Лесной кавалер - Фланнеган Рой - Страница 23

— Леса? Какие леса?

И он поведал ей о гигантских деревьях и кристально чистых источниках, о соленых озерцах и бобровых ручьях, о странных животных с огромными мохнатыми головами, о диковинной рыбе без чешуи и толстых куропатках, зовущих друг друга частым постукиванием по земле своим короткими крыльями…

Это был настоящий гимн дикой природе, и она даже почувствовала ревность.

— Но почему вы здесь, Усак?

— Из-за вас.

— Но в вашей волшебной стране ведь тоже есть женщины.

— Там нет богини древних саксов, — ответил он. — Там нет Остеры.

— Но что вы можете знать о саксонских богах и богинях? Таким вещам в лесу не учат… Мне говорили, что к западу от Терки-Айленда уже не встретить джентльмена. Я… Но расскажите мне о себе, Усак. Кто вы? Если мои отец и брат узнают, что я здесь, с вами, в темноте, они…

— Хм!

— Они бы тоже полюбили вас, Усак, если бы узнали!

Ланс открыл было рот, но ему вспомнилось холодное, осуждающее выражение ее лица на приеме у губернатора. Ланс Клейборн явно не понравился ей тогда.

— Усак! Так вы не скажете мне? Вы прячете лицо… У вас есть другая… одежда, Усак? Где вы живете? Где спите? У вас нет даже сорочки, лишь эта кожаная куртка… Вы молчите? Я так беспокоилась. Вы убежали от меня на пристани, да и в прошлую нашу встречу… Пожалуйста, ответьте… Не хотите? Не знаю, почему вы нравитесь мне. Возможно, по той же самой причине, почему я люблю эту дикую землю больше шумных городов на побережье. Вы, как сама Виргиния, могучий и спокойный. В Лондоне меня с ума сводил колокольный звон, стук телег и карет по мостовой, крики разносчиков… В Лондоне так грязно! Вам бы там не понравилось, Усак.

— Вы видели короля Карла?

— Да, дважды. Память о прошлых лишениях сделала из него страстного сластолюбца, и, говорят, он мало что знает о Виргинии. Король спрашивал меня о колонии, но не слушал ответов. Уверена, он просто полагал, что именно так должен вести себя вежливый монарх с неразумной школьницей. Его величество даже предположил, что у моего отца, должно быть, очень много детей, раз он рискнул послать меня в столь опасное путешествие через океан. «Нет, — ответила я, — просто он предпочитает, чтобы его единственная дочь получила достойное образование, а не росла как сорная трава на бескрайних виргинских пастбищах…».

— Вам нравятся виргинцы?

— Не все. Десять дней назад, на ярмарке, я видела еще одного белого в индейской одежде. Он был так грязен и оборван, просто ужасно!

Ее окликнули из дома.

— Мне пора, Усак…

Он молча поцеловал ей руку.

— Вы еще придете?

— Если ваш отец не пристрелит меня.

Она нахмурила брови и сказала:

— Не надо так говорить, Усак. Вы пугаете меня. Когда вы придете? Да, вот, возьмите… — И она протянула ему маленький кожаный мешочек.

— Сохраните его до моего возвращения, — сказал Усак.

— Но я боюсь за вас.

Из дома снова позвали.

— До свидания! — Она вскочила и, добежав до тропы, весело помахала ему на прощание.

Алан Уокер, отец Истер, был человеком болезненно гордым, обладал непререкаемым авторитетом и весьма строгими суждениями по части хороших манер. Он приплыл в Виргинию в 1650 году с весьма тощим кошельком, но с феноменальной изобретательностью и даром убеждения.

Основу своего состояния он заложил, торгуя табаком, еще до того черного дня, когда «Навегацкие акты» резко сократили доходы от этой волшебной травки. Но и тогда он не растерялся, а первым скупил сплошь покрытые сочной изумрудной травой речные островки, где и откармливал скот, продавая его затем с огромной выгодой.

Как и многие другие колонисты, попавшие из грязи да в князи, он ни в чем не уступил бы и эрлу. Когда Алан Уокер шел по улицам Джеймстауна, люди глаз не могли оторвать от золотого набалдашника его длинной прогулочной трости и огромных серебряных пряжек на башмаках, бросавших солнечные блики на фантастически дорогую ткань безупречно сшитого камзола.

К счастью для Ланса, Истер Уокер и ее брат были начисто лишены отцовских претензий, иначе она никогда бы не позволила себе столь близкого знакомства с каким-то там лесным дикарем. Чисто человеческие черты знакомых ей мужчин интересовали Истер куда больше их достатка.

По дороге в замок Клейборна Ланс вздыхал, мечтая о том, сколько тепла и уюта принесет девушка в эту запущенную семейную крепость над рекой.

Замок Клейборна пропах кожей и мышами. Сэр Мэтью уделял мало внимания тому, что принято называть комфортом. Простая, почти походная жизнь вполне его устраивала, а о ее неудобствах помогало забывать вино.

Впрочем, подумал Ланс, можно построить другой дом, где-нибудь на севере Энрико. Дом из красного кирпича. Она поможет спланировать его, все там будет по ее желанию — и особая горница для вышивания, и беседка в саду…

Ха! Ланс Клейборн — жених дочери Алана Уокера! Самый отчаянный сорванец и самая очаровательная девушка в колонии! Это вызовет много толков.

На миг дыхание Ланса участилось. И что из того? Каждый мужчина женится, когда приходит его час. Так чего же ждать? Что его пронзит индейская стрела или капитан Форк, вернувшись, вонзит ему кинжал между лопаток?

Алан Уокер, конечно же, станет метать громы и молнии. Он отправил дочь в Лондон, чтобы она подыскала там себе знатного мужа, и был страшно разочарован, когда Истер вернулась, соскучившись по Виргинии. Да он скорее отправит ее в монастырь, чем выдаст замуж без выгоды для себя!

Сэр Мэтью Клейборн был на ножах с губернатором и его советом. По колонии ходили сплетни о дружбе Ланса с Генриеттой Харт и ее веселыми служанками. Его длительные путешествия на запад также не оставались без внимания. Фермерам он казался весьма странным и опасным молодым человеком. Они всегда говорили с ним чрезвычайно вежливо и любезно, но стоило ему уйти, тут же начинали шушукаться за его спиной, словно он был родным братом дьявола.

Хорошо еще, мрачно думал Ланс, что им не известно о его дружбе с индейцами. На восточном побережье этого бы просто не поняли.

Когда Ланс вернулся, сэр Мэтью еще не спал. Не зажигая свечей, он сидел в темноте у южного окна, курил и смотрел на речную гладь, в которой, как в сумрачном зеркале, отражался край леса.

— А, ночной гуляка! — приветствовал сына старый рыцарь. — Ты был у Генриетты?

— Нет, сэр.

— И снова в своем языческом тряпье! — фыркнул сэр Мэтью. — Сущий дикарь!

Ланс опустился на скамью рядом с отцом:

— Да, отец. Но завтра я побреюсь и приму должный вид. У меня есть дело, которое проще уладить в европейской одежде. А вечером я намерен доказать вам, что жизнь на западе сделала мои руки и ноги намного сильнее ваших.

— Фу! Да у меня вырос лоботряс, годящийся разве что в дровосеки!

— Возможно, сэр, — рассмеялся Ланс, — но западные плантации принесут нам целое состояние.

— Не довольно ли нам земли?

— Наши восточные земли истощаются с каждым годом. Цены на табак падают. Там же, в верховьях, зерно зреет, а скот жиреет прямо на глазах. Стебли маиса достигают двенадцати футов, а родниковая вода вкуснее вашей лучшей мадеры! И там нет болезней.

Сэр Мэтью с силой опустил свой тяжелый кулак на подоконник и сказал:

— Я отсюда и шага не сделаю! Я останусь здесь, в этой разъеденной цингой колонии до тех пор, пока… пока…

— …пока губернатор не разорит вас?

— Что ты сказал? — свистящим шепотом спросил старый рыцарь, вставая.

— Вы не первый, отец, кто впадает в губернаторскую немилость. Взгляните на Ричарда Лоренса, который вынужден держать таверну, чтобы выжить. Спросите Драммонда, чьи земли тают день ото дня. Люди завидуют Байерду и Крю, забравшимся так далеко на запад, что хищные лапы губернатора не могут их там достать!

— Ты говоришь как бунтовщик!

— Кто знает, сэр, кто знает… В любом случае, я считаю, что Виргиния — доминион, а не испанская провинция. И мы — англичане, а не рабы сиятельного лендлорда. Здесь, на восточном побережье, все предпочитают тихо сидеть и помалкивать, но там, в верховьях, нет губернаторов, судов и продажных сборщиков налогов! Да, там живут индейцы, но если они нападут, то мы по крайней мере сможем защищать свои владения с оружием в руках. Лично я предпочитаю дикарей вашему губернатору и его совету. Йомены, живущие у водопадов, считают, что лучше пасть от стрелы индейцев, чем остаться без гроша!