Тот самый сантехник 7 (СИ) - Мазур Степан Александрович - Страница 39

Он подскочил и тут же со стоном отклонился назад. В голове точно находился невидимый лом. Иначе зачем ей так болеть?

«И где торчит этот источник мук и страданий?» — пытался понять внутренний голос.

Скосив взгляд вбок, Боря обнаружил аккуратно сложенную стопочку своей одежды. Она была как постирана, так и поглажена. А на старом и тяжёлом комоде на ручке висела его барсетка с документами.

Сумка же стояла на полу рядом. Как на вид, так всё ещё вполне целая.

«Зачем так пить?» — пробурчал внутренний голос: «Ну его повысили, это понятно. Но ты-то причём⁈»

Ответа Боря не знал.

Хотя нет. Немного знал. Всему виной было тесное пространство, наличие экстраверта в компании, обилие свободного времени и безграничный ресурс для возлияния.

Сколько раз проводница бегала им за закуской и бутылками, сантехник сказать не мог. Но гудели они днём, потом продолжали ночью, потом снова наступил день. Далее только перрон. И падение. С последующим пробуждением в комнате какой-то старушки.

Боря коснулся затылка, рассчитывая найти шишку размером с Венеру или сразу срезанную макушку после трепанации черепа. Но нашёл лишь бирку от наволочки, пришитую на бессмертные нитки, против которых была бессильна даже вечность.

«Голова цела»! — обрадовался внутренний голос.

Ни царапинки на нём, ни порезика.

«Не считая чудовищного похмелья, целее всех алкоголиков на районе, а то и по области», — добавил с осуждением внутренний голос тоном отчитывающей старушки.

Кряхтя, как побитый жизнью дед, Боря спустил ноги с дивана, присел. Состояние не из приятных. Перед глазами мельтешило.

Под ногами обнаружился тазик. Пустой.

«Возможно, ночью всё было иначе».

Едва вывернувшись из-под одеяла, Боря вдруг понял, что на нём буквально ничего. Костюм Адама. А вот выходного дня или будни — ещё предстояло разобраться.

На кухне что-то засвистело. И пока пробуждённый приходил в себя, в комнату вошла Олеся Василькова с подносом. Над кружками поднимался дымок.

— Очнулся? Это хорошо, — сказала она, не собираясь играть роль сварливой жены, но словно блестяще исполнив миссию заинтересованной любовницы.

Она поставила ещё один стул поближе к дивану, перенесла поднос туда, после чего присела рядом на одеяло и спросила, как есть, по-простому.

— Борь, а ты чего так нажрался? — спросила она без нажима, но с участием в голосе. — И откуда знаешь моего нового шефа?

— Кого? — только переспросил Глобальный, уже подняв фарфоровую кружку из японского сервиза на чашечке.

Такими передовики обзаводились в период потепления с японцами и их дипмиссиями. Доставали их обычно на Новый год, свадьбу или на поминки, если на те каким-то боком заносило тортик. Но никогда, совершенно никогда чашки из такого набора не доставали среди серых будней.

Задумавшись, Боря пока не решился пригубить магмы по ту сторону раскаляющегося фарфора и просто спросил:

— Где мы?

— В квартире моей бабушки. Ну… уже моей… квартиры, — вздохнула Леся. — Мы же в брежневке жили до поры до времени, а тут переехали в это разбитое корыто. Ну она на меня сразу и оформила, «пока не отобрали». А сама поселилась в хосписе.

«Значит, квартира дражайшей Нины Альбертовны!» — тут же добавил внутренний голос.

Боря заметил на комоде старые выцветшие фотографии, где рядом стояли молодой наставник Василий Степанович в брюках-дудочкой с копной длинных тёмных волос и юная дева с завивкой «а-ля гнездо зажиточной вороны» и серьгами, на которых мог спокойно сидеть попугай ара как на жёрдочке.

«Так они были близки?» — хотел спросить Боря, но Леся потянулась к пульту дистанционного управления и в углу большой комнаты включился телевизор.

Он тут же почти заорал, вещая громко и выразительно. У бабушки всё-таки давно были проблемы со слухом. Сказывалось работа диспетчером со стажем.

Боря хотел стазу попросить выключить, не перенося резкие звуки в таком состоянии, но Леся лишь убавила звук и сказала:

— А вот и мой начальник — Бронислав Николаевич.

— Броня? — повторил Боря, когда картинка в новостях вдруг показала одетого как с иголочки гладковыбритого мужчину с озадаченным видом.

Втыкая в вечность, Вишенка пучил глаза, словно не понимая, как он оказался за трибуной. За поддержкой он поглядывал то на губернатора региона с левого края, то на генерал-лейтенанта Дронова и его непосредственного начальника отдела по области с правого края. Оба сияли и как по виду, были вполне довольны сложившейся ситуаций. Пусть подарков после Нового года уже и не ждали.

Вишенка говорил общие слова, ловко насаживая рыбацкий жаргон на ситуацию:

— Мы же как поступили? Прикормили, как водится. Они клювами пощёлкали, принюхались, расслабились и подплыли поближе. Тут-то мы их на живца и взяли! Так сказать, удобно прикормили. А затем мы враз все ямы-то и опустошили! А улов какой! Видели? Настоящие трофеи!

Под трибуной плыла белая строка, где говорились примерно следующее насчёт едва пришедшего в себя диктора в служебной форме.

…Вчера вечером сотрудниками отдела задержана крупная партия наркотиков в поезде дальнего следования…

Затем фоновой картинкой показали пакеты с травкой, заботливо разложенной на тряпочке, разноцветные таблетки в небольших упаковках и пачки с чем-то белым, вроде муки.

Следом говорились, что товара этого там десятки килограмм, а его стоимость исчисляется десятками миллионов. А ещё Боря разглядел, что на погонах Вишенки теперь висят погоны полковника.

«Погоди, мы и погоны подполковника на китель не дошили», — припомнил внутренний голос: «Потому что нитки говно были. Не то, что советские. Хуже только бинты в аптеке делают».

От удивления и возникшей радости за Вишенку, Боря хлебнул чая. Конечно же, обжёгся моментально. И поморщившись, спросил:

— Леся, а ты теперь в органах?

— Ну да! — улыбнулась та. — Бабушка же в хосписе. Все деньги туда утекают.

— Так может, помочь чем? — поинтересовался сантехник, которому самому только что помогли.

— А чем уже поможешь? — вздохнула Леся. — Это теперь лишь вопрос времени, Борь. Я в страховую всё до копеечки вложила. Зато сами похоронят, случись что.

Василькова следом сама чая отпила и продолжила:

— Но кое с чем ты мне всё же помочь можешь. Бабушка же как хотела? Подарок мне на прощание сделать. Вот мы с удобной, но малогабаритной двушки в роскошную, но убитую трёшки и переехали. Говорит, родишь, будет тебе места много. А я вместо свадьбы с Ромой учиться пошла. И на работе стажируюсь. Но платят пока хрен да маленько. Так что я теперь эту трёшку не вывожу по коммунальным платежам. Можно что-то сделать?

— Сделать всегда что-то можно, — поморщился Глобальный, отставив чашку. — А как так вышло, что ты стала служишь?

Тут Олеся добавила себе ещё кубик сахара, размешала, отпила и продолжила:

— Суетилась много. Искала, куда податься. А в Жёлтом золотое так удачно совпало с гувернанткой, что следом взяли стажёром в органы.

«Как вообще сочетаются гувернантки и полиция?» — не понял внутренний голос, но Боря снова поморщился, обещая себе много не думать.

— Теперь как бы попутно учусь на следователя, — ворковала Василькова. — Сегодня вот выходной пришлось взять… Из-за тебя. А так хотелось на задержание в деле посмотреть. Впрочем, мы ещё и «резиновую» квартиру не нахлобучили. Так что посмотрю ещё.

— Прости, — добавил Боря, которому было стыдно за прошлое.

Ещё он никак не мог вспомнить, когда это Вишенка успел разработать операцию по задержанию наркокурьеров? Или заранее всё было продумано, а он выступал лишь прикрытием?

«Человек на работе был, выходит», — всё понял внутренний голос: «А ты всё алкаш, да алкаш! Сам ты, Боря, алкаш, получается».

— Но это ещё не удача, — добавила весело Леся. — Вот шефу вчера подфартило, так подфартило. Они, когда с ОМОНом поезд догнали и ещё до станции его остановили, в лес из вагонов с перепугу десятки гастербайтеров рвануло. А там снега метра полтора-два. Ну, наши ребята, по привычке, за ними и рванули. Повязали всех. А потом в плацкарт залезли, проверив билеты. Так сказать, провели розыскное мероприятие. А там — собаки никакой не надо. Даже кот закладки обнаружит. Что ни сумка, то дело. Вот и нарыли поставок сразу на новое повышение Брониславу Николаевичу. Я если бы служила, тоже что-нибудь сразу получила. Грамоты хотя бы. А всё равно приятно!