Спиридов был — Нептун - Фирсов Иван Иванович - Страница 46

Прекрасно была осведомлена о настроениях у преображенцев и семеновцев Елизавета. В противовес грубой и надменной Анне Иоанновне она компанейски общалась с гвардейцами, казармы которых располагались неподалеку от ее Летнего дворца, привлекала она солдат красотой и доступностью, простотой обхождения и веселостью. Когда верховники избрали на престол Анну, гвардейцы между собой толковали:

— Жаль государыню цесаревну, как мимо нее эту Анну избрали, хоть плачь. И взором она любезна, и дщерь Петрова, а какова-то будет новая государыня?

— Эта государыня уж больно груба лицом.

Произвол Бирона, несмотря на репрессии, вызывал все большую неприязнь не только в гвардии, но и в простонародье. Не мог не заметить этого и адъютант Миниха Манштейн: «До некоторой степени можно извинить эту сильную ненависть русских к иноземцам, в царствование Анны все главнейшие должности были отданы иноземцам, которые распоряжались всем по своему усмотрению, и весьма многие из них слишком тяжко давали почувствовать русским власть, бывшую в их руках. Немало людей лишились здоровья, языка, а то и жизни за предосудительные разговоры о близости Анны и Бирона, о том, как он ее знатно штанами крестил».

Вспоминали, сожалея, гвардейцы и петровские времена. Хоть и грозен был царь, но в сознании россиян остался «справедливым и заботливым и пекся о благе народа», не давал спуску «обидчикам».

Собственно, гвардейцы пошли за Минихом низвергать Бирона, в надежде, что престол займет Елизавета. Но фельдмаршал-немец и не помышлял об этом.

А Елизавета, следуя традициям отца, не чуралась гвардейцев. Угощала их вином при посещении охотно приходила крестить солдатских детей, за что гвардейцы, подвыпив, называли цесаревну запросто кумой.

Неприятно был удивлен Миних, приехавший поздравить Елизавету с Новым годом, «когда увидел что сени, лестница и передняя наполнены сплошь гвардейскими солдатами, фамильярно величавшими эту принцессу своей кумой».

Недолюбливала высокомерного и честолюбивого фельдмаршала Елизавета со времен Анны Иоанновны. Тогда Бирон поручил ему не спускать глаз с великой княжны, и теперь, став первым министром, он продолжал шпионить за ней.

Елизавета не могла простить Миниху и арест своего камер-пажа Шубина, сильного увлечения великой княжны, которому она посвятила свои стихи:

Вовремя ее тоску развеял красавец-певчий из украинской капеллы, Алексей Разумовский. А Шубин до сих пор томился в безвестности на каторге в Сибири и рассчитывать на чью-либо помощь ему не приходилось.

Собственно, рядом с Елизаветой, при воцарений на престол Брауншвейгов, не оказалось сколько-нибудь влиятельного человека. Кроме верного друга Разумовского, Елизавете импонировали лишь ее одногодки братья Александр и Петр Шуваловы и муж двоюродной сестры Михаил Воронцов. Люди довольно неглупые, они разделяли с неуемной цесаревной забавы, маскарады и поездки за город на прогулки охоту. Подпевали вместе с ней в церкви, в голосистом хоре украинских казаков. В зимние вечера увлекались постановками трагедий в любительском театре. И все же эти прекрасные сотрапезники не имели каких-либо связей при дворе, не обладали влиянием среди военной среды, не были столь знатны и богаты.

После кончины Анны Иоанновны, среди праздных увеселений, Елизавета, все чаще оглядываясь на прошлое, задумывается о грядущем. После множества любовных приключений, она, кажется, нашла верного друга. В ее сердце накрепко обосновался Алексей Разумовский. И хотя она ранее зареклась не выходить замуж, теперь подумывала иначе. Но не это волнует кровь цесаревны в последнее время. Что ждет ее, дочь Петра Великого, в будущем?

Так или иначе, как-то ладно все же устраивалась судьба у всех преемников ее отца на престоле, у всех была прочная опора при дворе для восхождения на трон российский.

Матушка, царство ей небесное, опиралась на всемогущего Меншикова. Ее племянника, Петра Алексеевича, вела твердая рука корыстолюбивых князей Долгоруких и ловкого интригана, ненавистного ей Остермана. Верховный тайный совет возвел на трон герцогиню Курляндскую Анну.

Теперь случилось прежде необычайное. Миних с сотней-другой гвардейцев свергнул Бирона и воцарились Брауншвейги. Правда, она, Елизавета, знала, что Миних, уговаривая гвардейцев на переворот, упоминал также ее имя, государыни цесаревны, терпящей его, Бирона, утеснения. Пожалуй, случай с Бироном открыл ей глаза на верный путь.

Она уже разменяла четвертый десяток лет жизни, недалек и «бабий век», и в глубине души уже решилась испытать судьбу, получить то, что положено ей, прямой наследнице Петра I, по праву — возможность править державой. А что такое власть, она насмотрелась. Беспрекословно повелевать людьми, решать их судьбы по своему усмотрению, а главное — никогда не испытывать недостатка в средствах, в деньгах.

«У кого власть, тому и всласть», — усмехалась Елизавета, размышляя о грядущем.

Наступивший Новый, 1741 год привнес в устремления великой княгини нечто новое. Оказалось, что российский трон и все, что происходит вокруг него, находится под неусыпным вниманием европейских держав. Англия, Франция, Швеция — эту троицу объединяло общее: ослабить Россию, низвести ее до положения второстепенной державы. Англия имела большие интересы в развитии торговли с Россией, — перепродавая русские товары, английские купцы завышали цены в три-четыре раза. Но чтобы держать эту выгоду в своих руках, британцы лелеяли мечту разрушить морскую мощь России, ее флот. Франция задумала оторвать русских от союза с ее давней соперницей, империей Габсбургов. Швеция же не скрывала своих намерений вернуть себе земли, утерянные после Северной войны.

Шведский посол, барон Эрик Нолькен, и сделал первый ход в преддверии затеваемой многоходовой и сложной интриги европейских держав в борьбе за право в будущем через своих ставленников влиять на политику России. Ставки в замышляемых кознях были высоки — русский трон в обмен на сговорчивость его владельца.

Анна Иоанновна еще доживала последние дни, а из Стокгольма послу Нолькену поступила депеша, предписывавшая срочно выискать среди русской верхушки людей, способных захватить власть. Следует передать им, что Швеция готова выступить армией для их поддержки в обмен на возвращение шведских земель на Балтике. Депеша предлагала Нолькену действовать в союзе с послом Франции, маркизом де Шетарди.

Нолькен неплохо знал обстановку в Петербурге, сразу взялся за дело и пригласил личного врача цесаревны, лейб-медика Германа Лестока.

Француз Лесток четверть века обитал в России, за любовные проделки при дворе Петра I успел побывать в пятилетней ссылке. Мать Елизаветы, Екатерина I, назначила его своим доктором, а затем опытного не только в медицине доктора взяла к себе и цесаревна. Именно он, Лесток, десять лет назад доверительно советовал Елизавете бороться за престол, но как-то равнодушно отнеслась к этому двадцатилетняя ветреница. В свои пятьдесят лет доктор был известен как самый ветреный человек в мире и наименее способный что-либо сохранить в тайне. Другой отличительной чертой, как и у многих смертных, была страсть к деньгам.

После первой же встречи со шведским послом, получив соответствующий задаток, Лесток все доверительно рассказал Елизавете:

— Ваше высочество, Нолькен желает с вами объясниться наедине по весьма важному делу.

Цесаревна рассмеялась:

— Какую мзду ты получил от Нолькена, чтобы уговорить меня?

— Во всяком случае, он не обидел меня, но дело касается вашей персоны.

— Пожалуй, обговори с ним удобный час, да чтобы затемно и без провожатых. Сам ведаешь, соглядатаи караулят меня.