Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна - Страница 4

В особо холодные ночи она отправлялась спать на кухню. Там была огромная печь, в которой служанка-наследница готовила еду. Шероховатые камни еще долго хранили тепло. Мэри подтягивала лавку к печи и всю ночь с удовольствием жалась спиной к этим теплым камням.

Что касается меня, я не собиралась спать ни на жесткой деревянной лавке, ни на ледяном чердаке. Если верить воспоминаниям бывшей хозяйки этого тела, в мою комнату переехала барышня Суповой набор. Придется ей потесниться.

Пока спускалась по лестнице, наслаждалась каждым шагом, каждым движением. Ничего не болело, ни скрипело — вот оно счастье молодости. Я даже присела пару раз и улыбнулась во весь рот — ни один сустав не хрустнул. В коридоре наклонилась, коснувшись ладонями пола, — о, как я теперь могла! Легкая, звонкая, сильная, бодрая. Судьба дала мне второй шанс, и в этот шанс я собиралась вгрызться зубами.

Комната Клодетты была пуста. В углу рядом с окном, покрытым морозной коркой, таинственно мерцало напольное зеркало в тяжелой деревянной раме. Я сразу направилась к нему. Не терпелось оценить свою новую внешность.

Овечка Мэри оказалась хорошенькой. Коса толстая, как два мужских кулака, по цвету чистое золото и длиной до попы. Глаза теплые, карие. Щеки румяные, только худые больно. Раздобреть бы девице слегка — и была бы красавица глаз не оторвать! Пусть и тростиночка, но грудь — ух! Не жалкие прыщики — спелые дыньки. На такую и принц клюнет, если приодеть да на бал отправить.

— Что ты тут делаешь?! — раздалось возмущенное от двери.

В зеркале отразилась замершая на пороге Клодетта. Ее ноздри раздувались.

— Живу здесь, — пожала я плечами и демонстративно уселась на кровать.

Рот тощей приоткрылся. Она поморгала, потом зашипела сквозь зубы, аки кобра:

— Это моя спальня, а ты вали в свою конуру.

Вместо ответа я забралась под толстое пуховое одеяло, опустила голову на мягкую подушку и с блаженством закрыла глаза. Внезапно навалилась чудовищная сонливость — никаких сил бороться. Наверное, душа устала после путешествия в другой мир. Темнота под веками заклубилась, закружилась, затягивая в свой омут, но тут пелену мрака разорвал пронзительный визг:

— Маменька! Мэри заняла мою кровать! Маменька! Она не хочет уходить из моей комнаты!

Я зевнула.

Слуха коснулся звук шагов. Скрипнула дверь, открывшись шире.

Голос мачехи донесся до меня словно из-под земли — тихий, едва различимый шепот.

— Не трогай ее. Спит? Ну и пусть спит.  Через пару часов приедет мистер Года́р, и мы от нее избавимся. Уже завтра ее здесь не будет. Мы получим хорошее вознаграждение, но главное, — приберем к рукам наследство ее ничтожного папаши. Блэквудское чудовище сожрет эту зазнавшуюся мерзавку, как сожрало всех девиц до нее. Спи, Мэри. Скоро ты уснешь навечно.

Мачеха думала, что я ее не слышу, но я различала каждое слово. Мне хотелось ответить, но язык не ворочался, а веки казались тяжелее гранитных плит, свинцовые, неподъемные, будто склеенные. Меня все глубже затягивало в колодец мрака. В пучину сна, который казался навязанным. Словно кто-то очень хотел, чтобы я уснула.

«Следуй за огнем, — раздался в темноте голос. — Следуй за огнем и ничего не бойся».

* * *

Мистер Годар явился в Гринхолл после обеда. В окне я увидела, как к дому подъехал черный экипаж и из него на снег вышел плюгавый мужичок с тростью. У него были яркие рыжие волосы и такая же рыжая, огненная борода.

«Следуй за огнем», — тут же вспомнился шепот во сне.

— И ничего не бойся, — продолжила я фразу, наблюдая за тем, как мужичок поднимается на расчищенное от снега крыльцо и исчезает в доме.

Но ничего не бояться не получалось. Меня накрыла очередная порция воспоминаний, и от них кровь в жилах заледенела.

Мэри знала этого мужчину. Ее память подсказала, зачем он приехал, и по плечам пробежала зябкая дрожь, словно подуло холодом из открытой форточки.

Стало ясно, что задумала мачеха. Этого тщедушного мужичка с рыжей бородой знала каждая девица Ниена и отчаянно боялась однажды увидеть его на пороге своего дома.

— Мэри, спускайся в гостиную, — пропел из-за двери мерзкий голосок Клодетты, полный злорадного ликования. За ним раздался злобный смешок свинюшки, а следом удаляющийся топот. Сестры-змеюки бежали по коридору, хихикая и, судя по звукам, подпрыгивая от радости. Предвкушали, как от меня избавятся.

Со вздохом я отправилась за ними на первый этаж.

Гостиная была не только самой роскошной комнатой в доме, но и самой холодной. Протопить такие большие покои не мог даже огромный камин, способный вместить целого зажаренного быка.

Когда ударяли морозы, обитатели Гринхолла со всеми своими книгами, вышиванием и вечерним чаепитием переезжали на кухню, где устраивали себе чистый, уютный уголок рядом с жаркой печкой. Но принимать важного гостя среди мисок и кастрюль было дурным тоном, поэтому сейчас мистер Годар зябко ежился в большом кресле у потухшего камина. Без моей помощи фифы-белоручки даже не смогли развести в нем огонь.

— Мэри, дорогая! — с притворной радостью воскликнула при виде меня глава этого змеиного кодла. — Проходи, присаживайся. Смотри, кто почтил нас своим визитом. — Она нежно улыбнулась рыжему господину.

Тот ответил ей сухим кивком. На полу, у ног мужчины, я заметила мешок из холщовой ткани, перевязанный бечевкой. Неужто вознаграждение, о котором упоминала мачеха? Да там килограмма два монет, не меньше!

Леди Дельфина предложила мне присесть, да присесть было некуда. Единственное кресло занял гость, низкую софу — мои сводные сестры, прочая мебель была в другом конце комнаты, так что я осталась на ногах, благо те больше не болели — спасибо новому молодому телу и здоровым суставам.

Да и мало радости морозить попу на остывших за ночь диванах. Судя по тому, как ерзали на софе Иветта и Клодетта, сидение под ними было ледяным.

— Леди Мэри, — прочистив горло, заговорил мистер Годар, — вам выпала огромная честь.

Огромная, но явно сомнительная, ибо жердь со свинюшкой мстительно захихикали, наклонившись друг к другу. Мачеха шикнула на них. Она пыталась выглядеть строгой, но сама не удержалась от торжествующей улыбки. Бородатый гость покраснел.

— Вы станете той девушкой, что на целый год спасет Ниен от гнева блэквудского чудища, — он прокашлялся, явно испытывая неловкость. — Город и все его жители безмерно вам благодарны. Мы никогда не забудем вашу жертву.

Рыжий нечаянно задел ногой мешок рядом с креслом, и монеты в нем зазвенели.

Хмыкнув, я скрестила руки на груди. Жертву они мою, понимаешь ли, не забудут. Душегубы!

Про местное чудовище хозяйка моего тела знала немного. Жил монстр в мрачном замке на холме за еловым лесом и каждый год требовал себе новую молодую красавицу. Что он творил со своими жертвами, никто не знал, но в живых девиц больше не видели. Те, кто переступали порог Блэквуда, обратно не возвращались.

— Почему я?

— Так решил городской совет.

Мачеха с рыжим переглянулись, и стало ясно, откуда росли ноги у этого решения. Сговорились. Другие семьи, небось, не желали отдавать дочерей на съедение монстру, а моя — только рада была избавиться от обузы.

Память Мэри подсказала, что в жертву блэквудской твари обычно приносили сирот и падших девиц. В прошлом году это была бедняжка Лаура, опозорившая родителей внебрачной связью. Когда городская стража тащила несчастную в замок на холме, под ее свободным платьем угадывался большой, беременный живот.

Как она рыдала! Как умоляла ее пощадить! Ни у кого сердце не дрогнуло.

Изверги! Ничего святого у них нет. И мать погубили, и нерожденное дитя.

«Не бойся. Следуй за огнем».

Не знаю, был ли тому виной загадочный голос в темноте, но меня не покидало странное ощущение, будто я непременно должна отправиться в логово местного монстра.

И все же из вредности я сказала:

— Ошибся ваш городской совет. Зачем чудовищу такая худосочная девица? Я же ему на один зуб. Кожа да кости. Вон, кого надо ему отдать! — Я остановилась напротив свинюшки и, пока та растерянно хлопала ресницами, потрепала ее по круглым, жирным щекам. — Идеальная жертва! Пухленькая, вкусненькая. Такой надолго хватит.