Врата - Кросс Талани - Страница 10

«Почему ты не одарил так же моих мальчиков? Почему, Агни?!»

Киран смотрел на него, и широкая улыбка постепенно гасла по мере того, как на лицо Калки наползала тень. Вскоре глаза сына заблестели, но он сдерживал слезы, только губы поджал, наверное, ждал неминуемого наказания. И у Калки зачесалась ладонь выпороть его прямо здесь, на дороге, чтобы увидели все жители Ти Нагарама, а те, кто пропустил, услышали наутро от соседей.

«За что ты с ним так? – прозвучал в голове грустный голос бога Огня. – Это же плоть от плоти твоей».

Калки не ответил, крепче прижал к себе притихшего Кирана и зашагал вверх к цитадели. Сфера, продолжая столь же ярко светить, двинулась за ними следом, развеявшись только тогда, когда они подошли к дому.

Киран, поставленный на землю, юркнул внутрь. То ли так сильно перепугался, то ли Агни посоветовал не лезть на рожон и переждать. В любом случае Калки был рад остаться в одиночестве. Он прошел в купальню, скинул рубаху и дхоти и с удовольствием погрузился в теплую, как парное молоко, воду.

Насладиться одиночеством ему не дали. В купальню вошла Пунита в красивом золотистом сари, подчеркивающим красоту ее юной фигуры, не испорченную рождением первенца. Черные волосы шелком спускались по плечам, карие глаза светились нежностью, алые губы расплылись в приветливой улыбке.

– Помочь тебе с омовением, господин мой? – заискивающе спросила она и сделала шаг к воде.

Хочет упрочить свое положение, родив еще одного ребенка? Или это желание Ратана, оттого он и задержался? Скорее всего, и то и другое. Может, взять ее силой, как в первые три ночи, чтобы вспомнила, отчего почитала за благо его безразличие? Нет, если понесет – примет с радостью и боль, и долго не сходящие синяки, а ему совсем не нужен еще один чрезмерно одаренный мальчик. Он был слишком стар и насквозь пропах смертью, настолько, что ему стал нравиться запах тлена, настолько, что ничего не хотел кроме возможности вдыхать этот смрад. Он ее заслужил, в отличие от молодой прелестной супруги и любящего сына.

– Ты плохо заботишься о нашем мальчике. Настолько плохо, что он без твоего ведома убегает из дома. Иди проверь как он. Утром я накажу тебя за оплошность, но впредь следи за ним лучше.

Пунита кивнула и попятилась к двери, не переставая благодарить и кланяться. Кажется, его тон и обещания пробрали ее до костей. Хорошо, если так. Может, поумнеет, и впредь наказывать ее не придется, но на рассвете она получит свои три удара плетью, и пусть только посмеет пожаловаться отцу.

Утром пришел Виджай, бросил мимолетный взгляд на закутанную в черное Пуниту и, дождавшись, когда она уйдет, сказал:

– Ты ее бьешь.

– Она провинилась, – Калки пожал плечами.

– А ребенка?

– Не слишком ли много интереса ты проявляешь к моим домочадцам?

– Нет, – побратим едва заметно качнул головой и пояснил: – Я видел твои глаза, старший брат, вчера на празднике и вижу их сейчас. В них отражается тьма, потому и пришел.

Виджай не был истинно бессмертным. Тощего белого мальчишку с охряной копной кудрей принесла река, выплеснув бедолагу к ногам Калки, который только-только прошел посвящение в Храме Огня и пришел испросить благословения у реки. Старейшины долго спорили, стоит ли считать мальчика добрым знаком, но Агни найденышу обрадовался и велел Калки стать тому добрым другом. Калки, привыкший полагаться на волю бога Огня, стал мальчику наставником и обучал того, как недавно учил младших братьев и теперь готовился учить будущих сыновей.

Ученик из найденыша получился способный. С великим прилежанием исполнял он поручения учителя и очень быстро достиг больших успехов в освоении воинского искусства, знал наизусть тексты песен и молитв, а также храмовые ритуалы. И Калки, и другие наставники очень гордились им и ставили остальным в пример, но мальчишки никогда не задирали его за это, наоборот, приглашали во все свои игры и затеи, в которых найденыш почти всегда выходил победителем. Его так и прозвали – Виджай, это же имя он взял, когда в четырнадцать прошел первые испытания в Храме Огня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тело его загорело, а волосы с возрастом потемнели, отчего он почти не отличался от жителей Ти Нагарама. И все его почитали как мудрого мужа и храброго воина, почти что равного самому Калки. Потому, когда Виджай просил у Калки руки Ями, тот с превеликим удовольствием благословил их брак. Так они стали побратимами, и после стольких бед Виджай оставался единственным, кому Калки все еще доверял и к чьим советам прислушивался.

Вот и сейчас на его заявление Калки не взъярился, но задумался. Тьма в его душе поселилась еще со смертью Чанды, ведь в том потопе погиб не только он, но и любимые родители Калки и два младших брата. Когда они с Падмавати нашли убившего себя Сураджа, тьма окрепла и не пожелала развеяться с возвращением солнца. Калки держал горе внутри себя, ведь ему нужно было заботиться не только о семье, но и о жителях города, и он внушал им, что горести закончились и счастье снова вернется в Ти Нагарам. Вон и Виджаю удалось разыскать Ями, что во время потопа посещала отшельника, живущего в лесу недалеко от нижнего города.

Только сестра разродилась мертвой девочкой и сильно болела, отказываясь принимать пищу и целебные отвары. А меж тем в Ти Нагарам пришли синекожие чужаки, и на улицах вновь полилась кровь, уже не из-за буйства стихии, и тьма расправила крылья, занимая все пространство его души. Не она ли толкнула несчастную Падмавати к погребальному костру Нишанта, когда сам Калки казался безразличным к своим потерям? Кто теперь скажет? Но точно она стала причиной, отчего руки отца не дрогнули, направляя Священный Огонь в последнего из сыновей. И наверняка тьма разжигала в нем ненависть к маленькому Кирану, который в силу возраста и чистоты не сотворил ни единого плохого поступка.

Калки думал, что просто не хочет привязываться к мальчику, потому что наметил для себя скорую смерть. Правда крылась во тьме, из-за которой он стал бессердечным еще до того, как обменял оное на Искру Огня. Теперь он мог призывать Изначальное Пламя против векшских войск, но не было ничего, что Калки хотел бы защитить, тем более полюбить. Тьма мечтала о мести, о смерти и иногда наталкивала на странные мысли, обвиняющие в приключившихся с Ти Нагарамом несчастьях никого иного, как Агни…

– Я пришел просить, чтобы ты отдал Кирана мне в ученики, – разбил долгую тишину Виджай.

– Ему еще нет семи, – возражение пришло раньше, чем Калки осознал просьбу побратима. – Да и ты занят на службе у Врат.

– С ним могла бы остаться Ями. Она любит мальчика, да и воин…

– Она – женщина. Ты хочешь, чтобы будущего правителя Ти Нагарама учила женщина?!

– Я просто хочу его уберечь…

– От меня?

Кажется, Виджай кивнул, но Калки увидел Рамеша, по красивому лицу которого черными разводами блуждала тень. Рука первенца крепко сжимала длинное векшское копье, намеченное в сердце отца.

«Глупый, глупый Рамеш, там, куда ты метил, давно уже не было сердца. Оно, может, вообще никогда не существовало. И тебе не стоило мешкать, тебе следовало выбросить древко вперед, чтобы дымящийся наконечник проткнул меня насквозь».

– Киран не будет учиться у женщины, Виджай. Не проси меня о невозможном. Но если в течении трех лет мы так и не закроем Врата, я освобожу тебя от службы и позволю забрать его в ученики.

Ему хотелось добавить, что он не причинит мальчику вреда, но язык не повернулся.

– Да будет так, – Виджай поклонился и поднялся. – Надеюсь, вопрос с Вратами решится быстрее – отдых требуется не только Ями, но и всем химерам. А больше всех – тебе.

Когда побратим ушел, Калки еще долго просидел в одиночестве, погрузившись в мрачные мысли о прошлом и будущем, пока донесшийся со двора детский смех не прервал его думы. Конечно, смеялся Киран, но кроме него на улице никого не было. Мальчик просто сидел под деревом и сотворял из чистого пламени разных мелких зверюшек, которые так его развеселили. Были здесь жуки, ящерицы, птички и даже один щенок. Последний сыну особенно понравился, и он долго гладил щенка по голове, пока тот не растаял в воздухе.