Падший (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 53

Честно сказать, когда я об этом услышал, то слегка прифигел. Ведь раньше я был абсолютно уверен, что он у каждого свой, и стоит кому-то другому о нём узнать, как вся артефактная магия, основанная на языке какого-то конкретного мастера, сразу же исчезает.

Ошибся, как выяснилось. Как есть ошибся.

Жители этого мира для создания рун в каких-то уникальных языках не нуждались. Просто у некоторых имелся внутренний дар, и этот дар они и использовали, чтобы рисовать свои волшебные закорючки на всякой фигне. А после втридорога продавали эту фигню всем страждущим гражданам. И восстанавливали потом, когда энергия в артефактах заканчивалась.

Другое дело, я и Алина. Мы родились не здесь, мы пришли из другого мира, поэтому местные рунные правила на нас не распространялись, а распространялись иные, касающиеся одного языка и единственного носителя.

Хотя всё это, в общем-то, лирика. Мы с Алиной без всяких рун могли здесь задать всем жару, и хрен бы нам кто в этом помешал…

Пришедшим в гости «спецам» я предложил, ни много ни мало, поучаствовать в конвейерном производстве рунических записей.

За каждый продукт пообещал заплатить им по одному ларту. Три четверти мастеров сразу сказали: «Это несерьёзно! Я на русалках больше заработаю» [1]. Оставшиеся попросили объяснить поподробнее.

Объяснения, а затем и ответы на массу возникших в ходе беседы вопросов, заняли почти три часа. В итоге на предложенные условия согласились четыре мастера. Но даже и это я посчитал успехом, потому что ориентировался изначально только на двух, одним из которых был мастер Шалхо́н, изготовивший в своё время хранители-обереги для Хруста и Триты.

Сам я сыграл на том, что всем четверым работа показалась, действительно, интересной и, в то же время, весьма необычной. Им не надо было придумывать что-то своё. Им требовалось лишь переводить на носители некие никому не известные алгоритмы, используя только собственные умения и те знаки и руны, какими они владели лучше других.

Какие конкретно надо переводить алгоритмы, мастерам показала Алина. Нормальные такие блок-схемы, классические «чёрные ящики», на входе в которые поступает некий набор сигналов, а на выходе получаются сигналы второго порядка, какие можно использовать в качестве входа для следующего «чёрного ящика» или же, если цель не достигнута, снова для предыдущего, в итерацию «эн плюс один», и так до того момента, пока наблюдатель снаружи не увидит именно то, что хотел, когда запускал эту чёртову машинерию.

Содержимое «ящиков» моя спутница раскрывала перед спецами по рунам в максимально формализованном виде, из знакомых всем символов, какие легко понять и переписать в тот язык, которым владеешь, но какие, не зная реальной задачи, нельзя приложить к чему-то конкретному. Формальные схемы матлогики, соединённые с живым языком того мира, в котором мы очутились, дали отличные результаты.

Пока мы общались с Шалхоном и тремя его сотоварищами, я, наверное, тысячу раз успел похвалить себя за решение не заниматься алгоритмами самому, а поручить это дело Алине.

С заданием девушка справилась на все сто.

Видно, и вправду, с одной стороны, сказалось её увлечение практическим программированием, с другой, уникальные лингвистические способности помогли. Как по мне, ей с такими умениями только в шифровальном отделе Генштаба работать, а то и вообще возглавлять. Ну, да не беда. Вернётся домой, возможно, ещё и возглавит. Если, конечно, замуж по молодости за какого-нибудь идиота не выскочит и на корню загубит всё то, чему научилась…

С физическими носителями для рун я долго не мудрствовал. Использовал точно такие же, на каких в своё время сам рисовал кисточкой китайские иероглифы, а после хранил в карманах замшевой куртки, сгинувшей вместе с ними в огне арладарского взрыва.

Батальные медники и жестянщики наклепали их мне за неделю столько, что хватило бы и на триста готовых изделий, а не то, что на «двести плюс десять», какие мы привезли в «вагенбургах» из Пустограда.

Всего у нас выходило семь типов латунных пластинок, разных размеров, чтобы не путаться. Для каждой на боеприпасе имелись специальные выемки, куда эти артефакты вставлялись, как сменные модули.

Главный — модуль-координатор — располагался на корпусе СПБЭ. Вокруг него находились «разъёмы» для модулей передачи сигналов: координатор-БЧ, ротор-координатор и распознаватель-координатор. Ротором, к слову, я обозвал парашютно-вращаемую тормозную систему боеприпаса. Последних три модуля ставились на боевую часть, по отдельности: загуститель горючей смеси, усилитель бризантности и инициатор подрыва.

Ещё один модуль, не относящийся напрямую к изделию, должен был устанавливаться на бочки-контейнеры, в которые предполагалось укладывать СПБЭ перед запуском из катапульты. Он проходил у нас под маркировкой «кассетный разъединитель». По принятой схеме «разъединитель» срабатывал сразу же после прохождения высшей точки траектории запущенного по цели снаряда-контейнера.

Все передаваемые нам мастерами пластинки с рунами проверяла Алина. Как она объясняла, у каждой записи имелся чётко определённый энергетический профиль-рисунок, напоминающий линии Фраунгофера на световом спектре. Ну, или штрих-код на товарах из супермаркетов.

Энергетические профили рунных пластинок она сравнивала с заранее подготовленными эталонами и, если обнаруживала расхождения, без лишних затей возвращала пластины на переделку. Мастера сперва злились (кто-то посмел усомниться в их высочайшей квалификации!), но после привыкли. Благо, что брака у них обнаруживалось немного.

Готовые модули я вставлял в изделия лично. А дальше мы с бывшей невестой Ашкарти вместе проверяли их на совместимость. Лишь после этого я начинал снаряжать БЧ огненной смесью. Сама боевая часть была похожа на ту, какую использовали против магозащиты имперских войск в битве у переправ. Принципиально отличалась только передняя «горловина». Отличалась по форме, а не по материалу. И там, и там для вогнутой внутрь мембраны применялась чистая медь. Вот только раньше эта мембрана напоминала воронку, благодаря которой и образовывалась кумулятивная струя, прожигающая любую броню, но теряющая эту способность уже через метр-другой.

Сегодняшнее изделие имело мембрану гораздо менее вытянутую, в виде сегмента сферы с радиусом, значительно превышающем размеры боеприпаса. В этих условиях кумулятивный эффект выливался уже не в тонкую ниточку высокотемпературной струи, а в так называемое «ударное ядро», отрывающееся от БЧ и бьющее уже на метры, а на десятки метров.

Именно эту возможность (дистанцию поражения) я и взял за основу, когда попытался воспроизвести в мире магии самоприцеливающийся высокотехнологичный продукт отечественного военпрома. Ведь только в этом случае у нас появлялся шанс относительно точно попасть в защитные купола чужих кораблей при изначально неточном выстреле из бьющей «куда-то туда» катапульты…

Испытания опытной партии полностью готовых изделий мы провели спустя полторы недели после возвращения из Пустограда. Испытания, ради вящей секретности, решили совместить с учебно-боевым применением десятка «сифонных насосов», усовершенствованной конструкции, изготовленных, пока мы с Алиной отсутствовали.

Десять дракалер с установленными на баках «сифонами» вышли из драаранской гавани ранним утром. Их сопровождал флагмансткий галеат баталии Краум, с моим личным штандартом на мачтах. Следом за ним двигались «Шустрая щётка» капитана Бартозо, самый быстрый корабль во всём Драаране, и тарата «Пустынница» мастера Брайса, принимавшая непосредственное участие в налёте на Масалах. Всякий, кто видел наш выход из гавани, наверняка бы решил: командор Краум решил лично понаблюдать за работой той хрени, какую зачем-то поставили на дракалерах.

«Насосы? Пожарные? Чтобы тушить загоревшиеся суда?..»

«Да-да, это интересно, но только тушить пожары без рун — затея бессмысленная и дорогая. Гораздо проще купить десяток-другой рунных записей, и никакие насосы уже не понадобятся…»