Крест и полумесяц - Валтари Мика Тойми - Страница 22

Казначей вручил мне список долгов Джулии, внимательно наблюдая за мной и словно пытаясь угадать, кто же я такой на самом деле. Для него не было тайной, что мое жалованье по милости великого визиря многократно возросло, и он не мог не удивляться, почему же султанша Хуррем — соперница Ибрагима — дарит при этом своей благосклонностью мою супругу. Сам казначей явно принадлежал к сторонникам султанши, да и мне было за что благодарить ее — и прежде всего за ту снисходительность и щедрость, которые она проявляла к моей наивной жене. Однако я не настолько обезумел от своего счастья, чтобы предать великого визиря.

Но как только я, вернувшись домой, стал рассказывать Джулии о случившемся со мной в серале, жена моя, с лицом, потемневшим от гнева, спросила меня, на что я, собственно говоря, жалуюсь, если султанша уже велела оплатить все наши долги.

Любой мужчина на моем месте, рассуждала Джулия, был бы только благодарен и хвалил бы свою жену за то, что она так ловко умеет устраивать дела. Но раз не ценю я своего счастья, то с этой минуты она и пальцем не пошевелит, чтобы помочь мне, — и я могу сам заниматься всем, постройкой дома в том числе.

Она столько всего наговорила и так заморочила мне голову, что в конце концов я и сам готов был считать себя настоящим негодяем. Из последних сил пытаясь сохранить остатки достоинства, я вкрадчиво проговорил:

— Я мечтаю лишь об одном — чтобы с этого дня ты позволила мне самому вести все дела. А теперь поехали — посмотрим на ту землю, что ты купила. Пора подумать, как бы избавиться от нее, не понеся при этом слишком уж больших убытков.

Наняв на пристани лодку, мы отправились на морскую прогулку вдоль берега Босфора. Вскоре позади остались Галата и обитель дервишей. Молча, в глубокой задумчивости, взирала Джулия на прекрасные сады великого визиря Ибрагима, мимо которых мы проплывали. Миновав сераль, мы развернули лодку и, с трудом скользя среди множества суденышек, добрались до Золотого Рога и поплыли в сторону замка Семи Башен. На берег мы сошли у подножья холма, на вершине которого темнели развалины, и по козьей тропке поднялись к угрюмым руинам. Среди них мы обнаружили крошечный островок зелени — огородик на клочке земли, окруженном грудами отсыревшего под дождем строительного камня. В глубине вырытого землекопами котлована виднелись очертания старых кирпичных сводов. Вокруг было пусто, глухо и невероятно мрачно — место это производило просто жуткое впечатление. Чтобы сделать его пригодным для жизни, требовались огромные усилия и, разумеется, деньги. Правда, с вершины холма открывался прекрасный вид на Мраморное морс, но это вряд ли окупило бы все затраты... Я был подавлен — и в самом скверном расположении духа размышлял о том, как же нам выпутаться из этой дурацкой истории. И вдруг меня осенило. Воспряв духом, я обратился к Джулии:

— Теперь, когда Антти женился, ему понадобится дом в Стамбуле. Почему бы нам не сделать ему одолжения и не продать по дешевке эту землю? Антти с удовольствием поработает каменщиком, возводя собственные хоромы, и дел ему тут хватит надолго. А до того как показать ему это место, я напою дорогого братца до бесчувствия!

До сих пор, занятый по горло и обеспокоенный нашими собственными делами, я не успел еще рассказать Джулии о богатстве Антти и о том, что лишь благодаря его щедрости я смог вернуться домой с туго набитым кошелем и великолепными подарками. Поэтому Джулия вскользь заметила, что милый Антти никогда не сможет позволить себе заиметь по-настоящему роскошного дома. И тут я не выдержал и выложил ей все о неожиданной удаче и счастье Антти, а также об огромных доходах, которые он получал с поместий, унаследованных его венгеркой-женой. Слушая меня, Джулия буквально оцепенела. Лицо ее вдруг подурнело и стало одутловатым. Наконец, не в силах больше сдержать гнева и злобы, она завопила:

— Ну и дурак же ты, Микаэль! Почему ты сам не женился на этой девице? Ты же мусульманин и можешь иметь даже четыре жены. Подумай только, какое положение мы могли бы занимать с годовым доходом в десять тысяч золотых! А ты отказался от таких денег, подарив их своему придурковатому братцу!

Джулия позеленела от злости, и ее стало тошнить, а когда она немного оправилась, я попытался успокоить ее, говоря:

— Джулия, дорогая моя, — льстиво проворковал я, — как ты могла подумать, что я захочу жениться на другой женщине? Да я же люблю тебя, и мое сердце всецело принадлежит тебе!

Она же ответила мне, рыдая:

— Я бы любила эту девицу, как родную сестру! А потом, когда она родила бы сына, наследника всех своих богатств, я могла бы случайно попотчевать ее несвежим грибным соусом или чем-нибудь еще... Мало ли какая еда может испортиться по недосмотру на такой жаре... И тогда эта особа умерла бы от лихорадки, как это часто бывает в Стамбуле. В серале случаются куда более странные вещи — и никого это не удивляет. Таким образом, все поместья венгерки достались бы нам. Ведь я всегда думаю только о твоем благе, Микаэль, и никогда не стану препятствовать твоему счастью.

Я вдруг искренне пожалел, что не оценил вовремя всех достоинств молодой венгерки, и только мысль о том, что я смогу выгодно продать Антти ненужную нам землю, немного утешила меня в моем горе.

На обратном пути Джулия, не сводя с меня пытливых глаз, все время качала головой, словно видела перед собой умалишенного.

Когда же мы вернулись домой и сели ужинать, назойливое присутствие Альберто быстро привело меня в ярость.

— Когда я последний раз был в серале, до меня вдруг дошло, что надо сделать, чтобы оградить твое доброе имя от всяких сплетен, дорогая Джулия, — ехидно сообщил я. — Завтра же раздобуду для Альберто одежды евнуха, и отныне ему придется постоянно их носить. Тогда уж никто не станет задавать неприличных вопросов!

Моя новая идея не слишком их обрадовала. Они многозначительно переглянулись, а Джулия даже настолько забылась, что гордо заявила:

— Тоже мне, придумал! У евнухов ведь бороды не бывает, не так ли? Прекрасная, вьющаяся, шелковистая бородка Альберто непременно выдаст его!

И она протянула руку, чтобы погладить коротенькую, мягкую бородку итальянца, но я сомкнул пальцы вокруг запястья жены и язвительно возразил:

— В таком случае Альберто немедленно сбреет свою прекрасную, вьющуюся бородку. И будет бриться ежедневно, а если понадобится — то и дважды в день, пока лицо его не станет гладеньким, как попка младенца. К тому же он должен кушать много жирной пищи, чтобы у него округлились и залоснились щеки, как у настоящего евнуха. Я не намерен дольше терпеть его наглого поведения в моем доме.

На этот раз я все же настоял на своем, и Альберто, несмотря на слезы и мольбы, пришлось сбрить бородку и облачиться в желтый наряд евнуха. Впрочем, Джулия быстро поняла, как это приятно, когда люди считают твоего слугу евнухом и с завистью смотрят тебе вслед, ибо евнухи значительно дороже простых рабов и ценятся куда выше. И вскоре Джулия почувствовала себя богатой и важной, прогуливаясь по городу в сопровождении лжекастрата. Я же, сам не очень понимая, почему так поступаю, кормил Альберто до отвала и, не смея смотреть Джулии в глаза, заставлял его поглощать жирную пищу в огромных количествах. Слезы, просьбы и стоны несчастного итальянца совершенно не трогали меня. И вскоре я с радостью заметил, что щеки Альберто стали толстыми, отвисли и залоснились, словно смазанные маслом, и бессмысленная красота итальянца, уподоблявшая его дурацким греческим статуям, постепенно исчезла. И чем толще становился Альберто, тем спокойнее я переносил его присутствие в моем доме.

Со временем жизнь наша вошла в привычное и спокойное русло. А в один прекрасный день, всего через несколько недель после моего возвращения, ко мне пришла Джулия и, обняв меня, шепнула на ухо, что скоро я стану отцом. По правде говоря, я немного удивился: как это она так быстро поняла, что зачала ребенка? Но Джулия заявила, что она женщина опытная, а кроме того видела себя во сне с младенцем на руках. Я и сомневался, и надеялся, но в конце концов поверил ей, вскоре же мой опытный глаз врача подтвердил, что жена моя и впрямь носит под сердцем ребенка.