Просто работа (СИ) - Борисов Олег Николаевич - Страница 16

Сижу на подоконнике, завернувшись в теплое одеяло. Дома батареи чуть прикрутила, не люблю жару. Но и мерзнуть тоже не нравится. Поэтому так, закутавшись и выставив наружу нос.

Смотрю на город за стеклом. Серый, мрачный. Одинокий. Прохожих не видно. Машины тоже по дворам-колодцам попрятались. Снег с утра выпал, поэтому горожане предпочитают лишний раз не болтаться на улице без дела. И настроение соответствующее у меня. Не люблю я домой возвращаться. Здесь для меня ничего нет. Вообще. Похоже, я медленно схожу с ума. Потому что в трехкомнатной квартире только капсула для путешествий. Крохотный диван и стол с дисплеями во второй. И кровать в спальне. Во встроенных шкафах постельное белье и немного вещей. Еще кухня, оформленная под современный индустриальный стиль: ударопрочное стекло и сталь. Как в операционной.

Идти куда-то мне не хочется. На душе пусто. Сериалы я не смотрю. Придуманные в них драмы не цепляют. Как и книги — даже не открывала ничего за последние полгода.

Я просто сижу на подоконнике, растворившись в пустоте. Ни мыслей. Ни желаний. Ничего.

Я — дома.

* * *

Каждый раз, когда я оказываюсь на Конфе, у меня возникает ощущение хрустального звона в ушах. Высокий чистый тон, будто где-то на полированный гранитный пол уронили фужер. Именно — на полированный. Не знаю почему, мне так кажется.

И в этот раз — в ушах стих эфемерный звук, я же, присев на левое колено, внимательно осматривалась по сторонам. Мне выпало в этот раз десантироваться в пустыне. Паршивое место, на самом деле. Здесь барханные львы встречаются. Маскируются отлично, пока в яму с мелкодисперсной пылью не влетишь — и не заметишь. Еще кочующие скорпионы размером с собаку. В одиночку они не очень опасны, можешь отбиться. Проблема в том, что бродят зачастую стаей и как только один из них обнаруживает добычу, начинает клешнями трещать, подзывая остальных. Еще Седая Паутина. Кровосос, в самом деле похожий на посеребренную лунным светом паутину. Летит по ветру, умудряясь менять направление в сторону любого животного, попавшегося по дороге. Если зацепил — только выжигать с верхним слоем кожи. Откладывает личинки и пожирает изнутри. За пару дней человека утилизирует полностью. Лежат останки, пока снова ветер не поднимется. Потом — пух-бубух — и в воздухе снова серебристые облачка, в поисках нового живого дома.

Одним словом — я пустыню не очень люблю. Скорее всего, потому что именно здесь моя обычная удача повернулась задницей. Два возврата — и оба почти на самой границе биома. Крайне неудобно. Еще — жарко днем и ночью холодина, воды мало и до любой деревни пыхтеть по барханам, проваливаясь по щиколотку в сыпучий песок.

Но сегодня я даже порадовалась выпавшему раскладу. Потому что возвращаться буду через лес. А еще — вдали виден караван. Бедуины бредут по своим делам, направляясь мне наперерез. И это — огромный плюс. Не придется ноги сбивать. Не придется по жаре в одиночестве тащиться. Никого из возможных охотников на меня не видать. Пока сплошные плюсы.

Когда я могла уже рассмотреть ближайшего верблюда в деталях, в мою сторону неспешно отправился закутанный в платок мужчина. Притороченную к седлу винтовку охранник даже не доставал. Смысл ему угрожать одинокой женщине, стоящей у сбоку от тропы.

— Азара-и-раххулат! — поприветствовали меня на местном наречии.

— Да святится имя Его, — ответила, как положено, на каллитуре. В биомах используется множество языков, я даже не смогу перечислить их все. При этом каллитур знают все. Это смесь из каких-то древних наречий, вобравшая в себя ключевые понятия со всей Конфы. Счастье для ходоков, что мы этот язык в момент перехода воспринимаем как свой родной. Нет проблем объясниться с любым прохожим. «Пассажирам» чуть сложнее. Они в основном получают большую часть терминологии и грамматических конструкций. Но когда разговаривают, ухо режет. «Моя твоя понимай» — примерно так. Поэтому разные шпионы и прочие хитрокрученые перцы в начале местной карьеры стараются подтянуть произношение. Кто в библиотеке пропадает. Кто нанимает магов, способных мозги подкрутить за три-четыре дня. Стоит дорого, но работает эффективно.

— Можем ли мы чем-нибудь помочь, уважаемая?

Бедуины считают проводников дальними родственниками. Не слышала, чтобы у нас с ними проблемы были. В Городе — там да, там особо хитрожопые ребята заседают. Постоянно пытаются что-нибудь с нас поиметь. Но до них еще добраться надо. И не факт, что я туда сунусь.

— Я бы хотела обменять пару вещей на то, что может мне понадобиться в дороге.

Кивнув, всадник двинул коня боком, давая мне возможность подойти к медленно ползущему каравану. Все правильно. Это надо с баши разговаривать. Старший будет решать — что, где и как.

Торговаться стали на привале. Куда мне любезно предложили доехать на одном из верблюдов.

Крохотный оазис, который без проводника никогда не найдешь. Две пальмы, дающие скудную тень. И мутная лужица вместо озера. Но из нее никто воду не берет. Для этого где-то рядом припрятан колодец, похожий на закопанную в песок гигантскую тыкву. Горловина и бока из обожженной глины, похожей на керамику. Нижняя часть — фильтрующий слой.

Старый бедуин дождался, пока помощники постелют видавший виды ковер, поверх уложили несколько подушек и вышитую скатерть. На нее уже — угощения. Я попробовала изюм, вяленую хурму и что-то непонятное. Большую часть местных овощей и фруктов даже лучшие специалисты в земных растениях опознать не могут. Лишь после того, как мы прикончили первый пузатый чайник, полный черного пахучего напитка, настал черед неспешной беседы.

— Уважаемая хочет мне что-то предложить?

— Совершенно верно, почтенный.

Только так. Я среди местных племен не наработала серьезную репутацию, поэтому меня уважают. Как человека, способного пройти пустыню насквозь. Те, кто не может и сгинул в дороге, остаются безымянными. На кости подобных бедолаг можно случайно наткнуться, когда топаешь среди местных барханов.

Почтенный — это уже статус. Это уже прожитая жизнь, дети, внуки. Это последнее слово за большим столом, куда собираются соплеменники для решения важных вопросов. Первыми будут высказываться молодые, кто вечно торопится. И лишь похожие на испеченную на солнце картошку аксакалы буду думать, взвешивать высказанное мнение и поставят точку в так и не начавшейся дискуссии. Мудрые люди, что еще скажешь.

— И чем вы хотите порадовать мое сердце?

Достаю из кармана два яйца, будто выточенных из хрусталя. В каждом — темно-синяя искра, застывшая в движении. Кажется, будто она только-только попыталась распушить крохотные лапки-лучики и тут ее заморозили, превратив в камень.

У каждого хорошего ходока всегда есть что-то серьезное для возможной торговли. Глупцы называют это неприкосновенным запасом. Они ошибаются, как обычно. Неприкосновенный — это уже из разряда несуществующих артефактов, горки абсолютно чистых изумрудов или чего-нибудь столь же ценного. То, что у тебя купят молча и не торгуясь. Но кроме запаса на самый паршивый день, у ходока наверняка в загашнике лежит пять-шесть безделушек, которые приятно греют сердце и которые можно выменять на что-нибудь полезное. Главное — знать, кому конкретно этот товар может понадобиться. И сколько за него могут дать, заставив внутреннюю жабу молчать. Для начинающих бродяг — даже вечный светляк с возможностью подзарядки — великая ценность. Для меня — расходный материал.

Но с этими «арочками» все куда серьезнее. Да, я их сумела выиграть в карты у пьяного идиота. Он считал, что может жульничать в карты и передергивать, даже когда глаза в кучу собрать не в состоянии. А я внаглую подменила колоду и раздела его до исподнего. Оставила один-единственный медяк на память и свалила от греха подальше. Зато теперь могу предложить баши самую ценную в пустыне вещь. Зародыш будущего оазиса.

Если артефакт закопать в песок, то через месяц на том месте пробьется ключ с чистой водой, появится вокруг редкая зелень. Если перед садовыми работами уложить одно из «яиц» в глиняный кувшин — получишь колодец. Именно таким образом в местных краях появилась большая часть спрятанных от чужаков стоянок. А за воду здесь часто платят золотом. Потому что деньги — это ерунда. Вода — это все.