Комсорг (СИ) - Белов Иннокентий - Страница 23

А мама была и правда весьма крутая, ездила в 70-е годы по обмену учителей в Англию и США. В 80-е уже в Сирии два года учила местных военных русскому языку.

Так что есть у меня определенное сомнение, что возьмут меня снова на учебу в какое-нибудь завалящее ПТУ, раз я уже отметился в одном из них. Ну, это такой вариант совсем чтобы не учиться и за шоколадки или просто деньги там числиться.

В техникуме так не получится, наверно, все же придется много времени тратить на учебу, мне совсем ненужную.

Работать еще можно кочегаром или сторожем для прикрытия, типа сутки через трое, как Шевчук или Цой, но, тратить столько времени на официальное прикрытие мне тоже неохота.

Можно, конечно, подзабить на статью 209 УК РСФСР от четвертого мая шестьдесят первого года еще на четыре месяца точно, с этого времени он начинает действовать в отношении тунеядцев и прочих антисоциальных элементов. Отправлять в ссылку в отдаленные районы страны прекратили вроде с шестьдесят пятого года, именно по просьбе местных партийных властей, которым трудно оказалось обеспечить осужденных тунеядцев работой и условиями для проживания.

Высылать перестали, а вот по своему месту жительства вполне можно загреметь на принудительные работы на стройках народного хозяйства.

Хотя, не думаю, что меня смогут привлечь до восемнадцати лет, но, точно в этом не уверен.

Участковый быстро узнает в магазине, что я теперь здесь не работаю. Уж теперь обязательно у Софьи Абрамовны поинтересуется, где этот шустрый и нагловатый грузчик. Если я буду жить тихо и незаметно — тогда проблем наверняка не возникнет, а так как я часто дерусь и остальное незаконное тоже делаю, то появятся пострадавшие и законные поводы меня как следует обуздать.

Тогда я быстро обломал ему планы что-то поиметь с пострадавших или их родителей, так я и не узнал, кто эти парни сами по жизни. Тяжесть встречной предъявы быстро заставила его изменить планы. Ведь, как только дело уйдет от него в дознание, все может очень сильно поменяться, когда несовершеннолетняя даст определенные показания.

Светка с этим делом точно не справится, с таким наговором на парней, в этом я уверен, но, участковый, посмотрев на меня, решил включить заднюю. Он то этого не знает, боится, что моя знакомая девка окажется такой же прожженной и коварной дрянью, потопит карьеру и возможно будущую жизнь побитых парней.

Тут он никаких гарантий дать не сможет никому на будущее. Но и по мне пройдется силой закона по любому малейшему поводу.

Кое-какой небольшой косяк и капитан с удовольствием поставит на меня сторожок, а при первой возможности попросит разъяснить ему, что я делаю на вверенном ему участке. Если больше не работаю в том же овощном магазине, ради хозяйки которого он прикрывал на меня свой зоркий глаз. И еще так дерзко разговариваю, нарушая закон и порядок.

Даже актер, игравший Петруху в «Белом солнце пустыни» получил свой год ссылки за тунеядство, а поэт Бродский вспоминал потом за границей свои полтора года, честно отбытые, из пяти присужденных, как лучшее время в жизни. Когда писал стихи на своей половине деревенской избы после обязательной отработки на полях архангельского колхоза «Даниловский».

Тот же Константин Кинчев в целях уйти от статьи за тунеядство снимется в фильме «Взломщик» и даже получит награду Международного кинофестиваля в Софии как «Лучший актер года».

Обвиненных в тунеядстве граждан называют сейчас БОРЗ — «без определенного рода занятий». Отсюда в уголовном жаргоне появилось слово «борзой», то есть, человек, не желающий работать.

В общем — «Тунеядцы — наши враги. Хлеб трудовой от них береги!».

Лозунг старый, но сейчас вытащен со склада, протерт от пыли и мышиных экскрементов.

Тем более, в этот год еще вполне активного генсека Андропова, когда он только запускает везде активистов, дружинников и милицию с проверками — мне тем более не стоит вести тунеядческий образ жизни.

Да еще с таким хобби — как возить товары из одного конца Советского Союза в его другую часть, слава богу, что расположенную совсем недалеко.

Хотя я бы с большим удовольствием его вел, просто спекулировал, тренировался и спал со Светочкой с полным сил энтузиазмом. Еще бы отправлял предупреждающие письма в органы власти и контролирующих все и вся структур.

Пока я ничего не придумал до увольнения, время у меня подумать еще есть, так что я сильно ни о чем не переживаю.

На следующее утро, проводив свою подругу прямо до ПТУ, как верный оруженосец и помахав рукой своим знакомым одногруппницам с важным видом самостоятельно живущего парня, я отправился по нужному мне адресу к Измайловскому проспекту, дом десять.

Вообще, очень здорово, что отдел кадров моей прежней работы находится тоже в двух минутах неспешным пешком.

Неплохо я у Таисии Петровны устроился, работа в тридцати метрах, бывшая учеба в пятисот, отдел кадров и сам торг в сотне метров.

Это искусство в Италии называется умением красиво жить.

В здании я спросил у скучающего вахтера, пожилого мужика, где тут отдел кадров и на его законное недоверие, выразившееся в словах:

— А тебе зачем сюда, малец?

Ответил важно:

— Увольняться пришел. Так где отдел кадров, уважаемый?

— На втором этаже, кабинет двадцать два.

Поднялся наверх по очень широкой лестнице и постучался в указанную дверь, где меня встретило удивленным взглядом не меньше десятка женских глаз.

Пожилые, взрослые и пара ничего молодых женщин уставились на меня с недоумением:

— Тебе чего, мальчик?

Я не стал ничего говорить про своего мальчика, который куда-то там не влезет, но все же обиделся.

Только что я был ценным сотрудником из овощного магазина, незаменимым как Ростральная колонна около Биржи и на тебе — какой-то я оказывается «мальчик».

— Увольняться пришел. Попрошу мою трудовую и выходное пособие в два оклада, — зачем то вспомнил я увольнение со службы в той жизни.

— А фамилия твоя какая? А, Бессонов! Тебе сначала нужно к Валентине Дмитриевне подойти. У нее к тебе разговор есть, кабинет восемнадцать, — ответила мне одна из пожилых кадровичек, не обращая на требование двух окладов.

— А можно без разговора? Давайте мою законную книжку и я пойду, дел у меня важных очень много, — попробовал я настоять на своем, однако, на меня уже не обращает внимания говорившая со мной женщина.

— Иди, Бессонов! Не укусит тебя парторг, — зато весело ответила одна из молодых симпатяшек с пепельной химией, задорно тряхнув головой и обрадовавшись возможности отвлечься от заполнения каких-то формуляров.

Делать нечего, предчувствуя какие-то новости, ждущие меня у парторга, как мне и обещала моя директриса, я закрыл эту дверь и постучался в следующую дверь через кабинет.

В кабинете нашлись две женщины, одна из которых отозвалась на произнесенное имя-отчество и не стала разговаривать со мной в кабинете при своей соседке, а отвела меня в конец коридора к большому окну.

— Точно, что-то интересное намечается, — понял я.

Парторг Валентина Дмитриевна, женщина еще в интересном возрасте, с четвертым размером груди под блекло-голубым пиджачком и рыжими волосами, не стала долго ходить вокруг да около:

— Так, Бессонов Игорь, кажется… Ты же комсомолец, Игорь? — напористым таким, как на собрании, тоном меня спрашивают.

Я уже и позабыл про такое дело, честно говоря, занятый работой в магазине, где это абсолютно никому не интересно, спекулятивным обогащением, что явно не стыкуется с нахождением в передовом отряде советской молодежи и еще хорошо насыщенной личной жизнью. Теперь еще мыслями о том, как правильно распорядиться полученными знаниями и помочь людям страны Советов.

Комсомольский билет лежит в комнате, отметок об уплаченных взносах там с мая прошлого года нет.

— Конечно, комсомолец! — на всякий случай говорю я, — только какое это имеет отношение, если я уволен из торга со вчерашнего вечера?

Решил подстраховаться, если парторг захочет нагрузить меня каким-нибудь поручением напоследок.