Иудейская война - Флавий Иосиф - Страница 96

8. Замок Антония с двумя галереям и на внешней храмовой площади, западной и северной, образовывал угол. Построен он был на отвесной со всех сторон скале, вышиной в пятьдесят локтей. Это было творение царя Ирода, которым он преимущественно доказал свою любовь к великолепию. Прежде всего скала от самой своей подошвы была устлана гладкими каменными плитами, отчасти для украшения, отчасти же для того, чтобы пытавшийся вскарабкаться наверх или слезать вниз, соскальзывал с нее. Затем перед самым зданием замка подымалась на три локтя стена, внутри [341] которой сам замок возвышался на сорок локтей. Внутренность отличалась простором и устройством дворца; она разделялась на разного вида и назначения покои, на галереи, бани и просторные царские палатки, так что обстановка со всеми удобствами придавала замку вид города, а пышность устройства – вид царского дворца. В целом он имел форму башни, но на своих четырех углах опять был обставлен четырьмя башнями, из которых две были пятидесяти локтей вышины, а две другие, а именно, нижняя и восточная, – семидесяти, так что с них можно было обозревать всю храмовую площадь. Там, где замок соприкасался с храмовыми галереями, от него к последним вели лестницы, по которым солдаты квартировавшего всегда в замке римского легиона вооруженными спускались вниз, чтобы разместившись по галереям, надзирать за народом в праздничные дни с целью предупреждать мятежные волнения. Точно как храм для города, так и Антония для храма служила цитаделью. В ней находился также гарнизон для всех троих{38}. Кроме этого, и Верхний город имел свою собственную цитадель – дворец Ирода. Холм Бецета, как сказано было выше, был отделен от Антонии; он был высочайший из всех холмов и одной своей частью соединен С Верхним городом. Он один заслонял также вид на храм с северной стороны. Так как о городе и стенах я имею в виду еще ниже говорить о каждом в отдельности, то можно пока ограничиться сказанным.

Глава шестая

1. Из вооруженных мятежников города десять тысяч человек, не считая идумеян, образовали партию Симона; они состояли под командой пятидесяти предводителей, над которыми Симон начальствовал как главнокомандующий. Идумеяне, бывшие на его стороне в числе пяти тысяч воинов, управлялись десятью предводителями. Первыми из них признавались в известной степени: Иаков, сын Сосы, и Симон, сын Кафлы, Иоанн, занимавший храм, имел шесть тысяч тяжеловооруженных воинов под начальством двадцати предводителей; кроме того, к нему примкнули забывшие [342] свою прежнюю вражду зелоты в числе двух тысяч четырехсот, руководимые своими прежними вожаками Элеазаром и Симоном, сыном Ямра. Обе эти партии, как выше было замечено, враждовали между собой, а жертвой их распрей был народ, так как та часть населения, которая устраняла себя от участия в их злодействах, подвергалась грабежам со стороны обеих партий. Симон владел Верхним городом и большой стеной до Кидрона; кроме того, в его власти находилась та часть древней стены, которая тянулась от Силоамского источника к востоку до дворца Монобаза (царя адиабинов по ту сторону Евфрата), равно как названный источник вместе с Акрой (Нижним городом) и вся местность до дворца Елены, матери Монобаза. Иоанн же властвовал над храмом и большей частью его окружности, далее – над Офлой и Кидронской долиной. Уничтожив огнем часть города; лежавшую между их владениями, они создали открытое место для своей взаимной борьбы. Ибо даже тогда, когда римляне стояли уже лагерем под стенами Иерусалима, междоусобная война не унималась. Образумившись на минуту после первой вылазки против римлян, они вскоре вновь впали в свою прежнюю болезнь, опять раздвоились между собой, воевали друг с другом и делали все только на руку осаждавшим. Друг с другом они поступали так, что и от неприятеля их не могло ожидать более жестокое обращение, а после их действий в городе никакое бедствие не могло казаться новым; еще до падения города его несчастье было так велико, что римляне могли только улучшить его положение. Я думаю так: междоусобная война уничтожила город, а римляне уничтожили междоусобицу, которая была гораздо сильнее стен; всякую вину можно поистине приписать туземцам, а всякую справедливость – воздать римлянам. Но пусть каждый судит по тому, чему поучают события.

2. В то время, когда город находился в таком положении, Тит в сопровождении отборного отряда всадников объехал его с целью высмотреть удобный пункт нападения на стену. На всех пунктах он нашел затруднения; со стороны глубоких долин стена и так была недоступна; но и на других пунктах наружная стена казалась слишком массивной для машин. Наконец он решил предпринять штурм у гробницы первосвященника Иоанна. На этом месте наружное укрепление было ниже, а второе не примыкало к нему, так как в менее населенной части Нового города укрепления были оставлены в пренебрежении. Отсюда поэтому легко можно [343] было перейти к третьей стене, через которую Тит предполагал овладеть Верхним городом, как через Антонию – храмом, На этом объезде был ранен стрелой в левое плечо друг его Никанор в тот момент, когда он вместе с Иосифом ближе подъехал к стене, чтобы как человек, хорошо известный иудеям, предложить им мир. Из того, что они не пощадили человека, приблизившегося к ним для их же собственного блага, Тит понял, как велико их упорство. Он поэтому с еще большим рвением принялся за осаду, позволил легионам опустошать окрестности города и отдал приказ собрать материалы для постройки валов.

Вслед за этим он разделил войско на три части для работы. В промежутках между валами он выстроил пращников и стрелков, а перед фронтом последних поставил еще скорпионы, катапульты и баллисты с целью отражать вылазки неприятеля против рабочих и попытки воспрепятствовать работам со стены. Деревья все были вырублены, вследствие чего пространство перед городом вскоре обнажилось. В то время, однако, когда отовсюду приносились деревья для валов и все войско усердно занималось работами, иудеи тоже не оставались праздными. Народ, жизнь которого проходила среди убийств и грабежей, теперь опять воспрянул духом: он надеялся вздохнуть свободно, когда его притеснители будут отвлечены борьбой с внешним врагом, и отомстить виновным, если римляне одержат верх.

3. Иоанн из страха перед Симоном оставался на своем посту, несмотря на то, что его войско горело желанием идти навстречу внешнему неприятелю. Симон, напротив, по тому уже одному, что он находился ближе к осадным работам, не бездействовал, а расставил на различных местах стены метательные машины, отнятые у Цестия (11, 18, 9) и у гарнизона в Антонии (11, 17, 7). Эти машины, впрочем, не приносили иудеям существенной пользы, так как они не знали, как обращаться с ними; лишь немногие, научившиеся обращению с машинами от перебежчиков, стреляли из них и то плохо. Зато они метали в рабочих камни и стрелы, делали правильные вылазки и завязывали с римлянами небольшие сражения. Но защитой от стрел служили для римлян построенные на насыпях плетеные кровли, а против вылазок их защищали метательные машины. Ибо все легионы были снабжены превосходными машинами, в особенности десятый легион имел необыкновенно сильные скорпионы и громадные баллисты, посредством которых он опрокидывал стоявших даже на стене, не говоря уже о тех, которые делали вылазки: эти машины извергали камни весом в таланты на [344] расстояние двух стадий и больше; а против их ударов не могли устоять не только передовые воины, непосредственно застигнутые ими, но и стоявшие далеко позади них. Вначале иудеи ускользали от вылетавших камней, так как последние предупреждали о себе своим свистом и были даже видимы для глаз вследствие своей белизны; к тому же еще стражи с башен давали им знать каждый раз, когда машина заряжалась и камень вылетал, выкрикивая на родном языке: «Стрела летит!», тогда те, в которых метила машина, расступались и бросались на землю. При употреблении этой предосторожности камни часто падали без всякого действия. Но римляне, со своей стороны, решили окрасить камни в темный цвет: таким образом они перестали быть видимыми заранее и попадали в цель; один выстрел сразу уничтожал многих. Но несмотря на весь вред, который терпели иудеи, они все-таки не давали римлянам ни единой спокойной минуты для сооружений осадных валов, а денно и нощно всякого рода хитростью и смелостью старались мешать им в этом.