Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик - Страница 123

Несмотря на ясные намеки и очевидные упреки, те, кто сопровождал Эдгу-Темура, не бросили свои щиты и не поняли, в чем состоял их интерес.

После того как они пробыли там некоторое время, Каан приказал Чинкаю, *Тайналу[1405] и некоторым другим начальникам юргу рассмотреть их дело и вынести по нему решение; и они взялись за это дело. Члены партии Коргуза были людьми рассудительными и прозорливыми, владельцами больших состояний и значительной собственности, меликами, подобно мелику Низам ад-Дину из Исфариана, Ихтияр ад-Дину из Абиварда и Амид аль-Мульку Шараф ад-Дину из Бистама, и секретарями, как Низам ад-Дин Шах и ему подобные; а сам Коргуз был равен тысяче человек

Он советовался с этими людьми, а потом действовал так, как они порешили. Важные вопросы держались в тайне от Шараф ад-Дина, хотя внешне /234/ Коргуз относился к нему вполне дружелюбно.

А что до Эдгу-Темура, он был очень молод, а сыновья Кул-Болата совсем детьми. Двое или трое их сторонников, украшенные умом, сознавали тяжесть их положения и не отваживались совершить то, что потом нельзя было исправить. А что до близоруких и глупых мазендеранцев, то целая толпа в кула-банд[1406] не могла выполнить работу одного человека: они не могли ни сами произнести разумные слова, ни повторить слова других. Каждый раз, когда допрашивали и выслушивали кого-нибудь из них, решение было не в его пользу, хотя причиной этого была главным образом милость Императора и доброта эмиров — поскольку «доброта судьи лучше двух беспристрастных свидетелей», и прав был тот, кто сказал: «Нет другого способа управлять, кроме как с помощью людей, и другого способа нанять людей, кроме как за деньги». И положение этих двух партий было различно, поскольку у Коргуза были и деньги, и люди, а у его противников — ни того, ни другого.

Так прошло несколько месяцев, и поскольку конца этому не было видно, эмиры устали от яргу. Тогда Каан приказал смешать эти две партии, чтобы каждый из людей Коргуза делил палатку с человеком Эдгу-Темура, ел с ним из одной миски и спал на одной постели; и чтобы сами Коргуз и Эдгу-Темур жили под одной крышей и кормились из одной тарелки, как и их слуги. Каан также приказал, чтобы ни у кого из них не было ножа или железного оружия, поэтому у них забрали ножи и другое оружие. Император надеялся, что, проводя вместе дни и ночи, они могли примириться и отказаться от своих враждебных заявлений. Но поскольку и этими средствами примирение не было достигнуто, Чинкай и /235/ битикчи сообщили обо все заявлениях и обо всех случаях; и в один из дней сам Каан занялся рассмотрением этого дела и вновь выслушал каждого из них. *Тумен[1407] и его брат и сыновья Кул-Болата преклонили колени вместе с остальными членами свиты Эдгу-Темура и подверглись допросу. Взгляд Каана упал на них, и он вскричал: «Что вы делаете среди этих людей? Выйдите из их рядов и встаньте с теми, кто носит меч». После этого он рассудил их дело и признал Эдгу-Темура и его сторонников виновными. Самому же Эдгу-Темуру он сказал: «Поскольку ты человек Бату, я направлю твое дело ему. Он решит, как с ним поступить». Однако несмотря на полное отсутствие сочувствия к Эдгу-Темуру, Чинкай сумел проявить по отношению к нему некоторую доброту. Научив его, что ему говорить, он передал Каану его заявление: «Каан стоит выше Бату. Кто я такой, что мое дело требует обсуждения? Во власти Императора Лица Земли, Каана, рассудить его». И тогда Каан помиловал его, а если бы дело было отдано на рассмотрение Бату, будь он даже его лучшим другом, какую милость оказал бы он ему?

Каан велел Эдгу-Темуру и его спутникам пойти к Коргузу. Некоторые были избиты, другие переданы Коргузу, которые поместил их в кангу (cangue), что стало причиной их [последующего] неповиновения и мятежа. А что до остальных, он велел дать им запасных лошадей и отправил назад с Коргузом. Он также велел сказать им, что в соответствии с их поступками и ясой Чингисхана, согласно которой наказанием лживому айкаку[1408] является смерть, их в качестве предостережения другим следовало бы казнить; но поскольку они проделали долгий путь, чтобы прийти к его двору и их жены и дети ждут их, он не хотел, чтобы их семьи получили дурные известия, и потому сохранил им жизнь. Но впредь они не должны заниматься подобными делами. Коргузу же он велел передать следующее /236/: «Эти люди — наши слуги. Мы простили им их преступления. Поэтому если ты затаишь зло на них, ты также будешь признан виновным, а такого, как ты, убить нетрудно».

Когда эти яргу были завершены, Коргуз стал управлять государственными и общественными делами, и решения по прошениям принимались согласно его воле. И какие бы земли [к западу] от реки Окс[1409] ни завоевывали войска Чормагуна, все они передавались под его управление Кааном, который выдавал ему соответствующие ярлыки и пайцзу.

А во время того яргу Каан сказал о Шараф ад-Дине: «Корень всего этого зла — этот таджик, который научал этих юношей, что им делать. Если он отправится сейчас с Коргузом, то свернет с истинного пути. Он не должен идти с ним». Что до самого Шараф ад-Дина, он видел, что в душе Коргуз был сердит на него, и боялся его мести. Поэтому он был рад, когда его задержали. Однако Коргуз, с одобрения Чинкая, воспротивился этому решению на том основании, что без Шараф ад-Дина невозможно было разобраться со счетами за столько прошлых лет и что если он будет отсутствовать, сборщики налогов и чиновники казначейства все спишут на него. Так было получено согласие Каана на его возвращение, и он был доставлен назад против своей воли.

Когда дела Коргуза были разрешены, мелики и первые люди Хорасана, сопровождавшие его, пожелали, чтобы каждому из них был выдан отдельный ярлык. Однако Коргуз тайно порешил с Чинкаем, что если все они получат ярлыки или указы, какое преимущество будет у него над остальными? По этой причине никто не смог добыть ярлык или пайцзу.

Тогда все они двинулись в обратный пути, и Коргуз послал вперед гонцов сообщить добрую весть о милости Каана (soyurghamishī va marḥamat) и поражении своих врагов. После этого монголы, которые перешли на сторону Эдгу-Темура /237/, также были арестованы и помещены в кангу, а Тонкуз и Тумен были выведены из орды с руками, связанными за спиной. После этого Коргуз отправился назад.

[XXIX] О ПРИБЫТИИ КОРГУЗА В ХОРАСАН И О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С НИМ ПОСЛЕ ЭТОГО

Обретя таким образом милость султана и победив своих врагов, Коргуз на обратном пути заехал к Тангуту, брату Бату, а затем продолжил путь через Хорезм. Чтобы приготовить для него тузгу[1410], мой отец отправил туда палатку со всем необходимым — золотой и серебряной посудой (? majlis-khāna) — и сделал все, что делалось в таких случаях. Все оставшиеся в Хорасане знатные люди вышли вместе с моим отцом поздравить его с возвращением. Он прибыл со стороны Шахристана и в первый день джумады 637 года [ноябрь-декабрь 1239] остановился перед своим домом. За всеми начальниками были посланы гонцы, и они явились, и монгольские эмиры также пришли. Мой отец приготовил еще одну палатку великолепной работы и замечательной расцветки со всей необходимой золотой и серебряной утварью. Он поставил эту палатку и пировал в ней без перерыва несколько дней, и в это время были зачитаны ярлыки, и вновь провозглашенные ясы были объявлены всему миру. И вот прибыли вожди и садры Ирака, и он отправил своего сына в Ирак, Арран и Азербайджан с теми секретарями, которые присутствовали в диване. И хотя число их было велико, основную работу пришлось выполнять Низам ад-Дин Шаху по причине его знаний и опыта.