17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 26

— Что? Капитуляцию? — я нервно расхохотался, — Капитуляцию? Да вы с ума сошли! Ольбрихт, друг мой, у меня мои верные ᛋᛋ. И каждый из моих парней готов умереть за меня и фюрера. А фюрер…

Я указал на Айзека.

— … Фюрер тоже у меня, как видите. Немцы считают фюрером его! А еще вы можете заметить, что я совершенно нетерпим, когда мне перечат. Поглядите еще раз на эти головы на столе, Ольбрихт. Вы хотите, чтобы ваша собственная башка составила компанию Борману и Шпееру, м? Или предпочитаете отправиться под арест с доктором Геббельсом?

Ольбрихт явно мучительно размышлял, на миг повисло молчание.

Потом кто-то из генералов потребовал:

— Да уберите уже со стола эту гадость! Господа, побойтесь Бога. Меня лично тошнит глядеть на Бормана рядом с колбасой.

Он, пожалуй, был прав: голова Бормана и правда откатилась от бутылки коньяка и теперь лежала рядом с тарелкой колбасной нарезки. Я был уверен, что эту колбасу никто из присутствующих теперь точно в рот не возьмет.

— Уберите, — кивнул я Гротманну.

Адъютант тут же покатил головы к краю стола, они упали в мешок, который уже держал наготове другой мой адъютант.

А Ольбрихт тем временем вышел из ступора:

— Ну ладно. Я готов выслушать ваши требования. Но после того, как вы ответите мне на один вопрос.

— Спрашивайте, — милостиво разрешил я.

— Кто вы, собственно, такой? — прямо поинтересовался Ольбрихт, — Геббельс сказал правду. Вы не Гиммлер. Вы не можете быть Гиммлером. Настоящий рейхсфюрер бы никогда не выступил против Бормана или Геббельса, про фюрера я уже даже не говорю. Так кто вы?

Вот блин. Опять этот проклятый вопрос. И я понятия не имел, что на него отвечать. Я все продумал, а вот это — нет. Само собой, утверждать что я Гиммлер будет просто глупо: никто не поверит. Эти генералы же не идиоты, а Ольбрихт вообще явно тот еще умник. Но и признаться, что я русский попаданец я не мог, эти люди же патриоты Германии.

В отличие от Бормана, который заботился только о себе любимом, эти генералы с русским попаданцем сотрудничать не будут ни при каких условиях. И о перемирии со Сталиным, если я признаюсь, тоже можно будет забыть — поняв мои истинные цели, генералы Вермахта на мир не пойдут никогда. И подчиняться русскому тоже не будут. Эти господа скорее сдохнут, эти принципиальные.

Однако пока я размышлял над ответом, меня уже избавили от необходимости отвечать.

Эрнст, тот самый генеральский адъютант, который уже пытался ранее выхватить пистолет, вдруг громко заявил:

— Господа, а какая разница Гиммлер это или не Гиммлер? Кем бы он ни был — логично его прикончить. Вместе с фальш-фюрером! Делать дело, так до конца. За Рейх! За германский народ!

Эрнст стремительным движением профессионального ковбоя выхватил из кобуры пистолет, грянул выстрел. Меня обожгло острой болью, Эрнст попал в цель. Еще до того, как мои люди вообще сообразили, что происходит — Эрнст выстрелил второй раз, теперь уже в Айзека.

Генерал от инфантерии Фридрих Ольбрихт, в реальной истории выступил против Гитлера 20 июля 1944, расстрелян в тот же день после провала заговора.

Три приказа рейхсфюрера, Берлин, 1 мая 1943 11:03

Я уставился на мою руку, всю в крови. Значит, рука. Рука это хорошо, это не сердце или голова. Я смогу выполнить мой долг даже с одной рукой!

Но боль была дикой — будто я сунул эту руку в печку.

А вот вторая пуля Эрнста угодила в бутылку коньяка на столе, бутылка разлетелась на осколки, а пуля ушла в тяжелую столешницу, застряв в ней.

Эрнст явно был отличным стрелком, вот только слишком торопился. Потому и промазал оба раза. А третьего выстрела ему сделать никто не дал, на Эрнста налетели генералы, ствол у него уже отобрали.

— Да вы с ума сошли! — орал Ольбрихт.

Айзек на всякий случай спрятался за спину Вольфа, мой адъютант Брандт уже бросился к хозяйской руке:

— Дайте взглянуть, рейхсфюрер.

Остальные мои адъютанты похватались за оружие, в конференц-зал ворвались человек десять автоматчиков. Но никто из военных больше глупостей делать не пытался.

— Отставить, — приказал я, — Все в порядке.

Брандт тем временем осмотрел мою руку. Брандт же вроде врач. Не только группенфюрер ᛋᛋ, но и генерал военно-медицинской службы.

— Пошевелите пальцами, шеф.

Я пошевелил. С пальцами все было в порядке, но вот с тыльной стороны ладони хлестала кровища, так много, что меня даже замутило.

— Рука не пробита, — сообщил Брандт, — Просто царапина. Опасности никакой, но надо продезинфицировать.

Увы, но коньяка для дезинфекции больше нет — этот подонок Эрнст уничтожил бутылку. Зато на столе нашлись матерчатые салфетки, Брандт приложил одну мне к руке.

— Зажмите, герр Гиммлер.

Я зажал рану, и стало еще больнее, а салфетка вся тут же покраснела.

— Мы вроде в проклятой больнице, — напомнил я Брандту, — Тут должны быть дезинфицирующие средства.

— Я немедленно принесу спирт, — пообещал Брандт, — И приведу вам хирурга.

Брандт тут же покинул конференц-зал, а моя дочка тем временем впервые за все «переговоры» подала голос:

— Папа, он хотел тебя убить!

Ну тут не поспоришь. А девочка в своей мстительности определенно пошла в Гиммлера. Отрезанные головы Бормана и Шпеера её не тронули, а вот покушение на отца явно шокировало. Оно и неудивительно: в её возрасте каждый считает своего папу бессмертным.

Ольбрихт был мрачнее тучи:

— Мы приносим наши извинения, хм…

— И я их принимаю, — ответил я, — Как зовут этого героя?

— Гауптман Юнгер, — представился Эрнст, одарив меня белоснежной улыбкой, — И я о своем поступке не сожалею. И не извиняюсь. Будь у меня третий выстрел — я бы вас угрохал, господин Гиммлер. Или не Гиммлер, или кто вы там. Неважно.

— Пока что вы «угрохали» только бутылку коньяка, гауптман, — процедил я, — А могли бы, учитывая вашу «меткость», и мою дочку!

— Ну и зачем вы притащили вашу дочку сюда? — парировал Юнгер.

Этот за словом в карман не лез. И не боялся.

Меня такое совершенно не устраивало. Я был ранен в левую руку, правая мне все еще верно служила. Я протянул её:

— Пистолет.

Гротманн тут же вложил мне в руку пистолет, даже снял с предохранителя.

Я быстрым шагом обошёл стол, разделявший меня с генералами, подошёл к Юнгеру.

— Послушайте, если… — начал было Ольбрихт.

Но закончить он не смог, дальнейшая его фраза потонула в грохоте выстрела. Я шмальнул Юнгеру прямо в его белоснежную улыбку, зубы Юнгера разлетелись по полу, гауптман рухнул на пол, лицом вперед, кровь брызнула прямо на генеральские мундиры стоявших рядом военных.

Я для верности вогнал еще две пули Юнгеру в башку, потом пнул его труп ногой.

Я теперь уже не испытывал никаких душевных терзаний, я быстро учился. Да и кроме того: вот этот подонок пытался меня лично убить. И прямо помешать моему плану мира с СССР!

Я воздел ввысь здоровую руку с пистолетом, генералы вжали головы в плечи, как перепуганные цыплята.

— Ладно, господа, вы меня раскусили, — провозгласил я, — Вы правы. Я не Гиммлер. Я хуже! И я не потерплю более никакой дерзости в мой адрес. И никаких попыток лишить меня жизни тем более. Это ясно?

Генералы закивали.

А вот мои люди, кажется, были смущены еще больше военных. Рожа Вольфа была такой белой, что из неё можно было сейчас делать мел. Гротманн глупо ухмылялся. Айзек забыл, что он Гитлер и явно хотел оказаться подальше отсюда. Моя дочка вроде единственная была в восторге.

— Садитесь, господа, — предложил я.

* * *

«Господа» сели, но не все. Я потребовал от Ольбрихта выгнать всех лишних генералов. На мой взгляд депутация военных была слишком уж представительной, я не намерен был озвучивать мои планы всем им.