Спиридов был — Нептун - Фирсов Иван Иванович - Страница 49

— Матушка наша, нынче поутру указ объявлен от фельдмаршала. Спешно сбираться всей гвардии в поход. Днями к Выборгу выступаем.

«И здесь упреждают меня, — поморщилась Елизавета, — единой моей опоры надумали меня лишить».

— Передайте своим дружкам, в одночасье им быть настороже. В ночь к вам наведаюсь. Да накажите сержантам с вечера высмотреть все про караулы в покоях регентши.

Видимо, проснулась в беззаботной и разбитной Елизавете отцовская жилка решимости и отваги в горячую пору.

Посоветовавшись поздно вечером с братьями Шуваловыми, Разумовским и камер-пажом Воронцовым, Елизавета начала действовать.

— Преображенцы мне поведали, у регентши нынче караулы по обычаю расставлены, без призора особого. Дабы не привлекать внимание, поедем, Михайла, на твоих санках к преображенцам.

Цесаревна подумала минуту-другую и продолжала, поглядывая на братьев Шуваловых и Разумовского:

— Вы за полночь около Зимнего будьте, думаю, все спроворим к тому часу. С собой Лестока прихвачу, он мастер рубликами одаривать преображенцев.

Елизавета перевела дух, молча подошла к образам, помолилась. Алексей Разумовский помог ей одеть кирасу и проводил до саней.

В Преображенском полку Елизавету уже ждали. «В ночь с 24 на 25 ноября, — вспоминал впоследствии опальный фельдмаршал Миних, — эта велика принцесса прискакала в казармы Преображенского полка и, собрав своих приверженцев, сказала им: „Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!“

Все было условлено, и офицеры и солдаты, узнав, его от них требуют, отвечали: «Матушка, мы готовы, мы их всех убьем».

Принцесса великодушно возразила: «Если вы хотите поступить таким образом, то я не пойду с вами». Она повела этот отряд прямо в Зимний дворец, вошла в комнату великой княгини, которая была в постели, и сказала ей: «Сестрица, пора вставать».

Приставив караул к великой княгине, ее мужу принцу Брауншвейгскому и сыну их, принцу Ивану, она возвратилась в свой дворец, находившийся возле Летнего сада, и в ту же ночь приказала арестовать меня, моего сына, графа Остермана, вице-канцлера графа Головкина, обер-гофмаршала графа Левенвольде, президента Коммерц-коллегии барона Менгдена, действительного статского советника Темирязева и некоторых других; все мы были отправлены в крепость.

В ту же ночь принцесса Елизавета была признана императрицей и самодержавной российской государыней всеми сановниками, прибывшими в ее дворец, перед которым по ту сторону канала собралась многочисленная толпа народа; гвардейцы же заняли улицу и кричали «ура!».

Наутро Елизавета в открытой коляске отправилась в Зимний дворец, где была провозглашена императрицей и где все принесли ей присягу. Все совершилось тихо и спокойно и не было пролито ни одной капли крови; только профессор академии Гросс, служивший в канцелярии графа Остермана, застрелился из пистолета, когда его арестовали».

Фельдмаршал кратко поведал динамику событий. Другие очевидцы рассказывали, как по пути к Зимнему Елизавета, чтобы не поднимать излишнего шума, вышла из саней и пошла пешком, но двигалась медленно, начала отставать, а солдаты шли быстро — подгонял крепкий мороз. Тогда гвардейцу подхватили ее, посадили на плечи и внесли в Зимний дворец.

Упоминая об аресте брауншвейгской фамилии, Миних не упомянул, что Анну, ее мужа и сына сначала доставили во дворец Елизаветы у Марсова поля, а затем новая императрица сразу же милостиво согласилась отпустить их домой, о чем она сообщила в Манифесте 28 ноября 1741 года: «...из особливой нашей природной к ним императорской милости, не хотя никаких причинять им огорчений», всю фамилию велела отправить на родину в Германию.

К исходу ночи Елизавета обосновалась в царских апартаментах Зимнего дворца. Пока составляли Манифест и присягу, она распорядилась камергеру Петру Шувалову:

— Поезжай-ка, Петр Иванович, к Шетарди, взбуди его и пускай ко мне прибудет. Потом извести фельдмаршала Ласси, чтобы не тревожился.

Спросонья французский посланник ничего не понял. Только вчера он отправил депешу в Париж, где уведомлял, что Елизавета может прийти к власти только с помощью шведов, которыми верховодят французы.

«Если партия принцессы не порождение фантазии (а это я заботливо расследую, обратившись к ней с настойчивым расспросом), вы согласитесь, что весьма трудно будет, чтобы она могла приступить к действиям, соблюдая осторожность, пока она не в состоянии ожидать помощи (от Швеции). Партия эта слишком многого хочет и выказала бы вполне свою несостоятельность, если бы потребовала для обнаружения своих действий, чтобы шведы были в Петербурге».

Теперь же все вдруг изменилось, значит, он опростоволосился, и Шетарди помчался во дворец поздравлять с восшествием на престол новую императрицу.

— Повести Левенгаупта, дружок, — сказала ему Елизавета в ответ на приветствия, — хочу мир со ведами заключить. Нынче незачем кровь людскую зря проливать.

Шетарди в этот же день направил гонцов к шведам, а поздним вечером засел строчить донесение королю Людовику XV. Надо срочно поправить свое положение.

«Ваше величество, два обстоятельства, мало значащие сами по себе, только что ускорили наступление переворота, который, возвратив Россию самой себе и побудив ее вернуться к своему естественному состоянию, может иметь следствие весьма большой важности для службы вашего величества. Действительно, меньшая резкость со стороны Правительницы при разговоре, происходящем у нее в понедельник с принцессой Елизаветой, могла бы отсрочить на некоторое время проявление недовольства этой принцессы».

Словно и не было вчерашнего сообщения, Шетарди подробно описал события минувшей ночи, а закончил льстивой похвалой королю: «Удовольствие, бывшее всеобщим, еще усилилось вследствие надежд на близкое заключение мира, вызванное чтением Манифеста, который повелено было объявить гвардейцам и который Швеция недавно распространила. Этим надеждам предаются тем сильнее, что нет теперь никого среди ли знатных или простых людей, кто бы не считал восшествие на престол принцессы Елизаветы и прекращение тиранического господства немцев причинами, наиболее способными склонить В. В. к доставлению мира России».

Перемена власти сказалась незамедлительно. Не успели добраться по морозцу на службу адмиралтейцы, a в коллегии уже объявился посланец от Головина, прапорщик Раков.

Запыхавшись, он слово в слово передал Мишукову наказ адмирала:

— Его светлость адмирал и президент граф Николай Федорович Головин, приказал оной коллегии объявить:

Первое. Ежели будут какие о чем приказы от генерал-адмирала, то тех приказов не слушать.

Другое. Чтоб в Адмиралтейской крепости изготовить для пальбы сто одну пушку и следовать пальбою, когда с Петербургской крепости пальба будет.

Выслушав прапорщика, Мишуков вызвал секретаря:

— Сие продиктует прапорщик, а ты внеси запись в журнал, как положено. — Захар Мишуков поглядел на своих коллег — вице-адмирала Пущина и генерала Зотова. — Слыхали? Отныне Остерман нам не указ. А мне ныне, видимо, не миновать в Кронштадт отъехать. К присяге государыне Елизавете Петровне все тамошние экипажи приводить.

После полудня в Адмиралтейств-коллегии появился навеселе президент.

— Нынче весь двор и гвардия присягнули государыне, без единого выстрела заняла по закону престол Елизавета Петровна. Весь Петербург, почитай, доволен и празднует сие торжество.

Головин минуту помолчал, поглядывая на советников, прищурился. После отставки Остермана он теперь становился единоличным главою российского флота.

— Государыня изволила объявить о некоторых милостях. Доктора Лестока определила директором коллегии Медицинской. Воронцова, Шуваловых пожаловала камергерами. Распорядилась вернуть из ссылки Долгоруких, и нашего Федора Соймонова, других невинно пострадавших. — Головин сделал паузу и продолжал: — Над Остерманом, Минихом, Левенвольде и иже с ними повелела учинить следствие за их злодеяния.

Мишуков закашлялся. Он почувствовал в голосе Головина новые начальственные нотки. Хотя ему, знавшему Елизавету с пеленок, перемена власти была явно на руку, но к Головину все же следовало обращаться с большим почтением.