Мир Гаора. 5 книга. Ургайя - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 19

Переставляя на полках банки и канистры, перекладывая инструменты, копаясь в моторе легковушки, он старательно уговаривал себя, что ничего такого, уж особенно страшного, не было.

Ещё то и дело кружилась голова, подкатывала к горлу тошнота, дрожали при малейшем напряжении руки, но он уже понимал, что опять, в который раз, остался жив, хотя на этот раз смерть была, ну, совсем уж рядом, а если вспомнить то, виденное и пережитое ночью… Бред – не бред, но и Огненная Черта, и горячий солёный Стиркс, и… полупрозрачные Стиг и Кервин, и Яшен… – всё это было. И… мать, мама, она тоже была. Он видел её, разговаривал с ней. Своего имени она ему так и не назвала, а вот его… да, теперь он знает, он – Горыня, Горка, Горушка… а мать он звал мамыня… Странно, ни в одном из посёлков он, чтоб так называли матерей, не слышал. Мамка да матка, ну ещё у Сторрама, он помнит: Матуха и Матуня, Маманя, Мамушка… Мамыня… что ж, ладно, теперь если его спросят о материном имени, он сможет ответить. Он – Горыня, а мать… Мамыня, не назвала она ему другого своего имени.

Гаор выпрямился, оглядел гараж. Что ж, сделано совсем мало, но на сегодня – всё. Сил осталось только до повалуши дойти и лечь. И ждать зова на ужин он не будет. Всё, на сегодня он кончен. Медленно, преодолевая накатывающее желание лечь прямо на пол, закрыть глаза и лежать так долго-долго, он натянул сброшенную в работе куртку, надел каскетку, привычно проверив ребром ладони середину козырька, и вышел из гаража, бездумно привычными движениями выключив свет и заложив дверь щеколдой.

Ярко-жёлтым светились окна кухни, серебряно блестел в лунном свете снег. Волоча от усталости ноги, он побрёл через двор к кухонному крыльцу. Теперь только бы до повалуши добраться. Повалиться на постель, закрыть глаза и спать. Может, повалуша именно потому так и называется, что валятся в ней…

– Никак пошабашил уже? – встретила его в кухне Большуха. – Ну и иди, повались пока, разбужу на ужин.

– Ага, – ответил он сразу на всё, проходя к себе.

На остатке сил, на «окопной упёртости» он дошёл, разделся, повесил куртку и каскетку, снял и поставил сапоги, смотал портянки и рухнул поверх одеяла, мгновенно провалившись в забытьё. И последняя мысль: повалуша от повалиться…

…Шум весёлых спокойных голосов, запахи, от которых сразу мучительно захотелось есть… Гаор открыл глаза. Ужин?

– Рыжий, лопать иди! – звонко позвал его из-за двери женский голос.

– Иду, – ответил он и шёпотом скомандовал себе: – Подъём!

То ли команда сработала, то ли за доли сна отдохнул, но встал и в кухню вошёл уже вполне бодро, сел на привычное место. Перед ним поставили миску каши, и он с наслаждением окунул лицо в горячий пахучий пар. И как всегда первые ложки в сосредоточенном молчании. Все разговоры потом, когда первый голод утолён и приближается блаженное время спокойного отдыха. И этой, всегда долгожданной доли сегодня Гаор ждал со страхом. Соврать не сможет, а сказать правду… Ну, что ты к Огню, что Огонь к тебе…

– А здорово как на мороз завернуло.

– Да, не упомню такого.

– Деревья не полопаются?

– Да нет, укрыты.

– Ежели не спадёт, почки повымерзнут.

– Без яблок останемся.

Уже не спеша доели, выпили, блаженно вздыхая и отдуваясь, горячего сладкого чаю, женщины убрали со стола посуду, и Большуха выставила мужикам черепок под окурки, а то куда их в такой мороз на двор гнать, пусть уж тут смолят.

Перед Гаором Большуха положила пачку сигарет и зажигалку. Он поблагодарил кивком и закурил. Сразу закружилась голова, но после второй затяжки в глазах прояснело.

– А здорово тебя, паря, прижало, – пыхнул дымом Тумак. – Думали, всё, ты тамо уже, зашёл за черту невозвратную.

Гаор невесело усмехнулся.

– Я тоже так думал.

Он встретился с кричащим взглядом Красавы и ответил на её безмолвный вопрос.

– Разлучили нас на торгах. До последнего парой шли. Уже цена окончательная и тут… морда гладкая влезла. Пара разбита, – Гаор глубоко затянулся и тут же выдохнул дым. – И всё.

Его слушали молча, ни о чём не спрашивая. И он, понимая, что надо сказать самому, убеждённо, не успокаивая Красаву, а от души, сказал:

– Повезло Лутошке.

– Что, знаешь, куда его? – негромко спросил Чубарь.

Гаор мотнул головой.

– Нет, но… куда б ни попал, ему лучше.

– А чо? – осторожно спросил Сизарь. – Так уж там тебе и солоно пришлось?

Гаор снова усмехнулся.

– И паёк большой, и постель мягкая, а жизнь тошная.

Усмехнулся и Тумак.

– Это тебе постель нажгла?

– Да нет, – Гаор сам не ждал, что сможет так просто говорить, – это на Новый год, ну, как встретишь, так и проживёшь, вот он и… потешился, чтоб весь год таким был.

– Так прям и ни за что?! – ахнула Цветна.

Гаор кивнул.

– Это у них весельем считается, по праздникам травли устраивали, ну, людей собаками травили, – и, переждав общий испуганно-возмущённый гомон, продолжил: – Это ещё ничего, а вот что всё нашенское под запретом, вот это тяжело.

– Это… Это ж как?! – возмущённо изумились сидящие за столом.

– Как, как?! – взорвался вдруг Лузга, – А просто! Забыли, что ль, как князей нашенских, веру нашу…

– А ну, прикуси язык, – не дала ему закончить Нянька. – Ишь, разгоготались гусями. Сволочей да нелюдей везде хватает.

Как всегда, её слово было последним и решающим. Да и поздно уже. Вместе со всеми встал из-за стола, загасив в черепке окурок, и Гаор. Всё обошлось, пока обошлось. И уже в повалуше, лёжа под одеялом, он успел подумать, что, похоже, и Лузга знает многое из запретного и потаённого, так что надо будет порасспросить его в удобное время. Зачем это ему, Гаор не задумывался, просто ясное и спокойное осознание необходимого и должного.

* * *

Королевская Долина. «Орлиное гнездо» Ардинайлов

572 год

Зима

4 декада

5 день

Огромный дворец и многочисленные разнообразные службы «Орлиного Гнезда» работали единым слаженным механизмом. В котором, правда, одни винтики, колёсики и пружинки могли даже не подозревать о существовании других, но общей слаженности, размеренному тиканью и положенным звонкам это никак не мешало.

И возвращение Фрегора – Второго Молодого – эту работу не нарушило. В гараже, к тому же, уже ждали машину трое субъектов в неприметно серых костюмах, с самыми заурядными невыразительными лицами. Фрегор самолично въехал в гараж, вышел с небольшим портфелем, небрежным, но отнюдь не пренебрежительным жестом отдал одному из «серых» ключи и убежал. Трое вошли в машину, очень быстро и сноровисто выгрузили из неё всё, сложив коробки, тюки, мешки и отдельные вещи неправильной горкой, но ничего не помяв и не сломав, и так, чтобы гора вещей не мешала выезду. Потом двое вышли, захлопнув за собой все дверцы и сели в свою машину. Мгновение тишины, и обе машины, взревев моторами, вылетели из гаража.

И тогда приступили к работе рабы, разбирая и унося вещи. На кухни, в гардеробные, прачечные, погреба, комнаты Фрегора, мусоросборники. Всё надо проверить, уложить на место, отдать в стирку и чистку, пересчитать обломки и пустые бутылки, и доложить Старшим: что, куда, почему и зачем. Отсутствия Рыжего будто никто и не заметил. Рабская Кастелянша с двумя помощницами унесла его вещи вниз, разбирать, стирать, чинить, а Вторая Старшая с рабской кухни так же молча забрала оставшиеся буханки солдатского хлеба и пакеты с концентратами. Судя по пакетам… четыре дня Рыжий не ел. Хозяин своим кормил? Не похоже, не водилось за Вторым Молодым такого. Он никогда не мешал доедать, не пересчитывал бутылки в баре и сухарики в пакетах, не мешал воровать, но не давал. А чтоб Рыжий потихоньку лопал господское, пренебрегая своим пайком… не пойдёт Рыжий на такое: ни таскать втихаря, ни своё бросать. Да и сам он где?