Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Набоков Владимир

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихи - Набоков Владимир - Страница 7

Изменить размер шрифта:

Le morte d’Arthur[32]

Все, что я видел, но забыл,

ты, сказка гулкая, напомни;

да: робким рыцарем я был,

и пряжка резала плечо мне.

Да. Злая встреча у ручья —

в тот вечер шелково-зеленый,

кольчуги вражьей чешуя

и конь под траурной попоной.

16 декабря 1919 г.

Будь со мной прозрачнее и проще…

Будь со мной прозрачнее и проще:

у меня осталась ты одна.

Дом сожжен и вырублены рощи,

где моя туманилась весна,

где березы грезили, и дятел

по стволу постукивал… В бою

безысходном друга я утратил,

а потом и родину мою.

И во сне я с призраками реял,

наяву с блудницами блуждал;

и в горах я вымыслы развеял,

и в морях я песни растерял.

А теперь о прошлом суждено мне

тосковать у твоего огня.

Будь нежней, будь искреннее. Помни,

ты одна осталась у меня.

12 ноября 1919 г.

У камина

Ночь. И с тонким чешуйчатым шумом

зацветающие угольки

расправляют в камине угрюмом

огневые свои лепестки.

И гляжу я, виски зажимая,

в золотые глаза угольков,

я гляжу, изумленно внимая

голосам моих первых стихов.

Серафимом незримым согреты,

оживают слова, как цветы:

узнаю понемногу приметы

вдохновившей меня красоты;

воскрешаю я все, что, бывало,

хоть на миг умилило меня:

ствол сосны, пламенеющий, алый

на закате июльского дня…

13 марта 1920 г.

Людям ты скажешь: настало…

Посв. матери

Людям ты скажешь: настало.

Завтра я в путь соберусь.

(Голуби. Двор постоялый.

Ржавая вывеска: Русь.)

Скажешь ты Богу: я дома.

(Кладбище. Мост. Поворот.)

Будет старик незнакомый

вместо дубка у ворот.

Кембридж, 3 мая 1920 г.

Телеграфные столбы

Столбов однообразных придорожных

фарфоровые бубенцы и шесть

гудящих струн.

Скользит за вестью весть —

шум голосов бесчисленных, тревожных

и жалобных, скользит из края в край.

И ты – на бледной полосе дороги,

ты, странник загорелый, босоногий,

замедли шаг и с ветром замирай,

внимая проплывающему пенью.

Гудит, гудит уныние равнин,

и каждый столб ложится длинной тенью,

и путь далек, и ты один…

11 мая 1920 г.

Когда, мечтательно склонившись у дверей…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда, мечтательно склонившись у дверей,

ночь придает очарованье

печалям жизненным, я чувствую острей

свое ненужное призванье.

Ненужное тебе, рабыня губ моих,

и от тебя его я скрою,

и скрою от друзей, нечистых и пустых,

полузавистливых порою.

Деревья вешние в мерцающих венцах,

улыбка нищего, тень дыма,

тень думы – вижу все; в природе и в сердцах

мне ясно то, что вам незримо.

От счастья плачет ночь, и вся земля в цвету…

Благоговею, вспоминаю,

творю – и этот свет на вашу слепоту

я никогда не променяю!

Кембридж, 12 мая 1920 г.

В неволе я, в неволе я, в неволе!

На пыльном подоконнике моем

следы локтей. Передо мною дом

туманится. От несравненной боли

я изнемог… Над крышей, на спине

готического голого уродца,

как белый голубь, дремлет месяц… Мне

так грустно, мне так грустно… С кем бороться —

не знаю, Боже. И кому помочь —

не знаю тоже… Льется, льется ночь

(о, как ты, ласковая, одинока!);

два голоса несутся издалёка;

туман луны стекает по стенам;

влюбленных двое обнялись в тумане…

Да, о таких рассказывают нам

шарманки выцветших воспоминаний

и шелестящие сердца старинных книг.

Влюбленные. В мой переулок узкий

они вошли. Мне кажется на миг,

что тихо говорят они по-русски.

Кембридж, 31 мая 1920 г.

Романс

И на берег весенний пришли мы назад

сквозь туман исступленных растений.

По сырому песку перед нами скользят

наши узкие черные тени.

Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне,

а над морем, над золотоглазым,

кипарисы на склонах струятся к луне,

и внимаю я райским рассказам.

Отражаясь в воде, колокольчики звезд

непонятно звенят, а над морем

повисает горящий, змеящийся мост,

и, как дети, о прошлом мы спорим.

Вспоминаем порывы разбрызганных дней.

Это больно, и это не нужно…

Мы идем, и следы наших голых ступней

наполняются влагой жемчужной.

Кембридж, 8 июня 1920 г.