Печать Республики (ЛП) - Сабатини Рафаэль - Страница 3

Жантон вошла с побелевшим, испуганным лицом и, опустившись на колени рядом с бесчувственным отцом, в молчании принялась растирать ему руки. Симон оглядел комнату в поисках разгадки смысла полуночного переполоха. Его взгляд упал на опечатанную дверь, и Симон настороженно хмыкнул; он собрался было обратить на это внимание Андре, но тут старик пришёл в себя.

С глубоким вздохом он открыл глаза и ошеломлённо огляделся вокруг, затем внезапно осознание произошедшего во всей своей полноте обрушилось на его разум.

— Боже мой, Боже мой! — запричитал он. — Меня гильотинируют!

— Отец, дорогой отец, — взмолилась Жантон, жалобно глядя в его помертвевшее лицо, — что случилось?

С выражением глубокого горя — горя из-за неё и той боли, которую ему предстояло ей причинить, настолько сильного, что на мгновение оно захватило место его собственных страдания и испуга, он склонил к ней взгляд, положив свою худую белую руку на юную светло-русую голову.

— Будь стойкой, Жантон, — пробормотал он. — Будь стойкой, ma mie (моя крошка — франц.). Утешь тебя Господь! — Затем, внезапно повернувшись к Деше, стоявшему рядом с ним, он сказал: — Андре, поклянись мне своими надеждами на спасение и Спасителем, который умер за нас, что ты будешь любить и лелеять её после… после завтрашнего дня.

Ставшим от волнения странно не похожим на его собственный голосом молодой человек поклялся.

— Было бы хорошо, — резко вмешался бесстрастный Симон, который стоял на заднем плане и обозревал их таким мрачным взглядом, что тот был сродни сердитому, — было бы хорошо, если бы, прежде чем хоронить вас, гражданин Гильбо, мы убедились, что вы мертвы.

Мученическая улыбка скользнула по лицу старика.

— Я на самом деле мёртв, — ответил он. — Эти печати — мой смертный приговор. Думать о побеге было бы безумием, ибо за домом наверняка наблюдают.

— Хм! Что находится в этой комнате? — спросил Симон.

— Связка писем от ci-devants (бывших — франц.) и другие документы, достаточные для того, чтобы отправить на гильотину целый полк народу.

— Значит, раз они так опасны, ясно, что мы должны уничтожить их, — хладнокровно сказал солдат.

— Уничтожить их! — выдохнул Гильбо, вскакивая на ноги. — Ты с ума сошёл? В комнату нет другого входа, кроме этой двери. Если печати будут сломаны, меня гильотинируют!

— И если печати не будут сломаны, вас гильотинируют, так что…

Он вдруг остановился. Жантон упала в обморок.

— Посмотри на свою работу, Симон! — вскричал Андре разгневанным голосом, бросившись вперёд, чтобы поднять бесчувственную девушку. — Зачем говорить об этом с такой жестокостью?

Симон пожал своими здоровенными плечами и, не удостоив ответом обвинения своего друга, обратился к Гильбо и потребовал все подробности посещения патриотов. Получив их, он ненадолго задумался.

— Каков размер алькова? — спросил он наконец.

— Почти половина этой комнаты.

— Такой большой! Хорошо. Вы говорите, что дверь была незаперта?

— Да… по небрежности с моей стороны из-за увольнения Роднара.

— Они повернули ключ, даже не заглянув в комнату?

— Да.

— Болваны! — крякнул Симон. — Но чего ж тогда ожидать Конвенту, когда он набирает таких слуг? Pardieu! (Ей-богу! — франц.) В этом есть рука Провидения, гражданин Гильбо.

— Ты видишь выход? — вскричал старик, дрожа от надежды, смешанной со страхом.

— Мне пришла на ум одна идея. Отчаянные болезни требуют отчаянных средств, гражданин. Мой план может удаться; если да — вы спасены. Если нет — положение, по крайней мере, не станет хуже.

— Симон, Симон! Зачем истязать меня надеждой?

— Гражданин Дантон, — спокойно продолжил Симон, — встаёт рано, и его визита можно ожидать в ранний час. Если так и произойдёт, всё в порядке; если нет, — он с ласкательной многозначительностью провёл пальцами поперёк горла, — мы с вами вместе прокатимся на повозке[16]. Теперь к документам.

Прежде чем Гильбо понял, что солдат собирается делать, тот взялся одной своей могучей рукой за дверную ручку с замком, а другой — за засов примерно в двух пье[17] над ней, затем, упёршись коленом в косяк и напрягшись во всю свою чудовищную силу, он рывком открыл дверь.

Оставшись глух к взволнованным вопросам, которыми его забросали Андре и Гильбо, Симон велел старику достать и уничтожить изобличающие того документы. Гильбо повиновался ему, как во сне, терзаясь то надеждой, то ужасом, совершенно лишённый всякой собственной воли и ведомый одним только решительным голосом солдата.

Жантон шевельнулась в кресле, куда её усадил Андре.

— Смелее, citoyenne! (гражданка — франц.) — вскричал Симон, выступая вперёд. — Мы собираемся спасти вашего отца, и, пока мы действуем, молитесь, чтобы Небо поддержало нас… А теперь, Андре, мне потребуется твоя помощь.

— Но каков твой план?

— Ты поймёшь, покуда мы готовимся. Давай, нам нельзя терять времени... Молитесь, citoyenne. Молитесь, чтобы гражданин Дантон счёл нужным прийти рано — очень рано.

Была ли молитва Жантон услышана и отвечена или нет, я не могу сказать, но часы били семь, когда депутат Дантон, сопровождаемый Деманьи и двумя солдатами, постучал в дверь гражданина Гильбо на следующее утро.

Их впустил сам старик Гильбо, который посторонился, давая пришедшим войти.

Дантон метнул пронзительный взгляд на подозреваемого.

— Вы выглядите бледным, гражданин, — отметил он громовым голосом — голосом, который потрясал всю Францию.

— Hélas! (Увы! — франц.) — возразил Гильбо со вздохом, который отнюдь не был наигранным. — Я не спал всю ночь. Такому жестокому оскорблению подвергли меня, истинного и преданного патриота.

— Посмотрим-посмотрим, — ответил Дантон. — Но если вы таковы, как говорите, чего бояться, чего дрожать, человече?

Гильбо закрыл дверь.

— У меня есть веская причина дрожать. Допущенная ошибка чудовищна…

— Ну-ну, гражданин, — прервал его Деманьи с усмешкой. — Гражданин депутат будет в этом судьёй. Показывайте дорогу к комнате, которую опечатали мои посланцы.

Гильбо ступил на лестницу, но едва он преодолел первую ступеньку, как сверху послышался бешеный стук.

— Что это такое?! — зычно крикнул Дантон.

— Ciel! (Небо! — франц.) — был ответ Гильбо. — Они проснулись! Я боялся, что так и будет, — добавил он с выражением глубокого беспокойства. — О, скорее, граждане! Скорее, пока они меня не погубили!

И он ринулся вверх по лестнице со скоростью, которой пришедшие — хотя и не поняли отчего — поспешили соответствовать.

Прежде чем они оказались на полпути наверх, как оттуда раздался треск ломающегося дерева, сопровождаемый громкими криками “Откройте!”.

— Быстрее, граждане! — крикнул Гильбо, задыхаясь и проявляя все признаки ужаса. И они двинулись ещё быстрее, изумлённые этим неожиданным происшествием.

Они добрались до лестничной площадки, и с заключительным вскриком “Поторопитесь!” Гильбо кинулся в столовую, откуда доносились эти звуки.

Пришедшие достигли порога и в противоположной стороне комнаты увидели дверь, на которую были наложены печати. Одна из дверных филёнок была расколота, и как раз когда они всмотрелись, то показалось, что вся дверь вспучивается будто под воздействием какого-то мощного натиска. Затем внезапно засов и замок отлетели, и с мощным грохотом дверь выскочила из своей рамы и упала, вынеся вместе с собой здоровенное полуодетое мужское тело.

В одно мгновение мужчина оказался на ногах, рыча и ругаясь, и лишь только его взор упал на Гильбо, как этот человек с рёвом прыгнул на старика и схватил его за горло.