Забытые богом - Кожин Олег - Страница 24

Вой настиг его у самого дома, уколол в позвоночник, сделал ноги ватными. Илья обернулся в надежде разглядеть оставшийся за спиной поселок, а вместо этого увидел три тени, что отделились от монолитной черноты елового леса. Посмотрел вперед, где на пригорке тепло желтела одинокая точка, и понял, что не успеет.

Сколько деревень миновал он на пути сюда? Когда-то Илья помнил их наизусть, от указателя к указателю, но свинцовая усталость сплюснула мозг, оставив место лишь для самого важного – желания выжить, чтобы выжила Вера. А ведь можно было просто остановиться, войти в любой дом, затопить печь, дождаться утра в тепле и безопасности. Или прошерстить дворы на предмет еще одного снегохода. Но мысль, что Вера одна, сходит с ума, не зная, где он и что с ним, гнала вперед, глуша страх и усталость.

Илья сделал неуверенный шаг и замер. Она найдет меня, подумал он. Рано или поздно победит болезнь и однажды утром выйдет на улицу. А там буду я. Точнее то, что от меня останется. Или, еще хуже, услышит и выбежит меня спасать. Она может. Даже с температурой под сорок.

С глухим шлепком рюкзак упал на снег. Илья старательно вытоптал себе небольшую площадку, чтобы ненароком не увязнуть в нужный момент. Стянул варежки, принялся дыханием отогревать окоченевшие пальцы. Два ствола, два выстрела. Времени перезарядиться не будет. Илья вынул нож, прижал к ружью лезвием параллельно стволу. Не очень удобно, но времени может не хватить и на то, чтобы дотянуться до ножен.

Волки бежали слаженно, как вышколенные солдаты. В центре – высокая широкогрудая тень, по флангам – две тени поменьше. Может, на самом деле так они и атакуют, Илья ни черта не знал о волчьих повадках, но в движениях этой троицы сквозило что-то ненатуральное.

Он упал на колено, выцеливая левого. Надо снимать крайних, пока они еще в поле зрения. Обойдут с боков – пиши пропало. Илья глубоко вдохнул, вспоминая, как летом они с Верой палили по бутылочкам. С двадцати шагов она выбивала восемь из десяти. Он – всего лишь шесть.

Илья выдохнул, очищая легкие от воздуха, а руки от дрожи, и после этого счет пошел на секунды.

Двадцать шагов. Левый волк на мушке. Бежит, опустив острую морду. Выстрел, и он споткнулся, зарылся в снег, не успев даже заскулить.

Илья перевел дыхание и поймал на мушку правого. Десять шагов. Чертовски близко. Уже не просто тени, призраки с горящими глазами. От грохота заложило уши, но он все равно различал шумное жадное дыхание. Запах пороха разъедал ноздри. На мгновение Илье показалось, что он промахнулся, но серый остановил бег, завалился на бок и больше не двигался.

Ружье упало в снег. Мороз вцепился в оголенные руки, и Илья услышал, как трещит на ладонях кожа, когда он сжал нож. Пять шагов. Четыре. Илья попытался встать и понял, что ошибся – в скорости, в расстоянии, в своей готовности драться до конца – во всем. А потом, точно фары выезжающего из тоннеля поезда, из темноты на него прыгнули горящие желтые круги, и сильные лапы ударили в грудь, опрокидывая на спину. Пахнуло грязной шерстью и гнилым мясом, что-то с силой рвануло за ворот, так, что на мгновение оторвало от земли. Илья заорал, вслепую тыча ножом.

В лицо брызнуло горячим…

От мятных леденцов Верин голос, сиплый, надтреснутый, немного оттаял. Она уже не выдавливала слова, а разговаривала вполне сносно.

– Люшка, ты не простынешь? У тебя руки до сих пор холодные…

Вера накрыла его ладонь своей, тоненькой, как веточка. Илья усмехнулся невесело: еле живая, а все о нем, здоровом лбе, печется.

– Это просто ты горячая. Завтра можно печь не топить, будем от тебя греться, – неловко пошутил он. – Меньше болтай, больше отдыхай.

– Бе-е-едный мой… – тускло улыбнулась Вера. – Ты когда зашел, у тебя лицо, как простыня, белое было. Щеки – мраморные, точно обморозил! Мне так стыдно стало, что я такая размазня.

Голова ее покоилась у Ильи на коленях. В доме было натоплено, но дыхание любимой женщины все равно казалось Илье обжигающим. Припечатав его ладонь к своему животу, Вера умиротворенно прикрыла глаза. Пшеничные пряди разметались по бледному лицу. Илья осторожно убрал их, впервые заметив, как истончила и высушила зима шикарные Веркины волосы. Пальцы все еще подрагивали.

– Страшно было? – тихо спросила Вера.

Заметила-таки. Даже спросила тем единственно верным тоном, не оставляющим места для пустой бравады и никому не нужного бахвальства. И все же Илья соврал. Не мог не соврать, зная, что в сенях под лавкой спрятан подранный пуховик, залитый волчьей кровью.

– Да ну, брось, чего там бояться? Устал просто. Ты спи, лучше восстанавливайся.

Сказал уверенно, даже сам поверил на секунду. Но перед глазами стояли безлюдные улицы, засыпанные снегом, и черные скелеты деревьев, усеянные молчаливыми воронами, а где-то на краю густых теней танцевал жуткий белый призрак. И петляла обратная дорога, утопающая во мраке зимней ночи. Надсадно ревел «Буран», силясь разогнать темноту светом единственного подслеповатого глаза. И все не оставляло паскудное чувство, ничем не подкрепленная, необъяснимая уверенность, что некая сила очень не хотела, чтобы Илья вернулся. И почти преуспела в этом.

– А мне показалось, ты стрелял, – зевнув, сказала Вера. – Я проснулась, а в ушах звон такой, вот как после выстрела бывает. Я знаешь как перепугалась? Подумала, не дай бог с тобой что-то случилось.

– Ерунда какая, с чего мне стрелять? Не пацан вроде, по дорожным знакам шмалять. – Илья успокаивающе погладил Веру по плечу. – Тем более ночью. Тем более когда ты рядом.

– Знаешь, я сейчас поняла, что не слышала, как ты приехал. Ты снегоход обратно к деду Антону загнал?

Илья кивнул, хотя знал, что она не видит.

– И порохом от тебя тянет… – Она завозилась беспокойно, вцепилась в него руками, ощупывая. – Люшка, ты точно вернулся? Я не брежу?

– Точно, точно, Вер, – уверенно ответил он, хотя уверенности как раз и не чувствовал. – Я вернулся, и все хорошо…

– Ты только не вздумай заболеть… – прошептала Вера, засыпая. – Если ты заболеешь, я умру… Мы умрем, Люшка. Мы умрем. Не болей, пожалуйста.

– Не умрете, – пообещал Илья. – Я не позволю.

– Не все от нас зависит, глупенький…

– На все воля Божья?

– Воля… – вздохнула Вера. – Знаешь, Ему тревожно в последнее время. Не могу объяснить… Он и раньше за нас волновался, ну, знаешь, как наседка за цыплят волнуется… А сейчас Ему тревожно по-настоящему, взаправду.

– Не о чем тревожиться. Скажи Ему, что мы справимся. Я здесь, и я о вас позабочусь. Спи.

К счастью, Вера уже и так спала. Илья выставил ладони перед лицом – пальцы ходили ходуном. Ребенок появится через несколько месяцев, в марте – апреле, если подсчеты верны. Ни ночь, ни мертвая пустота, ни незримое ощущение недоброй силы не пугали Илью так, как близящиеся роды.

Праведные сестры

Ключи, январь

С той самой ночи Люба лишилась сна. К десяти вечера сестры, пожелав друг другу спокойной ночи, расползались по лежкам. К одиннадцати Надежда уже вовсю похрапывала, а Вера вела свои невнятные разговоры. И только Любе не спалось. Она шаталась по дому, выискивала, чем бы себя занять, но все дела были сделаны еще днем, а читать при свете одинокой керосиновой лампы не получалось даже в очках.

Иногда Любе казалось, что она вновь слышит голос Нечистого в скрипе половиц, в шуме ветра в дымоходе, но только казалось. Она знала, что в сенях никого нет и что огнистые глаза не более чем страшный сон. Вот только подойти и открыть дверь в ночь заставить себя не могла. Боялась.

К утру, когда темень на улице становилась не такой непроглядной, а сестры начинали потихоньку возиться в постелях, Люба выбиралась из дома, надевала лыжи и шла к скованному льдом Енисею. Здесь, на берегу огромной реки, что была задолго до нее и просуществует еще многие лета после, Любе становилось немного спокойнее. Тут она стояла, выдыхая в морозный воздух облака пара, пока на горизонте темная горечь ночи смешивалась с молоком наступающего дня.