Тайная тетрадь - Бисавалиев Магомед - Страница 16

Наступила весна, люди начали пахоту, а перевал всё ещё был закрыт.

Первыми через Большой Кавказский хребет со стороны Цора сюда приходят олени, только после их прихода идут люди в Цор.

В один день Зураба с голоду пошёл на пашню, выкопал себе земляных груш, корней растений и вечером ел их на веранде. Когда дети Малу услышали, что Зураба что-то ест, прибежали к нему и стали требовать:

— Ле, бичІо, что за жикъ-жвакъ там, что кушаешь?

В ответ Зураба сказал им:

— Если вы утром от меня «две, дами» (налей, положи еду) не услышали, сейчас «жикъ-жвакъ» тоже не должны слышать.

Утром, когда они ели, он бегал вокруг и просил поесть на ломаном джурмутском. Они его прогнали, вот и получили такой ответ вечером.

И поныне на джурмутском диалекте есть пословица: «НокІу две дами риъчІаса, гьеже жикъ жвакъги риълу гуй» (Кто не услышал утром «налей, положи», сейчас «жикъ» то, что я кушаю, не должен услышать).

Зурабу отпустили. Однако он вернулся через пару лет на перевал к чородинским чабанам, объявил куначество. Говорят, в его хурджунах были красное вино и чёрные козлята, чьё мясо сладкое, как сон. Было ли это, мне сложно сказать, может быть, их, чородинцев, творчество, они неплохо сочиняют, — говорит отец и кивает в сторону мамы.

— Было, это всё было, и не только это. Говорят, когда играли свадьбу Зурабы, тамада поднял весь грузинский джамаат за столом и произнёс длинный тост за здоровье матери Малу, и с большим уважением выпили все, — отвечает мама, довольная полной капитуляцией салдинцев, то есть моей и отца.

— Вот такие гъазизаби у них, за здоровье которых грузины поднимают вино, — говорит отец и смеётся.

— И какова судьба самого Малу? — спрашиваю у мамы.

Она не могла ответить ничего конкретного, и тут вмешался отец:

— У себя дома от старости умер он. По их сказкам, в одном из походов его ранили. Пуля попала в лоб. Почему-то она не вошла вовнутрь черепа, и её не извлекли оттуда. Вот такой странный лоб и странная пуля, которую какой-то шейх через 100 лет увидел, стоя у могилы Малу в Чорода, — говорит отец.

Мне не очень интересен был Малу и его история с Зурабой, хотя он мне и предок по матери. Как-то от покойной бабушки слышал я слова оплакивания одного молодого человека, она читала их для себя. Когда я поинтересовался, о ком это, она ответила:

— Это про храбреца — гъазиява ГІалимасул ТІинав.

Вот он был в моей памяти с самого детства, но кроме отдельных обрывков, цельной истории об этом загадочном человеке я не слышал.

Я пытался подвести отца к разговору о нём, но вмешалась мама и повернула к своим предкам, которые были мне менее интересны. А ТІинав и его судьба — это сплошная кровавая вендетта в горских традициях. Он был дерзок и непредсказуем. Как и все храбрецы, он не думал о последствиях, и судьба его безжалостно наказала. За безрассудство и подвиги. Хотя были ли они подвигами? Судите сами.

Набеги в Гуржистан: газават или грабёж?

— ГІалимасул ТІинав, по словам предков, был человеком отчаянной храбрости. Но в этой храбрости было больше безрассудства, нежели трезвого ума и воли. Некоторым его поступкам нет объяснения, — говорит отец.

— Что он не так делал?

— Из того, что я слышал, всё не так делал. Много людей пострадало от его набегов. Не только со стороны грузин, но и с нашей стороны. Как рассказывают, он шёл на чабхъен (набег) с небольшой группой всадников, крал детей, угонял табуны лошадей, отары овец. Понимаю, была война, и с грузинской стороны приходили к нам карательные экспедиции. Но…

Из Тушетии в Джурмут забрать что-то — это полдела. То, что ты забрал, ещё защитить надо. Они ведь за полдня с войском приходили отбить угнанное, и отбивали порой.

Очень часто тушинцы шли походом на нас и наши маленькие аулы сжигали. А бывало, что джурмутовцы страдали не за свои набеги. Пройдут походом аварцы из внутреннего Дагестана в Грузию, так первый удар от разъярённых тушинцев принимали на себя люди, которые ближе к ним. Потому джурмутовцы находились в постоянной боевой готовности.

Были и дипломатические отношения с грузинами. Но для таких, как ТІинав, правил не существовало, они только нападали и портили эти отношения. Он был блестящим наездником, стрелял метко и был хорош в рукопашной. Давла (трофеи) после набега делил честно, не обижал друзей, которые шли с ним вместе на дело, часть оставлял для вакъфу (нужды мусульман), не обделял сирот и бедных.

Вот почему, на мой взгляд, он впоследствии стал почитаемым в джамаате и шахидом. Кормил голодных набегами. Но когда имя его и слава заставили трястись от страха приграничные сёла Грузии, он ослеп от самоуверенности.

Однажды поздней осенью он с другом пошёл на тушинцев, отбил у них отборную отару красивых овец — ярок чёрного цвета тушинской породы, убил чабанов, взял в заложники 14‑летнего мальчика и возвращался в Джурмут.

Это было время, когда джурмутские отары спускались на зимовку в Цор, в горах выпал снег, но перевал ещё не был закрыт. ТІинав хотел успеть до закрытия перевала перейти в Джурмут через Большой Кавказский хребет, продержать там до весны мальчика, а потом вернуть за выкуп, а отара овец — это своего рода садакъа (милостыня) для мусульман за горами.

Но осенью дни короткие. Сумерки настигли их на грузинской стороне, недалеко от места стоянки соседей-чабанов. Чабаны эти — Роз и Ванат, приходились ТIинаву родственниками, они были братьями его жены. Там и заночевали, привязали бичІикІо к дереву, чтобы не убежал, а отару охраняли с оружием в руках по очереди.

Рассвело, и они отправились в путь. Через большие и непроходимые цорские леса поднялись на перевал. Был пасмурный день, на перевале падал снег. Впереди на лошади был сам ТІинав, в середине отару гнал мальчик-грузин, а замыкающим был друг ТІинава по набегу, джарский аварец.

Снег шёл всё сильнее и сильнее, буря усиливалась. В океане снега и бури с трудом можно было разглядеть отару чёрных овец — тёмной лентой тянулась она по узкой тропинке. На подступах к перевалу дорога пошла серпантином, обрываясь в овраги с ручейками. И увидеть отару целиком стало сложно.

Как поднялись на открытое место на самом верху, ТІинав обнаружил, что друг из-за встречного ветра дальше себя ничего не видит и идёт с трудом, а похищенный мальчик исчез.

ТІинав поднялся повыше и увидел, как бичІикІо то катится камнем, то поднимается и бежит, и всё больше приближается к лесу, за которым лежит Грузия. Ничего не оставалось, кроме как стрелять. Если уйдёт, сдаст односельчан, которые принимали их ночью.

Выстрелил ТІинав трижды, от сильного ветра и снега невозможно было прицелиться, да и расстояние было приличное. Мальчик достиг леса и исчез из виду, искать его там — всё равно что иглу в стоге сена.

ТІинав оказался в ужасном положении. Друг с трудом передвигал ноги, выбившись из сил и замерзая. Овцы отказывались идти навстречу снежной буре, бичІикІо сбежал, он может дойти до грузин и передать им, у кого джурмутовцы останавливались.

И непонятно, что легче: до Джурмута добраться, или вернуться в Цор. Друг начал просить, чтобы пошли домой, в Джурмут. Но лошадь дальше идти не могла. ТІинав решил отогнать её в сторону Цора — может, доберётся до леса, выживет. Стемнело, когда они с большим трудом добрались до небольшой пещеры, в которой могли укрыться два человека.

Буря на перевале волком выла всю ночь. Отара превратилась в чёрный ком — так тесно овцы прижались друг к другу. Когда рассвело, друзья не могли понять, в каком направлении им идти. Весь мир был одной снежной стихией, не различишь, где небо, где земля.

Друг стонал от боли в ногах и дрожал от холода. О перегоне овец не могло быть и речи. Надо было спасаться. Оставив джарца и отару в пещере, ТІинав направился домой, звать людей на помощь. К вечеру следующего дня он добрался до Чорода полуживым.

— А отара овец? Лошадь? — захваченный рассказом отца, спросил я.

— Говорят, через пару лет нашли седло и хурджины недалеко от местности под названием Онжо чІвараб (там, где убили некоего Онжо). Сама лошадь пропала. Джарца нашли мёртвым, он замёрз и умер. А отара чёрных барашков стала трапезой для стаи голодных волков. Старики рассказывали, что по речке Болъоор от водораздела в сторону Джурмута долго ещё находили клочья чёрной шерсти и куски шкур. Это была ужасная картина.