Не ломайся, девочка! (СИ) - Лакс Айрин - Страница 40

— Черт побери. Какого черта, а? — смотрю на Тихона с ненавистью. — И без тебя прекрасно жилось. Более того, я хорошо начала жить, когда тебя в моей жизни не стало!

Он продолжает стоять, опершись затылком о стену. Салфетка промокла.

— Хочешь, бей. Я не буду сопротивляться.

— Не хочу пачкаться о…

— Да, я дерьмо. Дерьмово повел себя, и совершал еще более дрянные поступки, и я ушел в дерьмо по самую макушку, на дно, чтобы оттолкнуться и выплыть. Знаешь, ради чего? Ради… Тебя! Потому что любил тебя и продолжаю любить. И ради дочери. Она — твоя и моя — тоже! Не надо мне спектаклей дешевых! — повышает голос. — Я правду знаю.

— Ну, знаешь, и что дальше? Живи с этим знанием. Но приближаться не смей.

— Дочь должна знать своего отца.

— Отца у нее, как раз-таки нет и никогда не будет. Есть одна безумно любящая мама, есть бабушка-дедушка, есть куча любимых тетушек и дядюшек.

— Отец — это совсем другое.

— Не в нашей реальности. И ты не имеешь никакого права называть себя отцом… Ах, посмотрите на него! Что, курва твоя не родила? Соврала тогда мне, что ли?! Или она тебе наскучила, дура силиконовая? Наблядовался?! Решил в спокойную гавань. А вот хрен тебе! Хренушки без масла!

Показываю ему фак, и, подумав немного, добавляю еще один. Вот тебе! Дважды фак…

Неожиданно Тихон смеется и произносит с нежностью:

— Какая же ты все-таки девочка. Девчонка совсем еще… — с нежностью и грустью.

Моргает. Вытирает кровь.

— У тебя есть салфетки?

Молча бросаю в него пачкой. Он не ожидал, но поднимает.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности. Я просто не люблю вид крови. Я сделала это ради себя. Не ради тебя, — упрямлюсь.

Проходит примерно час…

Тихон предпринимает попытки завязать разговор, я беру наушники и ставлю треки, которые сохраняла из Яндекс-музыки себе на телефон, можно слушать и без интернета.

Замечаю, что Тихон психует. Даже порывается подойти и выглядит так, словно собирается отобрать мои наушники, в ответ я адресую ему взгляд, полный ненависти и презрения.

— Не приближайся.

— Твою мать. Ты хотя бы попытайся! — пинает стол. — Хотя бы послушай, потом решишь, стоило это того или нет. Умоляю, послушай!

Глава 44

Глава 44

Аглая

— Я прекрасно живу без тебя. Тебе нет места в моей жизни.

— Хотя бы с дочерью познакомь, а?

— Еще чего! И что я ей скажу: «Детка, это твой папа блядун! Параллельно со мной он сношал еще кучу девиц, у него даже была невеста! О презервативах он даже не побеспокоился, а когда я дала ему понять, что знаю о всех его блядках, этот козел… даже не подумал извиниться. Просто проглотил ответ…»

— Не ври! Я пытался. Ты соврала, что ребенок от другого! Но я быстро выяснил, что к чему.

— Ну, выяснил и выяснил. Мне, что, легче от этого стало? Нет!

— Я… Я ввязался в очень опасную игру. Вернее, меня вынудили в ней участвовать. Не хотел подставлять тебя, — отвечает глухо. — Не имел права. Невесты у меня никогда не было. Да, была девка. Была, признаю! Я ее трахал, снял после отсидки и просто трахал. Да, я ее ебал! Потому что ты была недотрогой и морозилась от меня всеми правдами и неправдами. Я не был с ней с того момента, как мы переспали.

— Да там и прошло-то… Всего-ничего!

— Да! — взвыл. — Да, так и есть! Я тогда решил, что буду с тобой. Только с тобой и… не смог выполнить обещание даже перед собой. Меня втянули в опасное дело. Грязное и опасное… Я… старался изо всех, изо всех сил старался выбраться как можно быстрее. И еще долгое время… почти год… Почти год после, Глаша, по сторонам оглядывался. Ждал мести. Удара исподтишка… Опасности. Я должен был убедиться, что опасность миновала, что не принесу беды на порог твоего дома.

Не хочу его слушать! Не хочу…

Но у меня на телефоне всего пятнадцать процентов зарядки осталось. Тут уж не до прослушивания музыки.

— Долго еще твой приятель будет копаться? Он, может быть, не знает, как калькулятором пользоваться? Вид такой, будто о цифрах впервые в жизни услышал.

— Зря ты так. Рас очень умный, но… не умнее меня, — усмехается криво. — Что есть, то есть. Вероника тоже любит шахматы, верно? — интересуется невинно.

— Не смей трепать имя моей дочери своим гнусным языком.

— Вот только она и моя дочь — тоже! — орет.

Орет так, что вены на шее вздуваются и немного затянувшаяся ранка на голове снова трескается, резко начав кровить.

— Нравится тебе это или нет, Вероника — и моя дочь тоже! И я все эти годы, блять, жил только чтобы хотя бы однажды… Хотя бы однажды, блять, просто подойти к ней. К тебе. Чтобы вживую увидеть, а не через гребаный экран. Тупо мечтал хотя бы копеечное мороженое купить и за руку подержать! Ты знаешь, что это такое?! Знаешь, что такое не иметь надежды и постоянно жить с ощущением страха, что тебя вот-вот раскусят и выпустят кишки… И никто… никогда… не найдет!

От его крика стены будто вибрируют, глаза стеклянные, в них смотреть больно. Слушать тоже больно, как будто огромный бетонный шар ударил в грудную клетку, смяв ее.

Мне кажется, что сейчас он не врал.

— Не знаю, в какие неприятности ты вляпался в прошлом… — произношу едва слышно и добавляю торопливо. — Не знаю и не хочу знать! Позвони уже…

— Кому?! — огрызается. — Здесь связь не ловит!

— И долго нам здесь сидеть?! Постучи, покричи. Сделай хоть что-нибудь. Я не собираюсь сидеть здесь до закрытия. Меня, знаешь ли, ждут и любят. В отличие от тебя!

— Да, ты права.

Тихон медленно сползает по стене, садится, опершись затылком, прикрывает глаза.

— У меня есть до хрена всего, но нет самого важного.

На этом замолкаем.

Он ничего не говорит и, даже если бы говорил, я просто не хочу его слышать. Не хочу, и все тут. Он мне больно сделал, он мне лгал…

Я со всеми сложностями сама справлялась, мне помогали, да. Но другие, не он!

Не он встречал меня из роддома.

Не он сидел с моей дочкой, когда у нее температура под сорок, а я зашивалась над важным проектом, и просто не спала почти неделю!

Не он помог купить квартиру, выкупить бизнес…

Не он говорил мне слова поддержки.

Не он верил в меня…

Всюду, куда ни кинь взгляд, есть только одно: не-он.

Так чего он сейчас хочет от меня? Когда все благополучно… Легко быть рядом, когда все хорошо, а когда плохо?

Не хочу с ним говорить, но мысленно ему эти вопросы швыряю и сама же распаляюсь.

Нет, не говори, молчи.

Молчи, Аглая…

Пусть просто исчезнет из моей жизни. Просто… исчезнет!

***

Еще через два часа стало ясно, что нас просто закрыли. На крики, требования открыть никто не отзывался.

Судя по позднему часу, уже и заведение… закрылось! Боже…

А мы здесь. Заперты. Вдвоем!

— Твою мать! — стучу кулаком сердито по двери. — Я напишу заявление. На твоего приятеля. Слышишь? Это похищение. Это удержание против воли!

— Ну, напиши, — меланхолично пожимает плечами. — Заявление свернут.

— Да ну? Всесильные, что ли? Ах да, простите! У вас, мажоров, деньги куры не клюют! И вы считаете, что вам все можно. Лгать, драть телок налево и направо, лапшу о любви вешать! Лезть к невинным девочкам и совращать их, потому что мало… Мало! Вам всегда… мало! Ай… — дую на кулак, которому больно.

Тихон оказывается рядом и тянет руку на себя.

— Что ты творишь? Больно? Дай поцелую!

— Тьфу, это не работает! Это работает только, если тебя любят, а ты… Ты любить не способен, чертов эгоист, негодяй, подонок!

Все-таки меня срывает, колочу его кулачками по прессу, по плечам, по груди. Он и не закрывается, просто пытается обнять, принимает удары.

Еще и подначивает.

— Бей. Сильнее давай! Ну же… Я заслужил… Я заслужил столько, что тебе вечность меня бить придется!

— Отстань! — отзываюсь устало.

Волосы липнут к лицу.

— Отстань, кому сказала, руки убери!