Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик - Страница 51

К ночи субботы все стены и укрепления были покрыты монголами; а сам Толи в тот день находился в трех парасангах от Чангарака[530]. Тем временем монголы слезли со стен и начали грабить и убивать; а горожане сопротивлялись, рассеявшись по домам и дворцам. Монголы искали Муджир аль-Мулька и вытащили его из подземного хода. Чтобы поскорее освободиться из петли жизни, он стал говорить им грубые слова; и они, наконец, предали его позорной смерти. /140/ После этого они выгнали всех оставшихся в живых, мужчин и женщин, из города на равнину; и чтобы отомстить за смерть Тогачара было приказано разрушить город до самого основания, чтобы это место можно было перепахать; и чтобы во исполнение мести в живых не осталось даже кошек и собак[531].

После этого дочь[532] Чингисхана, бывшая главной женой Тогачара, въехала в город со своей свитой, и они убили всех уцелевших за исключением четырехсот человек, которые были отобраны за их мастерство и увезены в Туркестан, где потомков некоторых из них можно встретить и по сей день.

Они отрубили головы убитых от их туловищ и сложили их в кучи, положив головы мужчин отдельно от голов женщин и детей. После чего Толи, собравшийся проследовать в Герат, оставил эмира с четырьмястами таджиков, чтобы они отправили вслед за мертвыми всех живых, которых найдут.

Мухи и волки пировали на груди садров; орлы на горных вершинах лакомились нежной женской плотью, грифы поедали шеи гурий.

Дома и жилища сравнялись с землей; дворцы, высотой соперничавшие с Сатурном, поруганные, были унижены и стали подобны земле; особняки навсегда покинули довольство и богатство; замки, когда-то надменным, пали к ногам убожества; розовые сады стали печной золой; многие земли стали «пустой долиной»[533].

[XXIX] / 141 / О ВОСШЕСТВИИ ИМПЕРАТОРА МИРА КААНА НА ТРОН ХАНСТВА И О МОГУЩЕСТВЕ МИРОВОЙ ИМПЕРИИ

После того как Всемогущий Господь — святы Его имена и велика Его милость, — согласно словам:«Страхом и голодом, потерей богатства, и жизней, и плодов испытаем мы тебя»[534], — испытал своих слуг на пробном камне бедствия и расплавил их в горниле несчастья —

— и когда каждый из них понес наказание соразмерно низости его деяний, и соответственно жестокости своих поступков и нечистоты помыслов испил из наполненной до краев чаши «воздаяния злом за зло», так как установлено, что у каждой вещи есть предел, а у каждого начала — конец,

и [Мухаммед] (мир ему!) сказал: «Одна неудача не превзойдет двух удач»; стало необходимо, чтобы, согласно разуму и обычаю, вновь были явлены сокровища милости Всевышнего — велика Его слава! — и вновь дарованы спокойствие и утешение Его слугам; и чтобы все разнообразные проявления его бесконечной доброты и милосердия затмили и превзошли различные тяготы его наказания в соответствии со словами «Моя милость превзошла мой гнев»; ибо «первое достигает последнего».

Постепенно и неотвратимо знаки этой милости стали видимы, а их проявления и свидетельства — ясны и очевидны. И изложение этих замечаний, и приведение этих обоснований означает начало рассказа о переходе империи к Властелинам мира Угэдэй-каану и Менгу-каану. Я начну с описания в надлежащем порядке восшествия на престол Каана и буду точным и кратким, чтобы те, кто окажет мне честь, прочитав эту книгу, не могли упрекнуть автора этих строк в многоречивости, /142/ но поняли бы цель этого повествования и узнали, как Каан вел дела и заботился об общем благе; как он заставлял другие страны, которые колебались между отчаянием и надеждой, покориться и подчиниться — кого угрозами, а кого ласковыми словами, — и устанавливал над ними свою власть и господство; и как после его смерти Менгу-каан укрепил рухнувшее здание справедливости и возвысил его усилившееся основание.

Перед тем как получил царский сан, Каан носил имя Угэдэй. И Чингисхан из дел, которые он совершал, и слов, которые он произносил, обыкновенно видел, что он годится для трона, для [управления] государством и войском, и в том, как он открывал и закрывал, развязывал и завязывал, каждый день видел признаки мужества и доблести в управлении государством и защиты его от врагов. И предположениями и намеками он рисовал эту картину в сердцах других своих сыновей, «подобно картине на камне», и постепенно заронил эти семена в самой глубине их души.

Когда Чингисхан вернулся из стран Запада в свой старый лагерь на Востоке, он исполнил свое намерение выступить против тангутов[535]. И после того как весь тот край был очищен от злоумышлений его врагов, после того как все они были завоеваны и покорены, его вдруг сразил неисцелимый недуг, причиной которого был нездоровый климат[536]. Он призвал к себе своих сыновей Чагатая, Угэдэя, Улуг-нойона, Колгена[537], Джурчетея[538] и Орчана[539] и обратился к ним с такими словами[540]: «Болезнь /143/ моя такова, что ее нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание.

Ибо если каждый из моих сыновей пожелает стать ханом и быть государем, и не подчиняться никому другому, не будет ли это как в притче о змее с одной головой и о другой змее — со многими головами (о которых рассказывалось в начале этой книги)?»[542]

Когда он произнес эти слова и предостережения, которые есть основа их дел и их ясы, вышеназванные сыновья преклонили колени и сказали: