Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Лейбин Валерий Моисеевич - Страница 22

Именно в период распространения грязной сплетни Юнг подал заявление об увольнении из клиники Бурхгольцли. При этом он сослался на то, что работа врача отнимает у него много сил и времени, а он хотел бы заняться в большей степени научной деятельностью.

В свою очередь, в ответ на письмо Фрейда, в котором упоминалась женщина, представившаяся любовницей Юнга, последний поблагодарил мэтра психоанализа за высказанные в его адрес слова утешения и одобрения. Он заверил Фрейда, что никогда не изменит психоанализу и что история, поведанная его шведским коллегой, является для него совершенно непонятной, поскольку у него никогда не было любовницы и он является самым безупречным из супругов.

Если бы Сабина знала об этом письме Юнга, то, возможно, она обрадовалась хотя бы тому, что он не списывает на нее все грехи. Однако вряд ли ее порадовало бы то, что, называя ее египтянкой и не имея сил удержаться от поцелуя, он в то же время пытается предстать перед Фрейдом в образе безупречного супруга. И уж совсем расстроилась бы она, если бы прочитала о том, что, как писал Юнг в одном из своих писем Фрейду, на фоне всей этой истории с гнусной клеветой его отношения с женой стали в значительной степени более прочными и глубокими.

В последующих письмах к Фрейду Юнг продолжал жаловаться на неблагодарную пациентку, которая, по его словам, систематически планировала его соблазнение. Подобное соблазнение он считал неуместным, поэтому не поддавался ее чарам. В ответ на это она решила отомстить ему, стала распространять гнусную сплетню о его предстоящем разводе с женой и последующей женитьбе на одной из студенток, что вызвало волнение среди многих его коллег.

Не зная, как с достоинством выйти из подобной ситуации, Юнг попросил Фрейда выступить в качестве посредника, способного разрешить усугубляющийся конфликт. При этом он не сообщил мэтру психоанализа ни о своем многосмысленном письме фрау Шпильрейн, ни о своем собственном влечении по отношению к ее дочери, скрывающемся за маской оскорбленного незаслуженными подозрениями врача.

После того как Сабина написала Фрейду письмо с просьбой принять ее и выслушать ее доводы по поводу несправедливого обвинения в гнусной клевете на Юнга, мэтр психоанализа проинформировал своего молодого коллегу о том, что посоветовал неизвестной ему корреспондентке соотнести ее воображение с реальностью. Она, по его мнению, вообразила себе то, чего не было на самом деле, и соответствующая сумятица в ее душе является результатом переноса.

Сабина не знала и того, что ее первое письмо мэтру психоанализа будет доведено до сведения Юнга, которого Фрейд будет спрашивать о том, кто она такая: «Болтунья, сплетница, параноичка?»

Юнг поспешил ответить Фрейду телеграммой, а затем письмом, в котором обвинил Шпильрейн в систематических попытках соблазнить его. Одновременно он признался в том, что на протяжении нескольких последних лет поддерживал с ней дружеские отношения, пока «не закрутилась карусель», которую он никак не ожидал.

Ответ Фрейда не замедлил себя ждать. В плане дальнейшего развития психоанализа он был исторически значимым, поскольку содержал в себе размышления о новом явлении, на которое ни Фрейд, ни его приверженцы не обращали внимания ранее.

В июне 1909 года Фрейд написал Юнгу следующее:

«Такие переживания, хотя они и болезненны, случаются, и их избежать невозможно. Без них мы не будем знать реальную жизнь и то, с чем нам приходится иметь дело. Сам я никогда не попадал в такой скверный переплет, но несколько раз был близок к этому и выбирался с трудом. Думаю, меня спасала только связанная с моей работой неизбежная необходимость, да еще то, что я был старше Вас на 10 лет, когда пришел к психоанализу. Но никакого серьезного вреда не нанесено. Эти переживания помогают выработать толстую кожу, которая нам необходима, и управлять „контрпереносом“, который, в конечном счете, является постоянной проблемой для нас. Они учат нас направлять наши собственные аффекты к лучшим целям. Они представляют собой „неприятность“, оказывающуюся благодетельной».

К тому времени Фрейд неоднократно сталкивался с явлением переноса, поскольку его пациентки часто влюблялись в него, а он рассматривал подобную любовь как невротическую (невроз переноса), обусловленную их собственными переживаниями, уходящими корнями в детско-родительские отношения. С наглядным же проявлением контрпереноса, то есть с ответными чувствами психоаналитика, испытываемыми им по отношению к пациенту, Фрейд столкнулся, пожалуй, впервые.

Чуть более десяти лет тому назад Фрейд признался берлинскому врачу Вильгельму Флиссу, с которым он долгое время состоял в дружеской переписке, что к сорока годам его либидо затухло. Тем не менее, как он написал Юнгу, ему довелось на себе испытать силу контрпереноса, хотя он и не попадал в столь скверную ситуацию, в какой оказался его более молодой коллега.

О силе порой испытываемого Фрейдом контрпереноса можно судить хотя бы по тому воспоминанию, которое как-то привел один из психоаналитиков, ранее проходивший у него личный анализ. Согласно этому воспоминанию, он увидел однажды, как у мэтра, выходящего из кабинета, где тот принимал пациентку, подозрительно топорщились штаны в том месте, которое может свидетельствовать о соответствующих сексуальных желаниях любого мужчины.

Но только тот «скверный переплет», в котором оказался Юнг, заставил Фрейда серьезно отнестись к явлению контрпереноса. И хотя он успокаивал своего молодого коллегу относительно связанных с контрпереносом переживаний и указывал на необходимость управления им, тем не менее, для него самого стало очевидным, что проблема контрпереноса может стать камнем преткновения на пути успешного лечения пациентов. Не случайно поэтому впоследствии Фрейд говорил о том, что успех психоаналитического лечения зависит от того, насколько сам психоаналитик справляется со своими комплексами.

Из того примечательного письма Фрейда Юнг впервые узнал о котрпереносе, природа которого была еще скрыта от психоаналитически ориентированных врачей. Насколько глубоко он понял и осознал то, о чем ему написал Фрейд, неизвестно.

Сабина тоже ничего не знала об этом.

Но, к счастью, благодаря ее усилиям, связанным с личной встречей с Юнгом и прояснением той неприятной ситуации, в которой она оказалась по вине последнего, инцидент был исчерпан. Во всяком случае Юнг понял, что Сабина не причастна к распространению гнусной сплетни и что он сам оказался заложником собственной подозрительности, обусловленной его болезнью, то есть сжигающей его тело и душу страстью к бывшей пациентке.

В июне 1909 года Юнг написал Фрейду письмо, в котором был вынужден сделать с трудом давшееся ему признание:

«У меня хорошие новости, связанные с сообщением о моем деле со Шпильрейн. Я видел все в слишком черном свете. После разрыва с ней я был почти уверен в ее предательстве и глубоко разочарован лишь банальностью формы, которую оно приняло. Позавчера она появилась у меня дома, и у нас состоялся вполне обстоятельный разговор, во время которого выяснилось, что распространяемые обо мне сплетни исходили вовсе не от нее. Мои идеи отношений, вполне понятные в подобных обстоятельствах, приписывали эти сплетни ей, но я готов отказаться от них. Более того, она сама освободилась от переноса наилучшим и изящным образом и избежала страдания (за исключением пароксизма плача после расставания). Ее намерение прийти к Вам было связано не с какой-либо интригой, но только с поиском возможности для разговора со мной. Теперь после Вашего второго письма она стала для меня личностью. Не поддаваясь беспомощному раскаянию, я, тем не менее, сожалею о свершенных мною грехах, так как именно я в большей степени виновен в возникновении честолюбивых надежд у моей бывшей пациентки. Так, в соответствии с моим принципом говорить с каждым пациентом серьезно без какого-либо ограничения, я обсуждал с ней ее проблему детства, воображая, что веду теоретический разговор, хотя, естественно, в глубине скрывался Эрос. Таким образом, я приписал все другие желания и надежды целиком и полностью своей пациентке, не разглядев те же самые вещи в самом себе. Когда ситуация стала такой опасной, что продолжение отношений неизбежно могло привести к сексуальной связи, я прибег к самозащите, которая не может быть оправдана морально. Пойманный в сеть собственной иллюзии, что я стал жертвой сексуальных хитростей пациентки, я написал ее матери, что не являюсь средством удовлетворения сексуальных желаний ее дочери, а всего лишь ее врачом и что она должна освободить меня от нее. В свете того факта, что незадолго до того пациентка была моим другом и пользовалась полным моим доверием, мое действие было обманом, в чем я с большим смущением признаюсь Вам, как своему отцу».