Мир Гаора. 5 книга. Ургайя - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 11

– Куда спешишь, раб? – с ленивой издёвкой спросили его.

– А ты кто такой? – ответил он вопросом.

После пережитого за Огнём и встречи с матерью ему было уже на всё наплевать, а драка… да что он, с этим мозгляком не справится? Да запросто. Переломит хребет, и пусть тот плывёт… от водопада до Стиркса и дальше до Коргцита.

– Я твой хозяин, – ответил желтолицый.

– Вот оно! – ахнула Нянька.

– Оно и есть, – сразу став спокойной и собранной, ответила Мокошиха. – Он порчу навёл.

– Наведённое снимем, – твёрдо ответила Нянька.

– Давай ты, – согласилась Мокошиха. – Здесь ты сильнее.

Дрожал и метался, прижимаясь к чёрной жидкости, огонёк в плошке, чуть заметно колыхалась, будто решая, закипеть или нет, вода в чашке.

Нянька выпрямилась, и достала из-под платка деревянную глубокую плошку и маленький кожаный мешочек. Высыпала из него в плошку уголёк, серебряный кругляш и красновато-ржавый камушек. Достала маленькую бутылку и налила в плошку воды. Покачала, чтобы вода омыла, плотно покрыла собой уголёк, кругляш и камушек. Мокошиха кивнула.

– Вода с угля, вода с серебра, вода с руда-камня, – негромко нараспев заговорила Нянька.

Хозяин?! Ну, нет.

– А пошёл ты… – ответил он, длинно и подробно охарактеризовав адрес, по которому следует отправиться Желтолицему.

Желтолицый кивнул и повторил.

– Я твой хозяин, – и улыбнулся, показав белые и острые, как у того прозрачного в Коргците, зубы. – Ты в моей власти.

– Нет, – твёрдо ответил он.

– Хозяину не говорят «нет», – улыбнулся Желтолицый. – Но если ты так против, то знай: тебе я выше Огня.

– Нет! – крикнул он, безуспешно пытаясь вскинуть для удара ставшие вдруг неподъёмно-тяжёлые руки.

– Да! – засмеялся Желтолицый, – Я скажу, и ты убьёшь и предашь. Любого. По первому моему слову. Ты…

Желтолицый не договорил. Внезапно налетевшее снежное облако накрыло их, не дав желтолицему закончить фразу. И он выкрикнул прямо в снежную завесу.

– Мать-Вода, ты льдом крепка…

– Лёд? – засмеялся, выступая из снежного облака, Желтолицый. – Тебе мало Коргцита? Вот лёд! Смотри сюда, раб!

В руке Желтолицего возник большой прозрачный шар с пылающим внутри пронзительно-белым огнём. И он невольно отшатнулся, отступил.

– Ах ты, погань голозадая, – выдохнула сквозь зубы Мокошиха, – чего удумал. Ну, нет, тут наша власть и сила. Ты давай, – строго сказала она Няньке, склонившейся над неподвижно застывшим телом, – отчитывай его, а я туда.

– Сам должен, – возразила Нянька. – Я подмогну, а ты лучше за поганцем следи, куда побежит.

– И то, – помедлив, кивнула Мокошиха, – два дела за раз не делают. Сейчас его вытащим, а этого и потом найдём.

Нянька молча кивнула, продолжая шептать заклинания.

Белый холодный огонь в шаре приближался, шар рос, закрывая собой весь мир. Сейчас шар станет совсем большим и поглотит его, он уже не может шевельнуться, и пронзительная мёртвая белизна вокруг. Взметнулась снежная завеса, осыпала его и заколыхалась живым занавесом между ним и шаром.

Он обрадовано перевёл дыхание. Но Желтолицый засмеялся, снег опал, и… это уже не снег, а белый кафельный пол, и стены. Он в белом кафельном коридоре, и рук не поднять, и перед ним хрустальный шар, за которым, как за льдом Коргцита, гримасничает жёлтое страшное лицо.

– Ты в моей власти, раб! – торжествующе хохочет желтолицый.

– Нет, – беззвучно шевельнул он одеревеневшими губами.

– Тебе нравится убивать.

– Нет…

– Ты убил ту девчонку на допросе. Молчишь? Ты убил мальчишку-спецовика. Ты убивал в питомнике. Ты убил эту девчонку, шлюшку малолетнюю…

Белый шар всё ближе, и нет сил поднять руки и ударить, даже ответить.

Нянька окунула пальцы в плошку и стряхнула с них воду на его потемневшее, налитое кровью лицо. Он шумно выдохнул сквозь зубы. Напрягся, как перед прыжком.

– Нет! – хриплым натужным рыком выдохнул он. – Нет!

Шаг, ещё шаг, сцепить пальцы в замок, поднять руки и коротким замахом, помогая себе всем телом, ударить…

– Вода с угля, вода с серебра, вода с руда-камня…

– Давай, парень, ты гридин…

Шаг, ещё, сцепленные в замок кулаки вскинуты над головой.

– Стой! Стой, раб! Ты не посмеешь!

– Посмею! Вот тебе! – выдохнул он, падая вслед за руками в «мечевом» ударе.

Вскипает, мгновенно успокаивается и снова вскипает в плошке на столе вода, мечется, словно пытаясь оторваться и улететь, огонёк, налитое кровью побагровевшее до черноты лицо, рвущийся из горла хриплый надсадный рык.

– А хоть и перекинется, – сказала спокойно Мокошиха, – пускай. Потом выведем.

Нянька кивнула, безостановочно брызгая в это страшное лицо водой из своей плошки.

Он не устоял на ногах, упал, повалив Желтолицего и выбив из его рук шар. Страшное оцепенение прошло, и на ноги он вскочил первым, схватил обеими руками шар, ожёгший его ледяным холодом, и с силой опустил на голову визжавшего, как Ардинайл, Желтолицего. Шар не разбился, но Желтолицый заткнулся, и он выпрямился, по-прежнему сжимая в руках шар, ставший большим и тяжёлым, как тренировочный мяч. Быстро, затравленно огляделся в поисках двери. Дверей не было, не коридор, а камера, без окон, без дверей, белый кафель под ногами, по стенам, на потолке. Заперли? Замуровали? Не вмёрз в лёд, так здесь… нет! Он поднял шар над головой и с силой бросил в стену. Шар ударился о кафель и разлетелся множеством мелких осколков, больно ударивших его в живот и грудь, полыхнуло, слепя глаза, белое пламя, но стена… стена исчезла. Разломилась и рассыпалась, а за ней… заснеженный ночной лес, голубой от лунного света, как… как туман над рекой, ведущей в Ирий-сад, как платок матери. Лес был живым и не страшным, и даже холод… приятным. И он бегом, пока Желтолицый не очухался и не вызвал охрану, побежал туда, в этот лес, домой…

Нянька с Мокошихой переглянулись и кивнули друг другу.

– С голозадыми пусть хоть что творит, – сурово сказала Нянька, – а с нашими не смеет.

– Не учи, – так же строго ответила Мокошиха. – Ты его до места доведи, а я поганца отважу.

– Дорогу ему закрой, – попросила Нянька, – а укорот потом уж дадим.

– Не учи, – уже чуть сердито повторила Мокошиха и зашептала что-то неразборчивое.

Нянька прижала к его губам край плошки с заговорной водой, дала выпить и выпрямилась. Вгляделась в ещё тёмное, но уже спокойное лицо и кивнула.

– Чист ты теперь, – торжественно сказала она и убрала плошку с угольком, кругляшом и камушком под платок. – Иди, парень, совсем ничего осталось.

Снег под деревьями был мягким и пушистым, он проваливался в него по колени, а местами чуть не по пояс. Отчаянно мёрзли руки и ноги, горела обожжённая у Огня и израненная обломками шара грудь, временами кружилась голова, но он упрямо брёл вперёд, без дороги, ничего уже не понимая и не помня, последним осколком сознания удерживая, что ложиться нельзя, что он должен дойти, но куда и зачем… неважно, надо идти. Холодно, как же холодно.

– Сделала, – выдохнула Мокошиха.

Она выпрямилась и сняла височные кольца с ажурными слабо звякнувшими шариками. Зажглась лампочка под потолком и Мокошиха коротким выдохом погасила огонёк в плошке. Стало видно, что чёрная жидкость выгорела до конца, в бутылку слить нечего, и вода в деревянной чашке тоже вся выкипела, только на дне пара капель, которые сразу высохли. Мокошиха забрала обе плошки со стола и отошла к своему узлу, повозилась, укладывая, и вернулась на своё место.