Взрослые сказки (СИ) - Изотова Наталья Сергеевна - Страница 31

Он наклонился к ноге Риты, приподнял ее подол и достал у девушки из сапога уже знакомый мне нож — тот самый, с помощью которого мы призвали его в этот мир. Рита дернулась, но со связанными за спиной руками сделать ничего не могла.

Я нащупал на поясе тот, что дал мне Дамиан, но все же убрал руку.

— Хочешь драки — будь по-твоему. Но сначала отпусти ее.

— Да сдалась тебе эта девчонка! — рявкнул демон, и Рита тихо вскрикнула, неестественно выгнувшись вперед и непонимающим, испуганным взглядом уткнувшись в появившееся у нее из груди окровавленное лезвие. У меня в глазах потемнело. Двойник выдернул нож, равнодушно стряхивая кровь, пока девушка медленно опускалась в дорожную пыль. Я бросился к ней, но он встал у меня на пути, выставив вперед оружие, на которое я, не остановись вовремя, напоролся бы без его помощи.

— Сначала дело, потом все остальное, — назидательно произнес демон, и чужая улыбка на моем лице казалась сейчас гаже оскала той рыжей бестии, похожей на паука, что являлась мне ночью. Я заставил себя перевести взгляд от рыжих волос Риты, которые ветер трепал по земле, на его лицо и медленно достал свой нож. Он легко сейчас читал в моих глазах желание, готовое стать целью всей жизни — убить его, во что бы то ни стало — и радовался этому своей темной душой. Но ухмыляться ему оставалось недолго.

В той, другой моей жизни, что я безвозвратно утратил, у меня было нелегкое детство, о котором я не любил рассказывать, даже жене. Потом все наладилось, я сам выстроил свою судьбу так, как того хотел, впрочем, прошлое наложило отпечаток на мой характер. Но оно же дало мне навыки, что, спустя десяток лет, оказывались полезными вновь, порой в самый неожиданный момент какого-нибудь путешествия. Вот только мог ли я хотя бы представить, что когда-нибудь мне придется драться не для того, чтобы просто дать отпор, а с четкой целю убить человека, нисколько не колеблясь в своем выборе, черпая силы не из древнего страха смерти, а из холодной, расчетливой ярости? Я сам уподоблялся ему, будто меняясь местами и становясь двойником этого демона, с ухмылкой уворачивавшегося от моих выпадов. Но в его уверенности была его слабость. Я вдруг понял, что он в мгновение ока запоминает и повторяет то, что я делаю, но никогда не нападает первым. Он не помнил. Не помнил или попросту не знал, что было в детстве, пока я сам не вспоминал этого, возможно потому, что тот кулон я носил не более пяти лет. И если так будет продолжаться, то сейчас я попросту обучу демона всем уловкам, и справиться с ним мне станет не по силам, ведь нельзя же победить свое зеркало, свою тень? Стало быть, надо не думать и просто нападать.

Я резко кинулся вперед, применяя все то, что в этот момент приходило мне в голову из глубин памяти, защищаясь лишь от самых опасных ударов и тесня его назад. Да, он попятился от такого напора, совсем забыв о равновесии, уходя в защиту, теряясь, выпуская нож из порезанной руки и, наконец, падая на землю, к которой его тут же пригвоздило мое лезвие. Стоило мне вспомнить, и все произошло быстро, как и должно было быть. Рана была тяжелой, но не смертельной, не такой, как у Риты, и я, выдернув нож, приставил его к горлу двойника.

— Ну, давай, чего ты ждешь? — хрипло произнес он, заметив мое колебание. — Ты победил. Или трусишь убить человека?

— Не так быстро, — процедил я, срывая у него с шеи свой кулон и вонзая нож глубоко в ногу, чтобы лишить возможности убежать. Слушать свой собственный крик было жутко, но сейчас меня не заботило ничего, кроме лежавшей на дороге девушки, даже жажда убийства отступила.

Я бросился к Рите, перевернул ее на спину, приподнял, ощущая рукой насквозь промокшую от крови ткань платья, убрал с лица волосы. Она еще дышала, но очень слабо, почти незаметно, в ее маленьком теле догорала последняя искорка жизни, а я даже не мог помочь, не мог вызвать скорую, а без немедленной и современной медицинской помощи…

— Ланс, — девушка открыла глаза и посмотрела на меня. Во взгляде не было боли или страха, только теплота и нежность к тому, кто этого не заслужил, — ты приехал. Теперь мы будем вместе.

Последние слова слетели с посиневших губ еле слышным эхом, как будто уже с той стороны — и Рита спокойно опустила веки. Я осторожно прижал ее к себе, понимая, что все кончено, что ее уже нет в этом мире, и никогда больше не сверкнут в ночном мраке эти странные глаза, не раздастся рядом ее голос. Я сам создал чудовище, что убило ее, так же, как был повинен в смерти жены, погибшей всего несколько часов назад. Мое неверие стоило мне дорого, дороже собственной жизни, и, если жена унесла с собой в могилу половину моего сердца, то эта девушка — забрала вторую.

Опустив тело Риты на землю, я поднялся на ноги и оглянулся по сторонам. Упали ранние, но густые сумерки, небо нависало над нами черным балдахином, и на фоне темной стены леса я хорошо увидел их — тени, окружавшие нас и все набиравшие плотность с каждым гаснувшим лучом дневного света, мои кошмары, мои монстры. Мои и только мои, пришедшие на запах крови и с радостью готовые растерзать. Двойник с трудом пытался отползти с дороги, оставляя за собой широкий кровавый след, в то время, как полученные мной от него порезы были далеко не опасны. Я все так же хотел его смерти, теперь еще и потому, что он был похож на меня, он мог за меня искупить все ошибки. Я опустил взгляд на нож и покачал головой — не так. Чудовища ждали, наливаясь силой, становясь все более четкими — теперь и демон их заметил, ведь наши страхи совпадали. Его лицо исказила гримаса ужаса, бесследно стирая самоуверенное, насмешливое выражение, и я почувствовал далекий отголосок ликования.

— Я стану Хранителем Сказок, — ветер разнес эти тихие и уверенные слова по округе, короткую фразу, похожую на поворот ключа в массивной дери, и все чудовища одновременно обратили ко мне свои глаза. — Убейте его.

Темная стая разом накинулась на лежавшего на дороге человека, задергавшегося в безрезультатных попытках дать отпор или хотя бы защититься, прикрыть лицо. Он кричал от дикого страха и невыносимой боли, кричал моим голосом, пока они жадно раздирали его плоть клыками и зубами, заходился, и его голос, разносимый ветром по всей деревне, все меньше походил на человеческий, постепенно превращаясь из вопля умирающего в агонии животного в тихое бульканье крови в горле, а потом и вовсе затихая и теряясь в наступающем мраке. А они все еще продолжали свой жуткий пир, на который я дал согласие, и до меня доносилось громкое чавканье и хруст костей, которым не суждено было стихнуть до того момента, как на дороге не останется лишь темное пятно крови и пара обрывков одежды. И, до боли сжав кулаки и зубы, чтобы сдержать накатывавшую тошноту, я заставил себя смотреть, не позволяя ни на минуту отвести или закрыть глаза, чтобы хорошенько, на всю оставшуюся жизнь, запомнить эту картину: мою смерть, мою месть и мою жертву им. Потому что в сердце нового Хранителя Сказок больше не осталось ни толики страха и ни капли жалости — ни к другим, ни к самому себе.