Сибирь в сердце японца - Кюдзо Като - Страница 19

Когда на следующее утро я встретился с Яниным, он с усталым видом сказал мне: «За четыре года войны с Германией я не оказывался в таком ужасном положении. А тут как будто поседел».

* * *

С наступлением весны в Сибири на деревьях, которые называются черемухой, начинают цвести замечательные белые цветы. И стоит мне, путешествуя по Сибири, увидеть цветы черемухи, я сразу вспоминаю Нину, которую когда-то здесь встретил.

Дело было весной 1946 года. Мы тогда находились в 28 километрах от города Братска на строительстве БАМа и занимались вырубкой леса. Нина же была женой чекиста Евдокимова, входившего в администрацию лагеря. Нине было примерно 25 лет, она была мамой трехлетней Лильки. У этой женщины были красивые каштановые волосы, большие черные глаза и слегка выступающая вперед нижняя губа. Нину нельзя было назвать ни большой, ни маленькой, но она была очень стройной. Мне было тогда 24 года. Я был военнопленным, подданным страны, чья армия год тому назад потерпела поражение в Маньчжурии. Однажды Нина попросила меня нарвать черемухи, которая росла на берегу возле лагеря. Я с удовольствием выполнил ее просьбу и вернулся с огромным букетом цветов. Муж Нины часто бывал в длительных командировках и в тот день его тоже не было дома. Нина рассказывала, будто бы у него где-то есть подруга, и не мудрено, ведь в то время в Советском Союзе очень много мужчин погибло на войне. По некоторым данным на одного взрослого мужчину приходилось пять женщин. Нина топила печку и мыла пол в квартире. Русские любят мыть пол. Продолжая работать, Нина разговаривала со мной. В комнате стоял замечательный и неповторимый запах черемухи. Нина сказала, что в черемухе самое главное — это ее запах. Говорят, что под кустом черемухи очень трудно находиться одному: ее запах настолько пьянит, что обязательно хочется любить. Лицо Нины, слегка раскрасневшееся и вспотевшее, было очень красивым. Меня опьянила Нинина кожа, которая после зимы была необычного, молочно-белого цвета. У меня закружилась голова, и я решил сменить тему. Я рассказывал ей о группе женщин, присланных сюда на строительство шоссе. «Что же получается? — удивлялся я. — Такие молодые женщины! За что же их постигла такая ужасная участь? Мне их очень жалко». На что Нина ответила мне: «Наверное, это те женщины, которые во время войны хорошо ладили с немцами на оккупированной территории, в то время как мы едва не погибали от голода. Разве не должны они ответить за это?» Я удивился такой категоричности Нины. Действительно, я слышал, что были такие, которые во время войны помогали немцам. Но многие присланные в этот край женщины работали раньше на заводах, как и все, голодали, их арестовали за то, что они украли немного еды. Поэтому я не мог в то время согласиться со взглядами Нины. Но это не повлияло на нашу дружбу с ней. Нина с белыми ногами на кровати, рядом со спящей Лилькой. Нина, которая учила меня русским песням, была моей партнершей по танцам. Нина!..

Среди некоторых советских офицеров начали поговаривать о том, что наши отношения с Ниной перешли определенную черту. Вскоре в связи с переводом японских солдат из лагеря № 28, мне пришлось расстаться с Ниной. Однако нам посчастливилось увидеться еще раз в лагере Тайшета. В тот день также прекрасно цвела черемуха. Нина пригласила меня на борщ. В то время Нина уже жила в отдельном доме. У них был маленький медвежонок, которого держали в клетке. Когда я пришел к ним, медвежонок сломал клетку и выбежал на волю. Пыхтя, он бежал, распугивая лошадей.

С тех пор прошло немало лет, но всегда, когда я, путешествуя по Сибири, вижу цветущую черемуху, или же, когда в Японии цветут цветы сакуры и душистой дахны, я всегда вспоминаю Нину. Интересно, что она сейчас делает?

* * *

Дело было в конце февраля 1947 года. Советский Союз все еще не оправился от последствий войны. Хлеб, зерно, мясо и другие продукты распределялись по карточкам. В стране должна была проводиться денежная реформа. В обращении находилось очень много денег, но что-нибудь купить на них было нелегко. Процветали черный рынок, взяточничество. Одной из целей денежной реформы была ликвидация денег, накопленных на черном рынке. Скажем, хлеб, который официально стоил 5 рублей, на рынке продавали за 30 рублей. Все было дорого. Когда советские рабочие узнавали о том, сколько получают японские военнопленные для пропитания, они с завистью говорили: «О, у вас положение лучше, чем у нас!» На посты, связанные с распределением продуктов, назначали, как правило, честных людей. Мы их тоже тщательно проверяли по накладным и по остаткам продуктов. Заведующей магазином в нашем лагере была в то время тридцатилетняя женщина по имени Полина. В понимании японцев такой магазин — это государственное торговое заведение, где продаются различные товары повседневного спроса. Магазин при лагере был распределительным пунктом для снабжения советских людей, работавших в лагере.

Полина была вдовой с двумя маленькими мальчиками пяти и четырех лет. Высокая, довольно крепкая, румяная, она производила впечатление крупной женщины. В больших глазах ее, однако, таилась грусть, что придавало ей какое-то очарование. Полина выглядела замкнутым человеком, но за ее необщительностью скрывались присущие русским женщинам доброта и чуткость.

В феврале в Сибири всегда холодно. Даже в конце месяца по утрам бывало минус 30°, что впрочем не мешало выгонять нас как можно раньше на работу. По мнению начальства, по скованной морозом земле легче двигаются машины.

Как-то вечером Полина уехала на грузовике в Братск, чтобы привезти мяса для работающих в лагере.

Когда она спозаранку вернулась, на улице еще было темно. Зимой здесь рассвет наступал медленно. И даже когда начинало светать, в воздухе долгое время висела дымка, задерживавшая приход утра.

Полина, стоя около весов, взвешивала полученное мясо и расписывалась в накладной. Потом, уже в кладовой, она еще раз пересчитала количество туш. Обычно с грузовика мясо сгружали четыре конвоира и за ними следил лейтенант Гипшер, он отвечал за довольствие для японских военнопленных. После завтрака Полина еще раз начала сверять списки с наличными продуктами и обнаружила недостачу — не хватало одной тушки барана. Расстроенная Полина решила сообщить о пропаже начальнику лагеря. «Товарищ Постников, — сказала она, — в Братске, получая продукты, я хорошо проверила их количество. Теперь же, не хватает одного барана. Ведь было десять штук, и я никак не могла ошибиться. Что мне делать, ведь это просто ужасно!» Начальник лагеря, выбритый до синевы, сказал: «Просто удивительно, кто же присутствовал, когда мясо снимали с грузовика?» — «Было четыре конвоира, начальник снабжения японских военнопленных Гипшер и я.» — «А вы поискали поблизости, может упало в снег?» — «Конечно же, мы все обыскали. Я чувствую, что кто-то украл это мясо». Полина сказала то, что думала.

Она говорила очень искренне и не оставалось ничего другого, как поверить ей. Тут начальник спросил: «А не было поблизости японских военнопленных?» Услышав это, Полина сникла, ей были неприятны эти разговоры. «Почему здесь должны быть японские военнопленные? Я ведь сказала, кто здесь был», — Полина неплохо относилась к японцам и не любила начальника лагеря. Но поскольку Полина находилась в его подчинении, ей не оставалось ничего другого, как сказать: «Товарищ начальник, у меня есть идея. Вы знаете пса Абрека, принадлежащего лейтенанту Лупандину? Как вы смотрите на то, если мы используем собаку в поисках мяса?» «Это хорошая мысль. Давайте попросим товарища Лупандина. Скажите, что я на это тоже согласен», — ответил он.

Лейтенант Лупандин жил вместе с женой в одной из комнат дома, стоявшего между хлебозаводом и магазином. Он любил животных, и у него был охотничий пес Абрек. Для хозяина самой большой радостью было ходить с ним на охоту. По тогдашним ценам Абрек стоил более двух тысяч рублей. Это была очень хорошо дрессированная, смелая и крупная собака с хорошим чутьем. Лупандин рассказывал, что, увидев Абрека, он стал копить на него деньги и продал для этого одежду.