Проклятие сублейтенанта Замфира - Мельников Сергей - Страница 15

"Эта жизнь не для таких, как она" — подумал Василе, а вслух сказал:

— Сублейтенант Замфир, к вашим услугам. Я ищу товарища, поручика Сабурова. Мне сказали, он здесь.

Сестра указала на одну из коек.

— Штабс-капитан Сабуров. Только прошу вас, не утомляйте его долгими разговорами. Замфир учтиво кивнул. Без её помощи он друга Костела не нашёл бы.

Новоиспечённый штабс-капитан отвернулся к окну, натянув одеяло до ушей. Голова его была плотно забинтована, в промежутках между бинтами в жёлтых пятнах дезинфицирующей мази торчали пучки слипшихся волос. Они сально блестели и совсем не походили на русую шевелюру Сабурова. Загипсованную ногу ремнём притянули к раме верхней койки. Василе склонился над раненным другом.

— Костел… — нерешительно позвал он.

Сабуров нехотя повернулся.

— Вася? Мой румынский друг, рад видеть, — сказал он неискренне. Лицом штабс-капитан походил сейчас на забулдыгу после крепкой взбучки — одутловатый, желтушный, с длинным шрамом через щёку, перехваченным грубыми стежками. Левый глаз под набухшими веками налился кровью. — Зачем ты здесь? Мундир запачкаешь.

— Не говори глупости, Костел.

Замфир завертел головой в поисках табурета.

— Садись на край, места хватит, — Сабуров подоткнул одеяло и немного сдвинулся к окну. — Кто выдал?

— Художник. Любомир… Фамилию забыл.

— Любка, трепло, — пробормотал Сабуров по-русски, но Замфир догадался.

— Почему ты не послал за мной? Я б собрал корзинку, как в прошлый раз. Кажется, стряпня госпожи Амалии была тебе по вкусу.

— Прости, друг мой, задремал. Анна Львовна ставит такие уколы, что спишь от них сутками.

Замфир выглянул в проход. Сестра милосердия за ширмой складывала чистое бельё.

— Не удивился бы, узнай, что она ваша принцесса, — сказал Замфир.

— У нас говорят: Великая Княжна. Нет, Вася, хоть ты и не далёк от истины. Её сиятельство — княжна, но не великая, хоть и древнего рода. Как жизнь твоя? Смотрю: загорел, возмужал, в плечах раздался. Сельский воздух действует благотворно.

Замфир стыдливо отвёл взгляд. В голосе Сабурова ему послышался упрёк.

— Как крепость? Сдалась? — не унимался штабс-капитан. — По глазам вижу, что выкинула белый флаг.

— Ничего достойного упоминания, — сухо ответил Замфир. — Лучше расскажи, что случилось с тобой.

— Ничего достойного упоминания, — в тон ему ответил Сабуров. — Упал. Всё одно, что с кровати свалиться, только очень высокой.

— Матерь Божья, — Замфир мелко перекрестился. — Аэроплан разбился?

— В труху, а я, видишь, жив. Покрепче моей птицы оказался. Эх, жалко "Ньюпор", такой красавец был!

— Представить себе не могу, как это… Ничего непоправимого?

— Пара царапин. Правда флотский коновал хотел мне ногу отнять — не дал. Везу к кишинёвским хирургам, как великую ценность — мне ей ещё с невестой танцевать.

— У тебя есть невеста?

— Конечно есть, — Сабуров растянул распухшие губы. — Надо только выбрать, какую из них под венец поведу.

При прошлой встрече такое бахвальство его бы задело, а сейчас он чувствовал свою общность с удачливым в любви штабс-капитаном, ведь и у него теперь есть своё тайное знание.

— Бонвиван! — Замфир в притворном осуждении покачал головой. — Расскажи лучше, как это было.

— Говорю же тебе: не о чем рассказывать совершенно, обыденное происшествие.

— За обыденное происшествие штабс-капитана не дают, — упрямо гнул своё Замфир.

— Узнаю друга Василия: жизнь проходит в непримиримой борьбе со страхом. Ты похож на старого развратника в ожидании пикантных подробностей.

Замфир вспыхнул. Щека нервно дёрнулась, он встал, качнул подбородком.

— Рад что вы в добром здравии, а теперь, прошу меня извинить, мне пора. Служба.

— Постой, Вась, — Сабуров протянул к нему руку. — Не сердись. Сказал обидное, прости болвана. В твоих расспросах и впрямь есть что-то маниакальное, а смысла в них нет. Ты как неопытный влюблённый, читаешь любовные трактаты и думаешь, что они помогут, а надо просто начать действовать. Нет ответов на твои вопросы, и готовых рецептов нет. Вась, — Сабуров ухватил его за запястье, пальцы штабс-капитана были холодными и влажными. Василе помнил его крепкое горячее рукопожатие по пути на фронт. — Попроси у Анны Львовны стакан воды, пожалуйста!

Замфир отнял руку и зашёл за ширму. Бельё идеально ровной стопкой лежало на полке. Сестра на примусе кипятила шприцы. Замфир кашлянул.

— Ваше сиятельство… — робко сказал он.

— Просто Анна Львовна, прошу вас, — попросила она.

— Простите, Анна Львовна, могу я попросить у вас воды для штабс-капитана Сабурова?

Сестра налила из жестяного бака в стакан и протянула его Василе.

— Господин сублейтенант! — Она не торопилась разжимать пальцы и говорила очень тихо. — Вряд ли вашего друга мучает жажда. У Константина Георгиевича в гипсе фляга со спиртным. При его сотрясении мозга пить ему нельзя, но ваш визит благотворно на него подействовал, поэтому прошу вас, как его друга, как человека рассудительного, наконец, проследите: не больше трёх глотков. Обещаете?

— Клянусь, Анна Львовна, если понадобится, заберу у него флягу и выкину.

— Это лишнее. Константин Георгиевич — офицер. Просто возьмите с него слово.

— Обещаю.

Замфир вернулся к Сабурову. Тот выпил воду залпом и потянулся к гипсу.

— Вася, присмотри за Анной Львовной…

— Это ни к чему, Костел. Она знает про твою флягу.

— Да? — удивился Сабуров. — И что она сказала?

— Сказала, что у тебя сотрясение мозга и пить тебе нельзя…

— …

— Она разрешила сделать три глотка. Ты должен дать слово.

— Вот это точно излишне. Перечить её сиятельству я точно не стану. Три так три.

Он булькнул в стакан прозрачной жидкости и подал его Замфиру.

— Давай, друг мой, за четвёртую звёздочку.

Сабуров глотнул из фляги, дёрнулся кадык под гусиной кожей.

Замфир подозрительно понюхал напиток.

— Пей, боевой трофей. У болгар наши солдаты целую телегу отбили. Давай, Вась, ты ж головой не ударялся. Я тебе ещё налью.

— Нет, Костел, второй раз я на это не куплюсь. На твою звёздочку и глотка хватит.

— Дёшево ты меня ценишь! — Сабуров отсалютовал флягой: — Помянем мою птицу, Покойся с миром, Ньюпор семнадцатый, безоблачного тебе неба в твоём авиационном раю!

— Не кощунствуй! — поморщился Замфир, но из стакана всё же отхлебнул. — Нет у аэроплана души.

— Много ты знаешь! — усмехнулся Сабуров и сделал большой глоток. — Осточертела эта виноградная сивуха. Война кончится — до конца жизни жизни к этой ягоде не прикоснусь.

Замфир выжидающе смотрел ему в глаза.

— Не отвяжешься, — выдохнул Сабуров. — Чёрт с тобой! Ну, послали меня в разведку. По нашим данным до болгар было далеко, я летел низко, без опаски. Вдруг с земли началась заполошная стрельба. Я глянул вниз: по полю мечутся турецкие башибузуки. Видно за ночь выдвинулись, а тут я, прям над их головами. Просиди они тихо, я б и не узнал об их манёвре, да, видать, нервишки у кого-то сдали. Я пошёл вверх, лёг на левое крыло. а тут из леска турки выкатили пулемёт и давай садить по мне очередями. Я вверх рванул. Пули свистят, солидно: не револьверные комарики — шершни. Между моим задом и ими — тонкая фанерка. Такой шершень пробьёт и не заметит. Ньюпор машина шустрая, но пуля быстрее, а этот гад бьёт очередями, патронов не жалеет. Карабкаюсь вверх, молюсь: я близко совсем, ну должен услышать! Думал уже так, на аэроплане, перед святым Петром и предстану, да, видать, сильно нагрешил. Сначала тяги перебило на правое крыло, меня накренило на бок. Попытался выровняться и ушёл в пике. Несусь вниз, и какую-то полную ерунду думаю: отстегнётся ремень и пропеллер меня в мелкий фарш измолотит. Экий нервический кунштюк: через несколько секунд от меня мокрое пятно останется, а я себе новые кошмары придумываю. Когда совсем чуть-чуть до земли осталось, заглох мотор. Тихо стало, только ветер в ушах свистит. Тогда стало по-настоящему страшно.