Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 18

— Ещё бы им чинится! — фыркнула Дуня, оторвавшись от очередного гениального чертежа.

— Мы им столько всего интересного показали! Пока им есть чего из нас выжимать, так они не

будут чиниться, а потом… — Дуня с сожалением махнула рукой, показывая, что Маша сама

должна понимать.

Мария понимала. Её теперь зазывали в лучшие дома на посиделки, но радушие первых

боярышень Москвы тяготило. Не все умели просить поделиться знаниями, многие требовали, а

это коробило нежную душу Маши. Но зато она получала бесценный жизненный опыт.

— Дуняш, бросила бы ты это подвижное кресло! Бояричу оно не пригодится. Он просто

дразнит тебя…

— Дело принципа! Коваль попросил уточнить рисунок тех деталей, из которых состоит моя

железная лента для колесиков.

— Она ж тяжёлая будет! Ты сама говорила, — напомнила Маша.

— Ну да, человеку не хватит силы заставить двигаться всю эту… эту хрень.

Маша прыснула и зажала рот рукой.

— Так зачем же ты продолжаешь рисовать?

— Ну, интересно же, — лукаво улыбнулась Дуняша. — Завтра мастер Петра Яковлевича

принесет кресло с обычными колесами и будем пробовать его в действии. И пусть сразу же

будет готов чертеж другого варианта. Я его назвала «вездеход»!

— Так уж вездеход?

— А что? Для сухой дороги у нас есть колеса, для снега — полозья, а для грязи будет

гусеница!

— Ой, Дуня! Ты такая выдумщица! А ногу Петру Яковлевичу сделали?

Дуняша спешно постучала по столу, отгоняя злых духов, и кивнула.

— Пятая уже. Там шнурков-ремешков видимо-невидимо, но зато она легкая и удобная.

Девочка развернулась к сестре и начала объяснять о подвижных частях, имитирующих

действия суставов, но быстро скатилась на жалобы о том, как ей пришлось настаивать на том, что не надо копировать полностью форму ноги, а стоит обратить внимание на расположение

костей человека.

— Так Пётр Яковлевич теперь сможет на коня сесть?

— Конечно! А ради чего я старалась? — удивилась сестра.

— Всё одно жалко его…

— Чего жалеть? — вскинулась Дуня.

Она была уверена, что не случись с молодым видным бояричем беды, то стал бы он одним из

многих, а так у него появилась цель, обновился круг знакомых, изменились ценности. Он стал

чувствительнее к бедам и боли других, а это редкое для московского боярина качество.

— Девушки шепчутся, — Маша передернула плечиками и состроила грустную мордашку, чтобы было понятно, что дело касается несчастной любви.

Но Дуняша не заинтересовалась, наоборот, отвела взгляд и сделала вид, что продолжает

заниматься созданием трафарета для коваля. Маша с удивлением посмотрела на неё, потом

пригляделась и подскочила:

— Дунька, признавайся, что натворила!

— Я?!

Мария возвышалась над ней, сверкая глазами, и Дунечка вынуждена была признаться:

— Не я.

— А кто?

— Неизвестный доброжелатель.

Маша в упор смотрела на сестру и застонала, опускаясь в кресло.

— Говори, — велела она.

— Ну-у, — нехотя протянула Дуняша, — чиркнула пару строк бывшей невесте Петра

Яковлевича.

— Что именно? — наседала Маша, не ожидая ничего хорошего.

Дуня подбежала к двери и проверила закрыта ли она. Потом вернулась к сестре и

прошептала на ухо:

— Я написала княжне Холмской, чтобы она свои кривые ручонки не тянула к Петруше, а

косые глазоньки свернула с его двора, потому что он мой.

— Что? — шокировано переспросила Маша, роняя рукоделие и оседая на сундук, и Дуня

повторила:

— Она же была невестой Петра Яковлевича, а потом нос отвернула.

— Да это я знаю, ты про послание…

— Ну так я и написала, чтобы духу её не было, потому что Петруша нужен другим… более

красивым и умным!

Мария взвыла и заходила кругами по горнице:

— Она нас в порошок сотрет! Холмские… они же! Дунька, как ты могла! Ты хоть

понимаешь, что натворила?

Дуня изображала спокойствие и молчала.

— Кто ещё об этом знает?

— Никто, — едва слышно пробормотала она, жалея, что призналась.

— Кто передавал письмо?

— Я.

— Ты?

Дуня кивнула и зашептала:

— Я тайно… в церкви подсунула в складку на рукаве.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Но… а если тебя заметили?

Сестра активно замотала головой и Машу чуть отпустило.

— Так значит, ты любишь Петра Яковлевича?

— Чего? — теперь уже Дуня вылупилась на сестру.

— Ну ты же сама… — Маша ничего не понимала.

Дуняша всплеснула руками и начала объяснять основы психологии, но сестра не поверила в

эффект собственницы. А зря!

Через пару дней в девичьей Кошкиных им по секрету сказали, что бывшая невеста Петруши

копытом бьёт, желая вновь видеть его своим женихом.

Племянницы Евпраксии Елизаровны гадали, где Матрёна Холмская могла увидеть брата с

новой ногой — он вроде бы ещё не выходил в свет…

Дуняша расцвела от услышанных новостей, а Маша бросала на неё взгляды и крестилась.

Сестры не видели, как приглядывавшая за ними Евпраксия Елизаровна поднялась и наведалась

к сыну, чтобы посмотреть Дунины рисунки с её пометками. С утречка к ней заходила

доверенная женщина будущей сватьи и показывала подмётное письмецо к дочери от

неизвестной соперницы. Княжна хотела узнать, кто ей перешёл дорогу.

Боярыня очень удивилась словам посланницы, ведь Матрёна сама отстранилась от Петруши

и тем самым рассорила две семьи. А когда Евпраксия Елизаровна посмотрела письмишко, ещё

больше удивилась… А потом повеселела и сейчас, глядя на девчонок Дорониных, убедилась в

своих подозрениях. Вот только сравнит буквицы, чтобы точно знать, за кого молиться, а после

можно к свадебке готовиться.

Маша стала частой гостьей в кремле и немного освоилась там, а Дуняша оставалась дома с

Милославой, но подолгу сидеть и вышивать она не могла. В очередной раз сбежав от мамы, Дуня решительно взялась за обучение беспутного Митьки и тоскующей по непонятно чему

Аксиньи. Митька давно ждал, что придумает для него боярышня, а здоровенная Аксинья даже

не догадывалась, что её тяжелые вздохи давно привлекли внимание Дуняши. И вот, боярышня

начала учить их валять шерсть.

По её замыслу Аксинья должна была валять валенки, а тощий Митька шить игрушки.

Девочка терпеливо объясняла основы работы с шерстью, показывала конечный результат и

наблюдала, как получается у её учеников и есть ли у них энтузиазм. И вдруг, несколько дней

спустя:

— Прости, боярыня, — бухнулся на колени Митька, — не могу я этим заниматься, —

признался он и втянул голову в плечи.

— Да ты даже не прочувствовал, — удивилась Дуня. — Это же не просто работа, а для

души! Надо посидеть, придумать, разработать модель и создать…

— Бам! — Митька стукнулся лбом об пол, заставляя боярышню подскочить и нервно

нарезать круги вокруг него.

— Бам! — повалилась на колени, валявшая валенки Аксинья и завыла, что она бы душу

отдала, чтобы делать такие славные вещички, которые поручили бестолочи Митьке.

Дуняша смотрели на этих двоих, широко открыв глаза. Оказалось, что Митьке понравилось

валять однотипные валенки и ни о чём не думать, а богатырше Аксинье возиться с мелкими

деталями и придумывать что-то новенькое.

Выслушав их, Дуня расстроилась, но неволить своих учеников не стала. Честь по чести

каждому помогла организовать в доме уголок, чтобы начать дело по душе и, посмотрев на них

со стороны, поняла, что зажгла в сердцах этих двоих что-то светлое. Это осознание привело её в

трепет. У неё получилось!!!

Маша смотрела на смешно пританцовывающую сестричку и хихикала. Она не понимала, чем

взбудоражена Дуняша, но её счастливый вид оказался заразителен и вскоре Маша расправила

плечики и пошла лебедушкой по светлице. Дуняша задорно притопнула, а потом со смехом

изобразила пустившегося в пляс кавалера и так девчонкам весело стало, что вбежавшую