович.

Даже сквозь плеск волн я услышал возню, скрип колесика зажигалки, а секундой позже потянуло тонким запашком бензина.

— Черт, еще и кремень искрошился…

— Вот, возьмите мою. А что насчет соседей с того берега?

— Усташей?

Слушавший вместе со мной Марко напрягся.

— Да, хорватов.

— Как сказать, — задумался Юрий Венедиктович, а потом отрезал, — сволочи они все. Сволочи и подонки.

— Почему? — оторопел Михаил Борисович.

— Звери и нелюди. Мы уже не застали время, когда они живыми скидывали в Дрину связанных попарно сербов, но по сей день, когда кто-либо пытается перебраться на нашу сторону, они гонят их и расстреливают.

— Святый Боже…

— Постоянно охотятся за людьми на нашем берегу. Две недели тому назад, перед отъездом в отпуск в Белград, на нашем участке застрелили сербку, работавшую на огороде.

— Но… это же…

— На следующий день обстреляли ездовых, поивших лошадей.

— И что, командир дружины ничего не предпринял?

— Почему же. Вызвал начальника усташской заставы и выдвинул своего рода ультиматум — еще один выстрел и мы разнесем пулеметами их штаб.

— Помогло?

— На нашем участке обстрелы прекратились. А на других сотни прикрывают переправы, если сербы хотят перейти на наш берег.

Скрипнули сапоги, собеседники неторопливо удалились. Белый как мел Марко со сжатыми кулаками сел на койку, привалился к стене и застыл, глядя в потолок. Только губы его шептали то ли молитву, то ли проклятья.

— Вот так-то, брат, — присел я рядом и обнял его за плечи. — Видишь, никаких диверсий, а непричастных все равно убивают. Просто потому, что они не такие, как эти фашистские твари.

Марко неопределенно хмыкнул.

— Так что даже не задумывайся, сколько раз увидишь, столько раз и убей! — кривенько процитировал я известное стихотворение Симонова.

До конца маршрута досидели, как мышки. Правда, в Шабаце чуть не влетели — мы-то к трапу поскакали как можно быстрее, чтобы со знакомыми не столкнуться, да только там на пристани уже стояла команда юнкеров в ожидании обратного рейса.

Веселые, молодые, здоровые, довольные жизнью. Еще бы, из них сколько лет в кадетском корпусе военных делали и вот — война! Да еще война такая, не слишком настоящая, учебная — без бомбежек и артобстрелов, без танковых атак. Пальнут в сторону усташей раз-другой, плохо обученных партизан пулеметами отгонят, вот и все боевые действия. Зато они в строю наравне с ветеранами Первой Мировой и Гражданской, а порой и выше по должности.

Стояли, ржали и пинались, пользуясь отсутствием начальства, но равнения не теряли, и вот гадом буду — мелькнула среди них малоприятная рожа Левченко.

— Самокатная команда! — раздался до боли знакомый голос полковника Чудинова. — К погрузке!

Юнкера немедленно подобрались, замолкли, подтянули ремни винтовок. Глухо звякнула притороченная к вещмешку каска, стукнули каблуки ботинок.

— Равняйсь!

Пользуясь тем, что юнкера глядели на Чудинова, мы с Небошем быстренько проскочили на причал и даже успели зайти за угол крашенного в голубой цвет домика, выполнявшего функции речного вокзала.