Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна - Страница 8

— Уверена, что дочь того негодяя, проигравшегося в карты, тоже молода, красива и однажды станет хорошей женой. Но я ценю вашу заботу. Мне очень приятно, правда, — я попыталась коснуться его щеки, но мистер Годар перехватил мою руку и прижался к ней в долгом поцелуе. Его губы были неприятно влажными, а борода колола кожу.

— Думаю, к утру вы измените свое решение, — сказал он, оторвавшись наконец от моей ладони. — У вас впереди целая ночь, чтобы подумать. До завтра, Мэри. Я приеду ближе к десяти.

И он исчез внутри кареты, а я вернулась домой.

* * *

Ночью я проснулась с сухим, как пустыня, горлом и отправилась на первый этаж за стаканом воды. Еще на лестнице я заметила, что дверь в кухню приоткрыта и сквозь щель наружу льется тусклое мерцание масляной лампы.

Из комнаты доносились странные звуки: звон, стук, плеск. Затем я услышала осторожные шаги.

В Гринхолл проникли воры? Или кого-то из домочадцев, как и меня, замучила жажда?

Стараясь не шуметь, я преодолела последние ступеньки, а затем на цыпочках подкралась к двери и заглянула в кухню.

От увиденного глаза полезли на лоб.

Мачеха, эта гордячка Сама-жри-свои-помои, вытащила из холодного погреба посудину с моим борщом и сейчас уплетала его за обе щеки прямо из кастрюли. Как же жадно она наяривала! Ложка так и мелькала в воздухе.

Рассмеявшись, я распахнула дверь.

Леди Дельфина резко обернулась. Она стояла рядом с раскаленной плитой, и ее губы лоснились от жирного супа.

— А говорили, что умрете от голода, но не возьмете в рот всякую дрянь, — поддела я.

Глава 3. Сборы

Утром леди Дельфина закрылась в своей спальне и не покидала ее до самого моего отъезда. Новая кухарка еще не объявилась, и мои голодные сестры бродили по дому с урчащими животами, похожие на унылых неприкаянных призраков.

Вот беда-печаль, когда не можешь сам себя обслужить.

У меня, в отличие от этих бытовых инвалидок, руки росли оттуда, откуда надо, и я бодро отправилась на кухню готовить себе завтрак.

Из погреба я достала корзинку с яйцами, попутно ругаясь на неудобство местной одежды. Длинные громоздкие юбки — это, конечно, женственно и красиво, но спускаться в них за продуктами по шаткой деревянной лестнице с узкими перекладинами вместо нормальных ступенек — тот еще аттракцион. Штаны бы мне сейчас!

Растопив плиту, я грохнула на конфорку большую чугунную сковороду — другой в шкафчиках не нашлось — и разбила в нее два яйца. И тут же, привлеченные запахами еды, в кухню заглянули две страждущие гиены. Дверь приоткрылась, и в просвете друг над другом показались головы Иветты и Клодетты. Ноздри сестер раздувались, глаза блестели.

— А нам? — потребовала тощая.

— Вон яйца, вот плита. Дерзайте, — ответила я, накладывая себе в тарелку глазунью.

Острый подбородок Супового набора задрожал.

— Готовить? — прошипела она, алчно наблюдая за моей трапезой. — Самой? Я леди. Это ниже моего достоинства. Я тебе что, челядь какая-то?

— Ну значит, голодай, — пожала я плечами и под двумя жадными взглядами отправила в рот кусочек яркого полужидкого желтка. — Кто не работает, тот не ест.

Дверь захлопнулась с такой силой, что зазвенело стекло на полках серванта, однако уже через минуту приоткрылась опять, впустив в кухню робеющую толстушку.

— Мэри, — Иветта бочком протиснулась к плите и взглянула на нее испуганными глазами, будто не плита это была, а монстр, готовый ее сожрать. — Ты мне поможешь? Я никогда не готовила.

Она взяла из корзинки яйцо с таким видом, словно боялась, что оно взорвется в ее руке.

— Очень кушать хочется, — жалобно протянула она.

Что ж, стремление к труду надо поощрять.

Быстро покончив с завтраком, я встала у плиты рядом с Иветтой и принялась руководить процессом.

— Так, сковорода еще не остыла, и масла на ее дне для готовки хватит. Не надо нам лишнего жира.

Толстушка слушала меня и кивала с серьезным лицом, будто готовилась к сложной, ответственной миссии. Вот умора! На секунду мне стало жалко эту избалованную девицу. Могла бы вырасти нормальным человеком, если бы ее правильно воспитали.

— Возьми яйцо и разбей его в сковороду.

— Как разбить? — в серых глазах Иветты отразилась растерянность. Она смотрела на меня доверчиво и с благоговением, словно я была богиней кулинарии.

— Да вот хотя бы о стенку сковороды.

— Прямо вот об это? — моя ученица с сомнением коснулась закопченного чугунного края.

— Да. Не робей.

Иветта переступила с ноги на ногу, затем глубоко вздохнула, собираясь с духом, и сделала так, как я велела.

— Ой.

Часть скорлупок полетела в шипящее масло, часть — запуталась в вязкой смеси желтка с белком.

— Ничего, первый блин всегда комом, — успокоила я расстроенную девчушку. — Выше нос. Сейчас исправим.

Деревянной лопаткой я принялась выковыривать скорлупу, попавшую в яйцо.

— А теперь давай и второе туда. Только аккуратнее.

В этот раз у Иветты все получилось идеально. Глазунья не растеклась, ничего лишнего в нее не попало. Яркое выпуклое солнце в центре круглого облака.

Гордая собой толстушка, как ребенок, захлопала в ладоши.

— Смотри, Мэри, смотри! — воскликнула она. — Какая красота! Это я сделала. Сама!

Ее щеки раскраснелись, лицо озарила широкая улыбка, и на миг Иветта стала почти хорошенькой.  Больше не хотелось называть ее свинюшкой.

Я помогла переложить жареные яйца на тарелку.  На обычную глазунью довольная Иветта смотрела как на чудо. Поставив локти на стол и подперев ладонями щеки, она с восторгом разглядывала результаты своего труда.

— Чего не ешь? Голодная ведь.

— Красиво, — вздохнула Иветта.

— Яйца красивые? Ну ты даешь, — рассмеялась я. — Приятно уметь что-то делать? Теперь не пропадешь.

Кивнув, толстушка тронула вилкой желток, и, мягкий, оранжевый, он растекся по упругой поверхности белка. Попробовав кусочек, Иветта в блаженстве прикрыла веки.

— Это самое вкусное что я когда-либо ела, — шепнула она, прожевав, и я снова по-доброму рассмеялась.

— Потому что сама приготовила.

За окном кружились крупные хлопья снега. Ветер утробно завывал в дымоходах. Дневного света не хватало, и на обеденном столе уютным огоньком мерцала масляная лампа.

Дверь в кухню приоткрылась, и в тишине раздалось завистливое шипение:

— Предательница.

— Зато сытая, — Иветта показала сестре язык и погладила себя по круглому животу.

Сразу после завтрака явился мистер Годар. Дороги замело, и сегодня он приехал не в экипаже, а на санях. Из окна кухни я видела, как рядом с домом остановилась роскошная деревянная ладья с загнутыми полозьями, проложившими в снегу две борозды. Кучер сидел на белом коне, а мистер Годар на скамье, застеленной шкурами.

— Доброе утро, леди Мэри, — поклонился мужчина, когда я вышла его встретить. В густой рыжей бороде горели снежинки, на плечах кафтана выросли погоны, меховая шапка напоминала сугроб. — Надеюсь, за ночь вы передумали ехать в Блэквуд.

— Не хочу вас расстраивать, но мои планы не изменились.

— Что ж, — вздохнул мистер Годар и протянул мне руку в перчатке из коричневой кожи, — тогда полезайте в сани. Поедем выбирать вам наряд.

Огромные на вид сани внутри оказались не такими уж и широкими: устроившись на лавке, я тесно прижалась к плечу своего спутника. Городской советник повернулся ко мне, и в зарослях его густой рыжей бороды запуталась улыбка.

Кучер тронул поводья. Конь фыркнул, и деревянные полозья с шорохом заскользили по рыхлому снегу.

Ехать в крытой повозке было бы теплее, но колеса карет больше не справлялись с той кашей, в которую превратила дороги зима. В конном кабриолете ветер летел в лицо и зажигал морозным румянцем щеки, но хуже ветра был снег: на смену мягким крупным хлопьям пришла колючая мелкая крупа.

Фигурные кованые ворота Гринхолла остались позади. Мы выехали на городскую улицу. По обеим сторонам от дороги тянулись богатые особняки за высокими оградами. Вскоре они сменились домами попроще, явно квартирными. Это были здания из красного кирпича и серого камня высотой не больше трех этажей.