17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 11

Кроме него тут был еще один человек, он сидел на койке, но встал, когда мы вошли.

И когда я увидел этого второго мужика: то у меня глаза на лоб полезли. Да быть не может! Я ощущал себя, как в ночном кошмаре, меня натурально бросило в пот.

Ошибки тут быть не могло — среднего роста, в коричневом костюме, челка, усики…

Этот второй был Гитлером! Причем, Гитлером живым и совершенно здоровым, без всяких ран на голове.

— Ну здравствуй, Генрих, — с угрозой сказал мне фюрер.

Я уже ничего не понимал. А когда я ничего не понимаю — моя рука тянется к пистолету.

У меня не было ни единого предположения, что вообще происходит, и как Гитлер оказался здесь, а не в операционной, и почему он снова жив-здоров, но мне было плевать. Я уже отправил на операционный стол одного Гитлера, а второго Гитлера — просто пристрелю, как бешеную собаку.

Историческое здание «Шарите», современное фото

Берлин, клиника «Шарите», 1 мая 1943 08:30

Гитлер неожиданно улыбнулся мне — очаровательной белозубой улыбкой. И вот тогда я понял, а скорее почуял нутром, что что-то тут не так. Это не Гитлер. Не настоящий.

Моя рука, засунутая в карман за пистолетом, так в кармане и осталась.

— Айзек, что вы себе позволяете? — назидательно поинтересовался Борман.

Айзек? Ну ясно. Значит это просто двойник. Суррогатный фальш-фюрер. Вот такому меня в школе точно не учили. О том, что у Гитлера имелись двойники, я сейчас узнал впервые.

— Простите, рейхсляйтер, — Айзек склонил голову, — И вы тоже извините меня, рейхсфюрер. Просто шутка. Просто не сдержался. Признаться, я просто хотел вас напугать. И мне удалось!

— Я очень не советую вам меня пугать, Айзек, — процедил я моим Гиммлеровским голосом, — Когда я пугаюсь — обычно кто-то умирает.

— Рейхсфюрер прав, — согласился Борман, — Оставьте это ребячество, Айзек. Не сейчас, не в такой момент. Вам, вероятно, придется сегодня же выступить с обращением к германской нации. Уже поползли слухи о ранении фюрера, и наша задача — эти слухи решительно опровергнуть. Фюрер не может быть ранен. Такое могут предполагать лишь наши еврейские враги! Так что готовьтесь, Айзек — если фюрер не придет в себя к вечеру, то будем записывать радиообращение в вашем исполнении. А до этого, в полдень, у вас выступление на митинге, в честь Дня Национального Труда.

Дня национального труда? Выходит, что нацисты празднуют первомай? Все больше и больше удивительных открытий. Я уже в который раз помянул недобрыми словами школьные учебники истории. С другой стороны: эти учебники для общего образования, глупо требовать от них, чтобы они были инструкцией для попаданцев.

Борман повернулся ко мне:

— Ну и как вам? Считаете, что Айзек справится?

— Я справлюсь, — ответил Айзек вместо меня.

Я смерил фальш-фюрера недовольным взглядом.

— Айзек слишком много болтает, — ответил я, — Но в этом и плюс. Фюрер тоже любит поговорить, так что полагаю, что да — Айзек справится.

— Хорошо, — констатировал Борман, — Идите готовьтесь, Айзек. Бригадефюрер вас проинструктирует, тексты ваших речей получите у него же. И умоляю вас — поменьше импровизации.

— Я постараюсь, — пообещал Айзек.

Сопровождавший Айзека эсэсовец еще раз отсалютовал. А Айзек тем временем отклеил усики, снял парик, изображавший Гитлеровскую челку, а потом достал из кармана костюма и приклеил себе на подбородок густую бороду. А после надел на нос темные круглые очки.

Теперь он за один миг преобразился в другого человека, все сходство с Гитлером исчезло. И смысл этих перевоплощений был мне ясен: Айзек же не может ходить по коридорам больницы в фюрерском виде, когда Гитлера оперируют здесь же. Сам факт существования двойника следует тщательно скрывать, это было понятно.

Бригадефюрер и Айзек ушли, а нам с Борманом принесли наконец две чашки кофе, тарелку бутербродов с сыром и колбасой, а еще бутылку коньяку. Борман решительно налил коньяк себе в кофе, но я предпочел просто хлебнуть кофе и сохранить трезвый разум. Да Гиммлер наверняка и не пил. Гиммлер, жрущий колбасу — это еще куда ни шло. Но Гиммлер, который начал хлебать коньяк, точно вызовет подозрения.

Момент пристрелить Бормана сейчас был идеальным, но интуиция подсказывала, что пока что делать этого не следует. Борман явно хотел сообщить мне нечто важное. Он пригубил кофе, потом куснул бутерброд, потом закурил сигарету.

— Айзек — это же еврейское имя, — эта мысль меня почему-то настолько шокировала, что я высказал её вслух, — Он еврей что ли?

— Еврей, причем польский, — подтвердил Борман, — Он из Люблина. Отец — еврей, мать — немка. Так что немецкий для него родной. Пришлось только обучить его мюнхенскому диалекту, чтобы его речь не отличалась от речи фюрера. Родителей Айзека мы уже убили, но его сестра все еще у нас в Моабитской тюрьме. Точнее говоря, у вас в Моабитской тюрьме. Так что Айзек слушается. Он бывший актер Люблинского театра, а актеры — народ гнилой и трусливый, сами знаете. Но для своей роли Айзек подходит идеально. И это главное, а остальное не имеет значения. Айзек же не настоящий фюрер. А вы, в свою очередь — не настоящий Гиммлер.

Борман так резко перешел от Айзека ко мне, что я растерялся. С другой стороны: ожидаемо. На что я вообще надеялся? Что смогу притвориться Гиммлером, ничего про Гиммлера не зная? Так такое только в глупых книжках про попаданцев и бывает.

— О чем вы, рейхсляйтер?

— Обо всем, — Борман затянулся сигаретой, — Начнем с того, что именно вы этого Айзека и нашли год назад. Именно вы надрессировали его быть фюрером. А теперь вы Айзека не узнаете. Я для того и привел сюда Айзека: во-первых, чтобы дать ему инструкции, а во-вторых — чтобы проверить вас. И вы проверку не прошли. Вы прямо сейчас жрете бутерброд с колбасой, хотя Гиммлер бы колбасу, тем более такую жирную, никогда бы и в рот не взял. У вас изменилась речь. Изменился взгляд. Вы сами не понимаете, где находитесь. Вы не Гиммлер, дружище. Так кто вы такой? И зачем вы пытались убить фюрера?

Я отложил бутерброд, в который я действительно вгрызся, чисто на нервах. А потом сунул руку в карман, нащупывая пистолет.

— Ну застрелите вы меня, а дальше что? — спокойно поинтересовался Борман, — Бойцы Лейб-Штандарта мною предупреждены, что с вами что-то не так. Я высказал им мои подозрения, что вероятно это вы стукнули фюрера головой о светильник. Так что если выстрелите в меня — сюда ворвутся эсэсовцы, и вас самого пристрелят, моргнуть не успеете, партайгеноссе.

Это были резонные рассуждения, крыть тут было нечем.

Если убью Бормана — то до Гитлера уже не доберусь, а фюрер тем временем может еще и поправиться, врачи же сказали…

Борман ждал ответа.

— Ну хорошо, вы меня раскусили, дружище Борман, — признался я, — Я не Гиммлер. Вам известно о том, что рейхсфюрер увлекался оккультизмом?

— Известно, — Борман презрительно ухмыльнулся, — Но это же только беготня по замку в голом виде. Одна мерзость и непотребство. И глупость.

— А вот и нет, — запротестовал я, — Во-первых, я в голом виде по замку не бегал, я уже оправдывался перед фюрером за эту гнусную ложь. Во-вторых, ритуал призыва сработал. В этом теле больше не Генрих Гиммлер. Я… Я — германский король Генрих Птицелов. Из десятого века!

— Вот как, — Борман допил свой кофе с коньяком, потом затушил сигарету, прямо в чашке, — А когда вы научились пользоваться пистолетом, ваше величество? Будь вы древним королем — логичнее было бы попытаться зарубить меня мечом.

Похоже, что мой план не сработал, Борман мне не поверил. Ну да, я опять допустил ошибку. Глупо было пытаться прикрываться авторитетом древнегерманских королей. В эту дичь тут никто кроме Гиммлера и его сумасшедших дружков не верил. Борман был настроен так же скептически, как и Гитлер.