Иудейская война - Флавий Иосиф - Страница 108

4. В пылу негодования Тит еще раз обратился с упреками к Иоанну и его приверженцам: «Не вы ли, безбожники, устроили эту ограду вокруг святилища? Не вы ли на ней воздвигли те столбы, на которых на эллинском и нашем языках вырезан запрет, что никто не должен переступить через нее? Не предоставляли ли мы вам права карать смертью нарушителя этого запрещения, если бы даже он был римлянином? И что же, теперь вы, нечестивцы, в тех же местах топчете ногами тела убитых, пятнаете храм кровью иноплеменников и своих! Я призываю в свидетели богов моего отечества и того, который некогда – но не теперь – милостиво взирал на это место, ссылаюсь также на мое войско, на иудеев в моем лагере и на вас самих, что я вас не принуждал осквернять эти места; и если вы изберете себе другое место сражения, то никто из римлян не ступит ногой в святилище и не прикоснется к нему. Храм я сохраню для вас даже против вашей воли».

5. Когда Иосиф объявил им это со слов Цезаря, разбойники с тираном во главе только возгордились в том чаянии, что не доброе пожелание, а трусость внушила ему это предложение. Тит увидел тогда, что эти люди не имеют сожаления ни к самим себе, ни к храму, и приступил опять к военным действиям, хотя неохотно. Двинуть на них всю армию было невозможно, так как для нее не хватало места. Поэтому он из каждой сотни{6} солдат избрал по тридцати храбрейших, поставил каждую тысячу под командой особого трибуна, самих трибунов под начальством Цереалия{7} и отдал приказ напасть на стражей в девятом часу ночи. И сам он надел доспехи, решившись тоже участвовать в бою, но его друзья удержали его от этого намерения ввиду серьезной опасности. К ним присоединились также военачальники, которые сказали: «Он принесет больше пользы делу, если останется спокойно на Антонии и займет пост боевого судьи вместо того, чтобы сойти вниз и лично руководить сражением, ибо перед глазами своего Цезаря солдаты будут совершать чудеса храбрости». Цезарь дал себя уговорить и объявил солдатам: «Я позволю себе остаться только для того, чтобы быть в состоянии ценить их храбрость; чтобы всякий смелый воин был награжден, а трусливый – наказан; чтобы я, властный карать и возвышать, был вместе с тем очевидцем их заслуг». С этими словами он к упомянутому часу отпустил назначенное в дело войско, а сам отправился на сторожевую башню и стал выжидать событий.

6. Посланное для нападения войско не нашло, как оно надеялось, стражей спящими; последние, напротив, бросились [387] с криком навстречу и немедленно вступили в схватку, на крик передовых караулов и остальные густыми рядами ринулись изнутри. Римляне выдержали первый натиск, тогда задние ряды наталкивались на своих собственных людей, вследствие чего многие терпели от своих соратников, как от врагов. Узнавать друг друга по боевому клику нельзя было из-за смешанного гула обоих сражавшихся лагерей; зрение затемнялось ночью, не говоря уже о том, что одних ослепляла ярость, а других страх, а потому бились они, не оглядываясь, не обращая внимания на то, в кого попадают. Римляне, которые тесно сомкнули щиты между собой и двигались в порядке, меньше страдали от этого хаоса, тем более, что каждый из них знал свой пароль. Иудеи же, которые то рассеивались, то бежали вперед без плана и опять отступали, нередко являлись друг другу неприятелями: отступавшего друга иной принимал в темноте за нападавшего недруга. Словом, больше иудеев было ранено их же соотечественниками, чем римлянами. Только с наступлением утренней зари сражающиеся могли видеть и отличить друг друга; тогда они разъединились и в пространстве: бой принял правильный ход, нападение и оборона последовали в стройном порядке. Но ни одна часть не отступала и не уставала: римляне, занятые мыслями о Цезаре, наблюдавшем за ними, соперничали между собой: солдат с солдатом, отряд с отрядом; каждый надеялся, что этот день, если он храбро будет сражаться, будет для него началом повышения. Смелость иудеев разжигалась страхом за самих себя и за святилище, равно как и присутствием тирана, который одних воодушевлял призывами, других принуждал плетьми и угрозами. Битва же ограничивалась почти все время одним и тем же местом, выходя из его пределов в одну или в другую сторону только краткими промежутками и то не на большие расстояния, ибо ни одна часть не имела места ни для бегства, ни для преследования. Каждая перемена в сражении сопровождалась оглушительными кликами римлян с высоты Антонии, которые то воодушевляли своих, когда они осиливали неприятеля, то призывали их к твердости, когда они ослабевали. Дело походило на бой в цирке, ибо ничто из происходившего в сражении не ускользало от глаз Тита и его свиты. Наконец разошлись бойцы после пятого часа дня, начав битву в девятом часу ночи. Ни одна сторона не привела другой к решительному отступлению – победа осталась нерешенной. Из среды римлян многие отличились в том сражении, а из иудеев наиболее выдвинулись: Иуда, сын Мертона, [388] и Симон, сын Иосифа, из войска Симона; из идумеев – Иаков и Симон, первый сын Сосы, второй – Кафлы; из людей Иоанна – Гифтей и Алексас, а из зелотов Симон, сын Иаира.

7. Между тем остальная часть римского войска после семидневной работы разрушила фундамент Антонии{8} и устраивала широкую дорогу до самого храма. Приблизившись, таким образом, к первой стадии, легионы начали строить валы: один против северо-западного угла внутреннего храма, второй – вблизи северной паперти, между двумя воротами, а из остальных двух – один у западной галереи наружного храма и другой – у северной галереи снаружи. Сооружение этих укреплений стоило, однако, многих усилий и трудов – лесной материал нужно было доставлять за сто стадий, кроме того, римляне часто терпели от неприятельских засад, ибо громадное превосходство делало их беспечными, между тем как иудеи из отчаяния делались все смелее и отважнее. Некоторые всадники, отправляясь за дровами или сеном, оставляли, пока они собирали нужное, своих лошадей на пастбище; иудеи тогда делали вылазки толпами и похищали их. Так как такие случаи повторялись очень часто, то Тит заключил, как это и было на деле, что причина этих потерь лежит больше в небрежности его собственных людей, чем в храбрости иудеев, и решил поэтому строгостью заставить их лучше беречь своих лошадей. Ввиду этого он приказал казнить одного из солдат, лишившегося своей лошади, и этим устрашающим примером сохранил лошадей остальным, ибо отныне эти солдаты более не оставляли их свободно пастись, а словно приросшие к лошадям выезжали для исполнения упомянутых обязанностей. Тем временем храм с сооружением валов был приведен в осадное положение.

8. На другой день после нападения римлян многие мятежники, гонимые голодом, который они не могли утолять уже грабежами, соединились и сделали вылазку в одиннадцатом часу дня против римского стана Елеонской горы. Они надеялись пробиться через него без труда, полагая, что застигнут римлян врасплох, во время их отдыха. Но римляне своевременно заметили их намерение и сбежались с ближайших постов для того, чтобы помешать их переходу через лагерный вал и насильственному вторжению в стан. В завязавшемся ожесточенном бою обе стороны совершали чудеса храбрости; римляне проявляли всю свою мощную силу и опытность, иудеи – свирепую стремительность и неукротимую ярость; первые – по чувству чести, последние – по необходимости. Римляне считали величайшим стыдом для [389] себя дать на этот раз ускользнуть иудеям, когда они уже были окутаны кругом как бы сетью; иудеи же могли надеяться на спасение только в том случае, когда они силой пробьются через шанцы. В отдельности заслуживает упоминания подвиг одного всадника по имени Педаний. Когда иудеи были уже обращены в бегство и оттиснуты в долину, тот налетел на них сбоку во весь опор, схватил на бегу крепкого, вооруженного юношу за пяту и вместе с ним ускакал прочь; так низко он перегнулся через мчавшуюся во всю прыть лошадь, так велика была сила руки и всего его тела и ловкость его в верховой езде. Точно какую-нибудь драгоценность, он принес пленника к Титу. Последний изумился силе всадника, пленника же приказал казнить за нападение на шанцы. После этого он опять отправился к войску, стоявшему возле храма, и подгонял рабочих к скорейшему окончанию валов.