Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 4

— Степан! — я позвал казака, который специально держался недалеко от моей телеги. — Можешь отправить одного из своих на север?

— Зачем? — уточнил казак, прищурив глаза.

Никакой субординации, и это одна из особенностей времени. Иногда люди могут выполнить без вопросов самый глупый приказ, следуя вбитой в подкорку палочной дисциплине. А иногда откажутся от самого разумного просто потому, что это может показаться уроном их чести.

— Еще в Одессе я слышал, что англичане и французы хотят в Евпатории высаживаться. Как бы не попасть под них, если правдой окажется, — в голове мигом родилось объяснение.

Казак тут же нахмурился, кивнул и подозвал одного из своих. Самого молодого. Ветер дул от меня, так что я разобрал только пару слов, но и того, что всадник рванул обратно по нашим следам, было достаточно. Теперь если за нами кто и погонится, то мы хотя бы об этом узнаем.

Я откинулся обратно на сено. Тело на самом деле слушалось не очень. То ли из-за переноса сознания, то ли из-за той самой болезни. Я начал одну за другой разминать мышцы, продолжая раздумывать над своим положением и наблюдая за тем, что меня окружало. Природа? В задницу природу! Взгляд еще раз пробежал по казакам, потом скользнул на сидящих на других телегах возниц. На вид обычные бородатые мужики. Чистые и аккуратные.

— Не мужики, — поправила помять Щербачева. — Служащие из департамента провиант-комиссара.

— А те? — взгляд остановился на еще одной четверке, которая, как и я, расположилась рядом с грузом, только на других телегах.

— Фейерверкер и трое рядовых, — доложила память. — Выделены вам для демонстрации и обучения работы с ракетами. Вы им, кстати, приказывали идти пешком, благо скорость позволяет. А лошади и телеги и так перегружены.

В памяти сразу же всплыла информация о том, что именно я везу. Как оказалось, Константинов отгрузил со мной шестьсот двухдюймовых ракет с разными зарядами. В основном с гранатами, но были еще осколочные и даже сигнальные. Много, общий вес под полторы тонны — на пять телег действительно по границе допустимого. И даже один худосочный солдат сверху может привести к тому, что мы сейчас тут встрянем. Прямо под какой-нибудь английский или французский разъезд!

— А ну, на землю! — рявкнул я, осознав, что кроме меня это, похоже, никого не волнует. Да и не должно — я же тут командир и за всех отвечаю.

Солдаты с фейерверкером тут же соскочили со своих мест и поспешили отойти в конец обоза, подальше от моего взгляда. Я тоже решил выбираться. Нечего нагружать телегу и лошадь, если я смогу пройти хотя бы немного. На мне прямо сейчас были белые льняные штаны и широкая рубашка. Поверх надел лежащие рядом брюки, закрепил на них подтяжки. Память подсказала, что и как делать. С ее же помощью справился с портянками под сапоги — это было даже не сложно. А вот чтобы застегнуть мундир на все пуговицы, тут пришлось помучиться.

Взгляд зацепился за погоны — три звезды. Память подсказала, что именно такие положены поручику ракетных инженерных войск, на что намекали надписи «Р1», выбитые на каждой пуговице. Между прочим, десятый класс местной табели о рангах, на один выше, чем если бы у меня было то же звание, но в обычных войсках. Не мечта, но очень даже неплохо. С точки зрения перспектив.

После того, как я остервенело сражался с черными руками, даже грыз их, как дикий зверь, я словно вырвался из привычной скорлупы правил. Нет, я не собирался теперь решать все проблемы зубами, но чувство, что я сумел справиться даже со смертью, придавало сил. Человек — это звучит гордо, человек — это тот, кто может менять мир! Раньше спокойная жизнь как будто лишала смелости в это поверить, но теперь… Я просто знал, что только так все и должно быть.

Может быть, именно поэтому я и оказался в этом времени? Даже сама война, в которую с каждым днем все глубже и глубже погружается империя — это не только смерти, не только зло. Это возможность! Показать себя, стать фигурой, которой под силу изменить то, что было в моем времени.

Сделать так, чтобы не было Парижского мира, не было отданной на откуп союзникам экономики, не было навязанного технического отставания — всего того, что так дорого нам обошлось в веке двадцатом. Во время Первой Мировой и революции, которых вместе со всеми их десятками миллионов смертей вполне можно было избежать.

Готов я на это замахнуться? После адского пламени почему бы и нет.

Размяв ноги и руки, я аккуратно спустился с телеги и, придерживаясь за борт, пошел рядом. Огромные потемневшие от времени колеса медленно проворачивались по весенней грязи, к счастью, еще не полностью вступившей в свои права. Идеальная скорость, чтобы прийти в себя. Я присматривался к миру, к людям вокруг и, наверно, последним заметил, как впереди поднялась пыль.

— Проверь, — Степан после моих слов про дозоры был настороже, но к нам приближались с юга, то есть с той стороны, где были свои.

Я присмотрелся, и через минуту смог разглядеть зеленые мундиры, золотое шитье и кивера. Точно наши — гусары, только полк не могу вспомнить. Я выдохнул, уже поверив, что скоро окажусь в Севастополе — с таким-то прикрытием нас точно не достанут — когда один из гусар выхватил пистолет и прямо на скаку разрядил его в отправленного вперед казака.

— Предатели! — кажется, я заорал первым.

И это все, на что меня хватило. Несмотря на все красивые мысли об изменениях, тело замерло и отказывалось слушаться. Степан что-то закричал и скинул с плеча винтовку — грохот выстрела, один из чужаков упал. Те стали орать громче. Степан нагнулся, чтобы подать мне руку. Мог бы сбежать, но решил вытащить хотя бы меня. Опять грохот выстрела. На лице казака появилось обиженное выражение, по черной бороде побежала струйка крови, и он рухнул с коня.

Через пару мгновений в наш обоз ворвались семнадцать гусар. В руках пистолеты, половина сразу разрядила их в приданных мне солдат, остальные пока ждали, но больше никто не думал о сопротивлении. Может, еще обойдется? Мысль появилась и тут же исчезла, стоило мне увидеть кривую улыбку на лице одного из нападавших.

— В шашки их, оружие продадим англичанам! — крикнул он своим, а потом с разгона врезал мне в лицо правым ботинком. — Пся крев!

Ругательство на польском было последним, что я услышал. В себя пришел только на следующий день. Тошнило, хотелось пить и есть, но никто не обращал на меня внимания. Сидящие у костра убийцы обсуждали свои планы, и я постарался прислушаться и выяснить, что же происходит. Говорили они на русском, видимо, привыкли за десятилетия службы в императорской армии, так что я почти все понимал. Это действительно были поляки. Их командир оказался из тех, кто бунтовал еще в тридцать первом, был разбит, а потом прощен. Двадцать с хвостиком лет в армии и присяга перед царем ничего для него не изменили, и, как только представилась возможность, он подбил солдат на побег в лагерь союзников.

Тех же из их роты, кто не согласился на предательство, поляки просто перебили. Сначала они были готовы просто сменить сторону, но мой случайно попавшийся на пути обоз все изменил. Теперь дезертиры могли не просто поступить в чужую армию, но и выручить немало денег за наши ракеты. Достаточно, чтобы переехать в Париж или Лондон, пока Варшава не станет снова свободной. Меня же оставили в живых, чтобы я смог рассказать о технической новинке и помочь выручить за нее полную цену.

Чудесное попадание в другое время оказалось совсем не таким чудесным. Разве что мое пробуждение все-таки заметили, дали отпить пару глотков из фляги, а потом под очередное «пся крев» снова приголубили по голове. И опять я провалялся без сознания еще одну часть пути. Пришел в себя от встревоженных голосов. Поляки заметили впереди еще один отправленный на разведку отряд.

Двадцать человек, спешенные матросы с одного из кораблей Черноморского флота. Не знаю, как они тут очутились, но теперь дезертиры оказались перед выбором. Тихо уйти, бросив добычу, или дать бой. Решение, впрочем, было принято очень быстро: отказываться от денег, которые мои похитители уже считали своими, никто не собирался.